Нестор Махно, анархист и вождь в воспоминаниях и документах - Александр Андреев

В. Волин. О Махно и махновщине

К источникам о махновском движении следует подходить с величайшей осмотрительностью. Читатель поймёт это, если вдумается в некоторые характерные особенности движения.

С одной стороны, махновщина — явление громадного размаха, величия и значения, развернувшееся с исключительной силой, сыгравшее в судьбах революции колоссальную и чрезвычайно сложную роль, выдержавшее титаническую борьбу со всеми видами реакции и не один раз спасавшее революцию от разгрома, — явление необычайно богатое яркими, красочными эпизодами и заставившее говорить о нём, интересоваться им не только в России, но и за её пределами. При этом махновщина возбудила к себе в самых различных лагерях — и реакционных, и революционных — самые разнообразные чувства: начиная от жгучей ненависти и вражды, переходя к недоумению и, далее, к недоверчивому и подозрительному отношению и кончая чувством глубочайшей симпатии и восхищения. Что же касается монополизировавших революцию коммунистической партии и «советской» власти, то с ними махновщина вынуждена была, после долгих перипетий, вступить — как и с реакцией — в ожесточённое единоборство, причём нанесла и партии, и власти ряд ощутимых физических и моральных ударов. Наконец, личность самого Махно — сложная, яркая и сильная, как и всё движение, — также привлекла к себе всеобщее внимание, вызывая в одних простое любопытство и недоумение, в других — тупое негодование или бессмысленный страх, в третьих — непримиримую ненависть, а в четвёртых — беззаветную любовь…

Естественно, что махновщина побуждает браться за перо многих «повествователей», толкаемых всякого рода соображениями, ничего общего не имеющими ни с подлинным знанием дела, ни с живым стремлением поделиться этим знанием, беспристрастно изложить и осветить предмет, зафиксировать и предоставить в распоряжение будущего историка точный материал. Одних заставляет хвататься за перо политический расчёт: потребность оправдать и укрепить свою позицию, втоптав в грязь и оклеветав враждебное движение и его деятелей. Другие считают своим долгом просто лишний раз лягнуть недоступное их пониманию, напугавшее или потревожившее их явление. Третьих поощряют — легенда, создавшаяся вокруг движения, сенсационность темы, острый интерес к ней со стороны «широкой публики», соблазнительная возможность заработать несколькими страницами романа. Четвёртых, наконец, разбирает просто журналистский зуд.

Так нагромождаются «материалы», способные внести в представления читателя лишь бесконечную путаницу и отнять у него всякую возможность дойти до правды[241].

С другой стороны, движение, при всём своём местном размахе, рядом обстоятельств вынуждено было развиваться в атмосфере известной замкнутости и отчужденности.

Будучи чисто низовым движением широких народных масс, чуждых всякому стремлению к параду, блеску; господству и славе; возникнув на окраине России, вдали от крупных центров; развёртываясь в известном ограниченном районе, в условиях отрезанности не только от всего мира, но даже от других областей России, — движение, в его существенных, глубинных чертах, осталось мало известным за его пределами. Протекая почти всё время в невероятно тяжёлой и напряжённой боевой обстановке; окружённое со всех сторон врагами, почти не имея друзей из других — нетрудовых — сфер; беспощадно подавляемое правящей партией и заглушаемое кровавым треском её государственной деятельности; потеряв добрых 90 % своих лучших и активнейших участников; не имея ни времени, ни возможности, ни даже особой потребности фиксировать, накоплять и передавать потомству свои дела, слова и думы, — движение оставило по себе мало живых, непосредственных следов и памятников. Его фактическая сторона проходила незапечатлённой. Его документы не распространялись широко и не сохранялись. Поэтому оно до сих пор в огромной степени скрыто от глаз постороннего, от взора исследователя. До его сущности нелегко добраться. Подобно тому, как остаются навсегда безвестными тысячи скромных отдельных героев революционных эпох, и махновскому движению грозило остаться в значительной мере безвестной героической эпопеей украинских тружеников. До сего дня вся богатейшая фактическая и документальная стороны этой эпопеи пребывают под спудом. И если бы судьбе не угодно было сохранить в живых нескольких участников движения, основательно знающих его и способных рассказать о нём правду, оно, действительно, осталось бы нерассказанным…

Такое положение вещей ставит серьёзного читателя и историка в чрезвычайно трудное положение: в необходимость самому, без всякой помощи, — не только без прямых руководящих данных, но и без малейшего указания на то, где такие данные можно достать, — критически разбираться в исключительно пёстрых и противоречивых источниках, работах и материалах.

Вот почему необходимо помочь читателю сразу же отделить пшеницу от плевел, зерно от шелухи. Вот почему важно сразу же установить, может ли он пользоваться данной работой как здоровым и чистым источником. Вот почему вопрос об авторе и о характере его труда приобретает, в данном случае, столь существенное значение.

Я взял на себя смелость написать предисловие к книге и осветить в предисловии эти вопросы, так как волею судьбы принадлежу к тем немногим уцелевшим участникам махновского движения, которые, в достаточной для того степени, знакомы и с самим движением, и с автором книги, и, наконец, с теми условиями, в которых эта книга создавалась.

Предварительно позволю себе небольшую оговорку.

Меня могут спросить (и действительно часто спрашивают), почему я сам не пишу о махновском движении? По многим соображениям. Остановлюсь на некоторых из них.

К изложению событий, к задаче освещения махновского движения надо подходить во всеоружии сведений, сосредоточенно и строго. Тема эта требует длительной, напряжённой и всесторонней работы. А такая работа была для меня до сих пор, по многим причинам, невозможна. Вот почему, прежде всего, я считал необходимым воздержаться пока от этой темы.

Махновская эпопея слишком серьёзна, величественна и трагична, слишком обильно полита кровью её участников, слишком глубока, сложна и своеобразна, чтобы можно было позволить себе судить и писать о ней «легко», — например, на основании одних только рассказов и противоречивых показаний разных лиц. Излагать её по документам — тоже не совсем наше дело, так как сами по себе документы — вещь мёртвая, далеко не всегда и не полно отражающая живую жизнь. Писать по документам — дело будущих историков, перед которыми, кроме документов, не окажется уже больше никакого иного Материала. Современники должны относиться строже и к делу, и к себе, ибо именно с них история много спросит. Они должны воздерживаться от суждения и повествования о подобных событиях, поскольку не были их непосредственными участниками. И должны не так набрасываться на рассказы и документы с целью «писать историю», как стремиться запечатлеть личный опыт, поскольку они его имели. В противном случае они рискуют оставить в тени или, — что ещё хуже, — исказить самую сущность, живую душу событий и ввести читателя и историка в большое заблуждение. Конечно, и их непосредственный опыт может страдать погрешностями и неточностями. Но в данном случае это обстоятельство не имеет значения. Они дадут подлинную, живую картину и сущность событий, вот что — главное. Сопоставив их рассказ с Документами и иными данными, легко отбросить второстепенные ошибки. Вот почему повествование участника и очевидца событий особенно важно. Чем полнее и глубже был личный опыт, тем более важна и спешна такая работа. Если к тому же этот участник сам обладает и документами, и рассказами других участников, то его повествование приобретает перворазрядное значение.