DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

«Петрович», но Ира шла, высоко подняв голову, глядя перед собой.

«Господи, только бы он не нажрался!»

При виде Розы – свиноматки в брючном костюме – Ира слегка пошатнулась. Справилась с эмоциями, изобразила сонное умиление:

– А вот и я.

Хвала небесам, Роза на нее даже не посмотрела.

– Садись! – засуетилась она. – Купидончик не любит грозу. Лучше быть с ним, когда польет.

Роза втиснула телеса на водительское кресло, Ира села позади. В седьмой раз, но словно в первый. Машина рванула с места. Роза нервничала, косилась в зеркало заднего вида.

– Подарок надела?

– Конечно.

Нитка трусов впилась меж ягодиц, натирала до крови.

– Надухалась?

– Как вы сказали.

– Надо, чтоб все красиво было. Чтоб у сыночка встал.

«Она это про что? – Желудочный сок приобрел свойства серной кислоты. – Это про письку, что ли?»

– Он у меня придирчивый, – говорила Роза, выруливая к побережью. – На абы кого не полезет. А сегодня период. Секреции чистейшие. Это сама любовь.

Море шумело, пенилось, атаковало безлюдный пляж. Ветвистая молния рассекла небосвод.

– Раньше-то он тебя вполсилы жалил, золотце. А нынче как впрыснет – жизнь медом не покажется. Но ты сильная, чудо чудесное, ты выносливая. – Роза втянула голову в плечи. – Гремит, падла, ну ничего. Едем мы, малыш, едем. Пизду тебе молоденькую на подносе везем.

Ира невзначай оглянулась. Позади таяла в дымке пустая дорога.

«Проспал!»

В груди разверзлась бездна.

– Чего ты вертишься?

– Волнуюсь.

– Тебе-то чего волноваться? – хмыкнула Роза. – Раздвинула ляжки и лежи, кайфуй. Под американцем моим, под Купидончиком.

Автомобиль свернул на проселочную дорогу. Частный сектор будто вымер. Ветрище вздымало клубы пыли и клонило к земле березы. Иру охватило чувство, по-французски называющееся дежавю. Она вспомнила одноэтажный дом с шиферной крышей, синий штакетник. Роза припарковала «хонду». Ира выбралась из салона.

– Да что с тобой?! – рыкнула Роза, смерив ее подозрительным взглядом. – Кого высматриваешь?

– Никого, – быстро сказала Ира и улыбнулась. – Хочу скорее обнять Купидона.

– Идем. – Роза продемонстрировала ей складку на загривке.

Ливень хлынул, когда они вошли в заполоненный тенями дом. Ругаясь, как сапожник, Роза задернула занавески, а Ира перетаптывалась в коридоре, вперив взор в висящий на стене телефон.

По нему в минуту просветления Нина звонила Портнягину? Умоляла помочь, но психопатка подкралась сзади.

«Повесь трубку, тварь».

– Это что такое, золотце?

– Что?

Роза пялилась на ее руки. Ира опустила взгляд и обнаружила, что вертит одну из зажигалок вокруг среднего пальца. Ее кулак сжался. Дождь обрушивался на кровлю. Роза смотрела мрачно. Черные глаза не сулили ничего хорошего.

«Кричи, – сказал голос разума. – Может, Портнягин услышит».

Но Ира молчала. И дело не только в стихии, заглушающей любой крик. Ей необходимо было узнать, что творится в этом доме.

– Отдай.

Ира повиновалась.

– Она игралась с зажигалкой вот так, – промолвила Роза негромко. – Та, что была до тебя. – Зажигалка хрустнула в толстых пальцах, зашипела, выпуская газ. Щеки Розы настороженно колыхнулись. – Нина Кочубей. Сестра твоя, да? То-то я гадала, дура, на кого…

– Что вы с ней сделали? – Ира забыла про притворство.

– Любовь мы ей дали. Столько чистейшей любви, что мотор не вынес. Дистиллят. – Роза подбоченилась. – Шпионка, значит? И от чая отказалась? Сильна. – В тоне чувствовалось уважение. – Выдержишь, все выдержишь. Кто знает, что ты здесь?

От грома завибрировали стены, зазвенел сервиз в кухонном шкафу. Ира бросила взгляд на неприметные двери за холодильником. Это там оно – любовное гнездышко. Внизу, под землей.

– Никто! – с вызовом сказала Ира. – Или все. Каждый человек в городе.

Роза покивала, задумавшись:

– Ничего. Мы успеем. А потом переедем – не привыкать. Столько городишек ссаных сменила в поисках невестки. Уедем, да. И тебя, золотце, с собой возьмем.

С проворностью, которой не ждешь от такой бегемотихи, Роза налетела на Иру и вцепилась в запястье. Ловко заломила руку. Ира охнула. Ее толкнули в спину – к дверям.

– Ты долго нам послужишь… прежде чем развалишься… А я внуков понянчу…

– Помо…

– Заткнись, тварь.

Роза распахнула дверь, узкая цементная лестница вела в темноту. По бокам на полках плесневела консервация и кишели пауки.

– Он там не один, но ты не ревнуй. Между ними все кончено, они теперь как друзья. Прикипел Купидон к вертихвостке этой, он ею онанирует.

– Отпусти, гадина!

И ее отпустили – в свободный полет с лестницы.

– Нина… Ниночка… Мама…

Ира извивалась на полу. Кровь струилась из рассеченной брови, в коленях словно сирены выли. Она не потеряла сознание, но была к этому близка.

Свет ударил по глазам, мелькнула исполинская тень, Роза переступила через пленницу, зацепив макушкой лампочку, и та закачалась на проводе. Плиты пола потемнели от раздавленных пауков.

– Добро пожаловать. Это твоя брачная ночь.

Роза схватила Иру за ноги и поволокла в комнату, больше похожую на темницу. Но не сырую, а, напротив, очень сухую и теплую. Здесь царило отчаяние. Под низким потолком громоздилась знакомая кровать со столбиками и балдахином. Пурпурная ткань свисала складками, не позволяя выяснить, есть ли кто в постели. Рядом стоял стул, а на нем – кассетный магнитофон.

– Он предпочитает сухость и темноту. Любит хорошую музыку. Не терпит грома и визгов. Крикнешь – язык отрежу.

Ира задыхалась, мысленно взывая к Валерке Портнягину. Подол задрался до сисек. Она чувствовала себя голой и грязной, заранее изнасилованной этими извращенцами. Плечо мазнуло обо что-то шероховатое. На Иру взирал мертвец.

– Скажи «привет».

Ира открыла рот, чтобы заорать. Роза ударила ее туфлей в ребра.

«Меня нельзя бить!»

Вместо вопля из глотки пленницы вышло сипение. Она скорчилась у ног сводни, но продолжала смотреть на мертвую женщину, привалившуюся к стене.

Волосы, напоминающие паутину, облепили морщинистое лицо. Темно-коричневая кожа драпировала череп. Губы истлели, подарив покойнице вечный оскал, а глазные яблоки стали черносливом в дуплах глазниц. Бедра, похожие на коряги, были сломаны для удобства и разведены в стороны.

«Он ею онанирует», – сказала Роза.

Иру вырвало гречневым супом и картофельным пюре. Труп, выставивший на всеобщее обозрение свое бесстыдство, высох до трухи, однако Ира узнала цветастое платье.

«Жаль, ребята, но скоро нам придется расстаться. Я замуж выхожу и улетаю в США. Буду вам открытки слать».

Америкой Майи Юрьевны Добросельцевой стал подвал маньяков. Оскверненная, она таращилась на ту, которой суждено было разделить ее участь.

– Училка, – прокомментировала Роза насмеш-

ливо. – Уж как в Штаты рвалась. А главное, целой была в своем-то возрасте, в отличие от твоей сестрички-прошмандовки, давалки. У невинных шансов больше. Короче, увидала Купидончика, любовь, шуры-муры. Манатки к нам перевезла, с понтом, точно и впрямь в США укатила. Она и понести успела, обрюхатилась, значит, но