Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

сеть укреплений, которые Красс построил в Бруттии, чтобы запереть и уничтожить войско рабов, потрясла всех. Красс был опытным и отважным полководцем, излишне ретивым в стремлении наводить порядок, примером чему служила расправа в Самнии, но полностью лишенным наивности, глупости и самонадеянности, свойственных другим римским магистратам, некогда брошенным против Спартака. Ни один из присутствующих не ожидал, что фракиец возьмет верх, особенно если учесть, что после спорной, но действенной децимации Красс одержал столько побед.

Катилина, Сура и прочие patres conscripti, обычно язвительные, молчали.

Даже старый Метелл не проронил ни слова.

Поскольку никто не стремился нарушить молчание, заговорил Цицерон.

– Времена тяжелые, и все же нам следует принять решение, а потому постараюсь говорить от имени всех, – начал он, обводя взглядом ряды сенаторов; одни кивали, другие, как Катилина и его приближенные, угрюмо молчали. – Спартак в очередной раз унизил нас. Да, «унижение» – единственное слово, которое описывает эту войну, длящуюся уже больше двух лет. Мы допустили много ошибок, недооценивая врага, посылая против него недееспособных магистратов или плохо подготовленных солдат. Мы полагали, что назначение Красса переломит ход войны, и сейчас убедились в том, что даже мудрый вождь, начальствующий над приученными к подчинению солдатами, не в силах подавить бунт фракийца. И поскольку мы имеем дело с войском рабов, это унизительно. – Он двинулся вперед, пока не оказался в середине зала. – Итак, давайте признаем это, не оправдывая себя и не смягчая выражений: Спартак нас унизил. Полностью. Окончательно. В очередной раз.

Он сделал риторическую паузу.

Взгляды всех, от Метелла и его друзей в Сенате до Катилины и его последователей, были прикованы к Цицерону.

Тот продолжил:

– Да, мы допустили ошибки и наказаны за это, но, клянусь всеми богами, унижение не есть поражение. Заявляю это здесь и сейчас, громко и ясно, и уверен, что говорю от имени всех: да, мы чувствуем себя униженными, и все же мы не уничтожены и не побеждены. Унижение несравнимо с поражением. И сейчас мы должны принять единственно верное решение, после чего нас ждет еще большее унижение, еще больший позор перед лицом наших предков, но это единственный путь к победе. Мои слова могут показаться непонятными, но они ясны и однозначны: здесь, на этом собрании, нам следует признать, patres conscripti, что наш Рим, нынешний Рим, а не легендарный, предводительствуемый такими вождями, как Сципион Африканский, именно нынешний Рим должен собрать все свои силы, все легионы, все корабли, все войска, от тех, что находятся на западной окраине наших владений, до тех, что сражаются на далеком Востоке. Признавать это крайне унизительно, но, чтобы покончить с проклятым рабом и его войском, мы должны отозвать из Испании легионы Помпея, а с Востока – войско и флот Лукулла. Только объединив силы Красса, Помпея и Лукулла, всю нашу военную мощь, мы сможем раз и навсегда положить конец восстанию, которое уже больше двух лет обескровливает Рим, Италию, всю Республику. Разве не унизительно бросать более двадцати легионов против жалкого войска рабов? Несомненно. Но после череды неудач и поражений не позвать Помпея и Лукулла на помощь Крассу будет просто глупо. – Он сделал еще одну короткую паузу, чтобы отдышаться, и продолжил: – Я знаю, это разочаровывает. Наши предки сражались с такими вождями, как царь Пирр или Ганнибал, с такими противниками, как Карфаген, с наследниками Александра Македонского – вот против кого были брошены все силы Рима. Теперь нам приходится делать то же самое в борьбе с проклятым рабом, это унизительно. И все же скажу вам честно: это приведет к успеху. Скажу еще кое-что: мы должны смириться с этим последним унижением, удостоить проклятого фракийца и его войско последней чести, смириться в надежде, что боги когда-нибудь дадут нам новых предводителей, чьи деяния, завоевания и достижения помогут нам в ближайшем будущем стереть из памяти этот печальный, тяжелый и унизительный день.

Цицерон медленно вернулся на свое место. Сотоварищи подвинулись, чтобы он мог пройти. Прежде чем сесть, он закончил свою речь:

– Предлагаю собрать все римские легионы и послать Помпея для удара с севера, к берегам Южной Италии отправить Лукулла, Красс же пусть продолжает преследование рабов вплоть до соединения трех наших войск. Голосуйте за мое предложение, и обещаю вам, что это голосование станет последней победой Спартака.

XLVII

Битва при Силаре

Южная часть Кампании[60], Южная Италия

71 г. до н. э

Войско рабов

Много всего произошло с тех пор, как они преодолели стену, возведенную Крассом в Бруттии, и предприняли последнюю попытку бежать из Италии через Брундизий на кораблях киликийских пиратов.

Много всего.

Рабы снова разделились: часть желала не отступать, а повернуть назад и наброситься на проконсула Красса. Восставших воодушевил великолепный замысел Спартака: преодолеть стену, построенную римлянами. Они недооценивали Красса – внезапный успех заставил их забыть о поражениях, которые им нанес тот же Красс, заперев их в конце концов на крайнем юге Италии.

Спартак попытался образумить собратьев и сохранить всеобщее согласие, но это оказалось невозможно: Ганник забрал с собой треть войска, в то время как остальные последовали в Брундизий.

Это окончилось бедой для всех.

Красс уничтожил Ганника и его войско, а кроме того, за несколько миль до Брундизия разведчики сообщили Спартаку, что портовый город находится во власти Лукулла, приведшего свой флот.

– А еще они позвали Помпея, – добавил другой разведчик. – С тех пор прошло несколько недель. Узнав, что наши войска преодолели стену Красса, римский Сенат обратился за помощью не только к Лукуллу, но и к Помпею.

Каст и другие вожди восставших погрузились в уныние. Спартак пытался сохранить самообладание:

– Известно ли тебе, где сейчас Помпей?

– Говорят, он уже перешел через Пад и движется из Цизальпийской Галлии через Самний на юг… то есть сюда.

– Сюда, – повторил Каст так, словно произносил приговор.

Спартак махнул рукой, и разведчики покинули палатку.

– Что нам делать? – спросил Каст и добавил очевидное: – Мы не можем сражаться одновременно с Лукуллом, Помпеем и Крассом.

– Нет, не можем, – признался Спартак с улыбкой, в которой смешались безнадежность и горечь. Он сел. – Если Лукулл явился в Брундизий, оставаться здесь не имеет смысла. Он привел весь свой флот. Море для нас закрыто. Остается лишь возвращаться на север.

– Помпей, – со страхом произнес Каст.

Помпей одержал много побед, и все знали, как он жесток к побежденным. Рассказывали, что жители Калагурриса, которых осадил Помпей, испытывая нехватку продовольствия, предпочли пожирать друг друга, лишь бы не сдаваться римскому мяснику. Они сложили оружие только перед Луцием Афранием,