Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

«Исповедь» Ставрогина – она, несомненно, тоже попадает в перечень того, что «сбылось»: криминальная новелла, самодонос, вызов судьбе, тираж, отпечатанный за границей, стремление предать гласности свои листки, испытания цензурой: вспомним, как автор спасал исповедь, меняя возраст Матреши, как дезавуировал документальность исповеди и подлинность преступления, как стилистическими приемами вносил сомнения в искренность исповедавшегося.

Споры вокруг «Исповеди» Ставрогина, как и споры вокруг «Мемуаров» Юсупова, не смолкают с момента их появления. Можно сказать одно: реальному Феликсу Юсупову повезло много больше. Жизнь подарила ему лишних полвека, которые волею автора были отняты у его фантастического предшественника. Однако Ставрогину, с его «привычками порядочного человека», мерзило ввязываться в кровавую историю. Феликс Юсупов ввязался, совершив самое громкое убийство в предреволюционной России, чем всю жизнь похвалялся и гордился. Тем и вошел в историю.

Искусство предвосхитило жизнь. Она надышалась искусством, меняя, в угоду новому времени, контуры и краски.

Экранные лики и личины «святого старца»

Весь XX век кинематограф (впрочем, как и литературу) волновала подлинная история «русского» убийства, которое, еще до рокового Октября 1917 года, пошатнуло и повалило империю.

Однако все это столетие оставался вопрос: чем было убийство Распутина – отвратительным злодеянием или спасительным подвигом во имя империи? И связанный с ним второй вопрос: кем был князь Юсупов – героем, как он всегда сам думал о себе, или злодеем, как о нем думали, например, православные питерские простолюдины, приходившие на Малую Невку, где был утоплен старец, черпали воду из нее ковшиками и уносили домой как святыню?

Как и всякая пролитая кровь, «кровь по совести» (а князь Юсупов настаивал именно на такой трактовке своего преступления) взывает к ответу, то есть к императиву понять, объяснить, дать оценку. Столетие с момента убийства Григория Распутина показало, что ответ – злодеяние или подвиг – всегда был ситуативен, то есть зависел от ракурса, от политической, религиозной и общественной позиции.

То есть рассуждали по принципу «смотря как смотреть»: кинематограф смотрел по-разному, видел разное и смог создать впечатляющие картины происшедшего.

Трехчасовой англо-американский фильм режиссера Франклина Дж. Шаффнера «Николай и Александра»23 был снят по одноименной книге 1967 года американского историка и биографа Роберта Мэсси (с подзаголовком «История любви, погубившей империю»). В предисловии «От автора» Мэсси писал: «Десять с лишним лет назад нам с женой стало известно, что наш сын болен гемофилией, и я стал выяснять, как решались обусловленные этим необычным недугом проблемы в других семьях. Так я узнал о судьбе цесаревича Алексея, единственного сына и наследника последнего русского императора Николая Второго. То, что я выяснил, захватило и в то же время огорчило меня. Мне стало ясно, что болезнь царственного ребенка роковым образом повлияла на судьбу его родителей – царя Николая II и императрицы Александры Федоровны – и в конечном счете привела к краху Императорской России»24.

Замечу: книга Р. Мэсси вышла одновременно с картиной «Я убил Распутина». Повествование о жизни, быте, семейном укладе императорской семьи, предложенное американским писателем, разительно отличалось от сплетен, легенд, мифов, которые охотно распространялись в прессе и в обществе. Оно было исполнено огромного уважения к Николаю II, человеку отменного воспитания, изысканно вежливому, скромному и добродетельному, преданному мужу и отцу, стойко и мужественно принявшему болезнь наследника и несшему свой крест так, как подобает христианину. Исполнено сердечности, уважения, сочувствия и отношение Р. Мэсси к императрице, которую постигло огромное материнское горе – гемофилия сына, виновницей которой была она, мать, внучка английской королевы Виктории, наградившей свое потомство смертельным геном.

Что касается личности Распутина, Мэсси не обольщался: для него Григорий Ефимович был старцем в кавычках. «Распутин был поддельным “старцем”. В большинстве своем старцы были угодниками, оставившими мирские соблазны и суеты. Распутин не был старым, имел жену и троих детей, а могущественные его покровители со временем купили ему самый великолепный дом в его деревне. Мысли его были нечестивы, а поведение недостойно. Но он умел надевать личину святого. У него был пронзительный взгляд, ловко подвешенный язык. По словам Вырубовой, “старец” знал все Священное Писание, у него был низкий, сильный голос, делавший его проповеди убедительными. Вдоль и поперек “старец” исходил всю Россию, дважды совершил пешее паломничество в Иерусалим. Он изображал из себя этакого раскаявшегося грешника, которого Бог простил и которому повелел творить Божью волю. Людей трогало его смирение: ведь он не сменил прозвища “Распутин”, полученного в молодости за свои грехи от односельчан»25.

В книге Мэсси Распутин – это «святой черт», похотливый блудник, шарлатан и авантюрист, бросивший мрачную тень на императорскую чету в целом и на императрицу в частности. Из уст в уста переходили истории о том, что фрейлина Анна Вырубова и императрица – любовницы сибирского мужика, что тот заставлял царя снимать с него сапоги, мыть ему ноги, потом выгонял из комнаты и валился с его женой в кровать. Толпа повторяла, будто бы он изнасиловал всех великих княжон, превратив их спальни в гарем, где девочки, обезумевшие от любви к «старцу», добиваются его внимания. На заборах и стенах домов появлялись рисунки, изображавшие Гришку Распутина в самых непристойных позах, сочинялись сотни скабрезных частушек.

Однако императрица, дрожавшая над больным цесаревичем, которому один только Распутин и мог помочь, защищала «Друга» так рьяно и энергично, что ее считали с ним единым целым. По его указке она стала жонглировать назначениями министров, вмешивалась в важнейшие решения правительства. Император потакал ей и шел на поводу. Это не только раздражало, но и оскорбляло подданных империи. Для большинства населения России немка-императрица стала предметом ненависти и презрения. Поэтому когда в столице узнали о убийстве Распутина, многие радовались, целовались, превозносили его убийц как героев. Революционные события в Петрограде, хлебные бунты, отречение государя за себя и за сына не замедлили себя ждать.

Безусловное оправдание убийц за «кровь по совести» – это и было жестоким предвидением Достоевского. Превозносить и славить убийц как героев – станет едва ли не условным рефлексом: нравственной чумой XX века.

Сцены убийства Распутина Р. Мэсси изложил в точном соответствии с мемуарами Феликса Юсупова, в правдивости и точности которых не усомнился ни в одном пункте. «Злодеяние совершилось» – этими словами заканчивается книга Р. Мэсси.

Действие фильма «Николай и Александра» начинается с момента рождения наследника престола цесаревича Алексея, 30 августа 1904 года, и заканчивается расстрелом царской семьи 17 июля 1918 года. Четырнадцать лет, наполненные счастьем и страданием, любовью и горем, бедствиями народными, роковой ошибкой царя, допустившего 9 (22) января 1905 года разгон и расстрел шествия рабочих к Зимнему дворцу с Петицией о своих нуждах (притом, что царя в день шествия не было ни во дворце, ни в городе).