Том I. Стихи, рассказы, сказки - Сергей Алексеевич Баруздин

что есть на свете такие птицы — корольки. Малые, но любые морозы переносящие. В холод скрываются они в ветках хвои елей или сосен, прижимаются друг к дружке, перышки встряхивают, и вот вам — коллективная печка! Один замерзнешь, а вместе, коллективно, не пропадешь!

Только в ту зиму, видно, мороз сильнее оказался!

Случай в поезде

Тигрица Астра много путешествует. И на автомобилях, и на самолетах, и на поездах. Она актриса цирка и привыкла к такой жизни, и жизнь ей эта нравится.

Дороги, манеж, зрители, а главное, рядом ее лучший друг, воспитатель, человек — Николай Карпович Павленко.

Она, конечно, не знает фамилии и имени своего дрессировщика, но она знает его лицо, его руки, его улыбку. Все это ей, Астре, по душе. И по душе он сам, Николай Карпович, который кормит ее, заставляет выполнять всяческие трюки, порой сердится и ласкает и, если не прав — Астра знает это, — извиняется перед ней.

А ведь в цирке есть и другие люди, хорошие и всякие, а Павленко для Астры лучше всех.

Астра знает это. Она родилась в цирке, и рядом был Павленко. Так ей казалось. Потом она жила дома у Павленко, и он возил ее, маленькую, в цирк. Тогда она боялась цирка. И дважды кусала Павленко. Стыдно вспомнить…

А позже и Павленко, и цирк — все стало ее судьбой. Она не может сейчас жить без цирка, как и Павленко…

Выступали они и в Москве, и в заграницах, летали, ездили, а сейчас — путешествие по Уралу. Разные города. Разные арены. И самолеты и поезда между городами.

Астра старалась. Как могла, старалась. Эта поездка была для нее самой трудной.

Она, Астра, впервые должна стать мамой. Вот-вот! Она чувствует это, все понимает, переезжает из одного уральского города в другой, выступает перед людьми вместе с Павленко, и люди довольны ею, и Павленко доволен, но знает ли он это — главное, что она должна стать мамой? Ей кажется, что Павленко не знает…

И вот еще одно выступление в Нижнем Тагиле. Астра выполнила все, как надо. Цирк хлопал!

После выступления Павленко привез всех и ее, Астру, к поезду. Разместились в двух товарных вагонах, которые прицепили к пассажирским. Впереди Свердловск, и опять выступления.

Астре было плохо. Павленко хлопотал вокруг нее и вокруг других зверей, бегал, суетился, с кем-то спорил, кому-то доказывал что-то…

И Астра, видя это, еще больше сердилась на Павленко, на любимого человека, с которым она вот уже восемь лет выступает в цирке.

Поезд тронулся.

Нет, определенно, Павленко не знает, что я должна быть мамой, посчитала Астра. Обидно, горько, что он этого не знает…

А поезд шел.

Лишь два раза подбегал Павленко к Астре, к ее клетке.

— Будь умницей, — говорил Павленко. — Ты у меня — герой! Ты — самая лучшая из всех лучших!

А ей, Астре, казалось, что он говорит не те слова. И не обращает на нее внимания, а хлопочет вокруг других зверей. Они тоже нравятся Астре, и она с удовольствием выступает вместе с ними в цирке… Но ведь она должна стать мамой.

Поезд продолжал грохотать по рельсам.

И Астра все больше сердилась, ей было совсем худо.

И, наверно, потому, когда Павленко опять подошел к ней и говорил ей что-то, она вцепилась в его руку зубами… Сильно вцепилась. Такого раньше не случалось…

— Вот все, как хорошо, Астрочка! Умница моя! Ты стала мамой. Сразу четыре малыша! Четыре! Понимаешь! — говорил Павленко.

Астра облизывала малышей. Она ничего не понимала.

И шел поезд, и рядом в клетках были другие звери, а Павленко был около нее — и говорил, говорил… А она ничего не понимала. Только облизывала своих малышей.

И вдруг она увидела окровавленную руку Павленко. И все вспомнила.

Павленко что-то еще говорил, когда Астра, уставшая, с большими глазами, в которых была радость и была грусть, потянулась языком к руке Павленко и стала зализывать его рану.

— Ну вот и хорошо, Астрочка, умница моя! А в Свердловске мы выступим. За руку мою не беспокойся, — шептал Павленко. — А тебе с малышами — отпуск. Отдыхай и не шуми, пожалуйста! Ведь нам выступать…

И Павленко заплакал. К удивлению Астры.

Старая история

В одном приличном доме долго спорили: заводить или не заводить собаку.

Мама категорически возражала.

Папа поддерживал маму.

А сын продолжал настаивать.

Мама говорила:

— Это ужасно! От собаки одна грязь! И хлопот с ней не оберешься!

— Пожалуй, верно, — говорил папа.

— А я хочу! — повторял сын.

Мама сдалась тогда, когда вспомнила, что собака может охранять дом. Ведь у многих соседей были собаки.

Папа согласился с мамой:

— Правда, у нас много дорогих вещей, и, когда мы уходим из дома…

Так в доме появился трехмесячный щенок — водолаз, по кличке Бобик. Белый, лохматый и очень смешной.

Поначалу все радовались появлению Бобика. Ласкали его и кормили, а сын выводил его на участок возле дома — на прогулку.

Сын радовался.

Мама молчала, пока Бобик не погрыз ее туфли и не покорябал ножку у современного серванта и еще одну ножку у старинного кресла.

Папа перестал замечать Бобика, словно его не было.

Сын пока еще выводил Бобика на прогулку. Но уже не пять раз и не три, как было прежде.

Споров в доме теперь не было, только часто возмущалась мама:

— Эта собака загадила весь дом! Эта псина испортила всю обувь и всю мебель!

Папа подтверждал:

— Мы же говорили!..

А сын уже забывал выводить Бобика на прогулку даже один раз.

И никто не называл Бобика — Бобиком, а только собакой и псиной…

Как-то ночью Бобик заскулил, у него что-то болело или он просто просился на улицу.

Папа и сын спали. Мама не спала.

Мама взяла скулившего Бобика, вынесла из дому и, когда щенок сделал все необходимое, проводила его за ограду.

— Катись отсюда, и чтобы духу твоего здесь не было! Хорошо?

В словах мамы была даже ласка.

Утром никто не заметил отсутствия Бобика.

Когда заметили, мама сказала:

— Он ночью выходил на улицу и пропал. Не вернулся… Куда он мог деться, никак не пойму!

— Ничего, не волнуйся, — сказал папа. — Может, он еще вернется…

— Собаки всегда возвращаются к хозяевам, — авторитетно заявил сын и занялся своими делами.

Больше о Бобике никто в доме не вспоминал.

Через неделю прохожий мальчишка подобрал на улице щенка. Грязного, лохматого и очень несчастного.

Сначала щенок куснул его, а потом облизнул.