Кто сеет ветер - Валерий Пушков

— Какая у вас газета?

— «Асахи». Вполне буржуазная. Но посмотрите, как пишет!

Он протянул ей сложенный вдвое лист, в начале которого виднелся крупный подзаголовок о результатах парламентских выборов.

«Данные голосования, — сообщала газета, — подчеркивают ряд особенностей, которыми характеризуются настоящие выборы. Особенности эти сводятся к следующему. В целом ряде округов, где до сих пор были сильны традиции Сейюкай, она потерпела поражение. Там были избраны кандидаты Минсейто. С другой стороны, стремительное продвижение показали пролетарские кандидаты. Это объясняется не только поддержкой их рабочим классом, но и тем, что нация увидела, что существующие партии бессильны против фашизма, и поэтому повернулась к пролетарским партиям. Выборы показали, что нация отвернулась от правых организаций, кандидаты которых потерпели поражение. Ясно, что нация настроена против фашистской деятельности этих организаций».

— Да, для буржуазной газеты такая статья довольно симптоматична. Война — это палка о двух концах. Умные буржуа не могут не понимать этого, — сказала Эрна, возвращая газетный лист и берясь снова за поваренную ложку. — Ну, а как наш профессор — прошел в палату?… Не слышали?

— Громадным большинством! Кандидаты от «Кин-рю-кай» провалены поголовно.

— Кто вам сказал?

— Чикара. Когда приносил сюда утром цыпленка.

— А он не напутал, наш маленький дипломат?

— Не такой парень, чтобы напутать. Он теперь в высокой политике разбирается лучше, чем в своих школьных делах.

— Да, он за это время вырос заметно. Мне даже жаль мальчугана. Слишком уж рано кончается его детство.

— Ничего. На пользу пойдет. От здешних людей я слышал хорошую пословицу: «После ливня земля твердеет».

— Вы, вероятно, Костя, тоже много ливней прошли! Я теперь пригляделась. Нутро у вас твердое, хоть вы и кажетесь иногда мягкотелым.

— Вы это как — без издевки?

— Верно, Костя. После общих страданий я яснее вижу. За эти месяцы мне много пришлось пережить, передумать… Слишком долго искала я оправдания своим слабостям. Зато теперь все снова понятно и просто. И жить хочется еще больше!

Он бросил газету на кухонный стол и подошел к девушке ближе. В глазах его полыхала улыбка» веселая и нежная.

— А что, если я вас поцелую за такие слова?.. Не рассердитесь? Не щелкнете по лбу половником? — спросил он, мягко взяв ее за руки.

Эрна застенчиво покраснела и отстранилась. Он дружески задержал ее локти, засматривая ей в глаза.

— Пустите, Костя!.. Пережарю цыпленка.

— Вы его, драгоценная, не жарите, а тушите. Опасности, следовательно, нет никакой.

Девушка оглянулась на дверь.

— Ну кисель перекипит!

Он радостно засмеялся.

— А под ним и совсем нет огня. Разве вы не заметили?… Я погасил, когда вы читали газету… Кисель готов!

— Пустите, Костя! Могут войти… Зачем вы ворошите старое, перегоревшее?

Ярцев сжал ее локти в своих крепких пальцах. Она вдруг притихла, как нашаливший ребенок, мигая смущенно и виновато ресницами.

— Пустите! — сказала она. — Зачем вы?…

Он молча поцеловал ее. Это был первый их поцелуй. Рот ее ломко и жалобно дрогнул.

— Пустите! Не надо! — повторила она, не двигаясь.

Он поцеловал ее снова, еще и еще… Она дрожала всем телом, как перепуганный жаворонок в руках птицелова.

— Любишь? — спросил он беззвучно.

— Не знаю, Костя. Я слишком устала… Не мучь меня! Будем друзьями!

Ярцев, побледнев, отступил к столу… Этого он боялся больше всего!

— Что же! — прошептал он потерянно. — Ты вправе…

Голос его сорвался.

Тогда Эрна, позабыв обо всем, прижалась к нему, ловя холодеющим ртом его губы…

В тот же день вечером на квартиру Ярцева неожиданно пришел инспектор полиции н, предъявив ордер, строго сообщил, что «по распоряжению кейсицйо мистера Ярцева надлежит выслать в трехдневный срок в Соединенные Штаты Америки, гражданином которых он по бумагам является».

Эрна и Наль получили такое же уведомление через другого инспектора о предстоящей высылке их на Яву.

Ярцев немедленно позвонил профессору.

— Таками-сан, вы теперь власть — депутат нижней палаты. Устройте, пожалуйста, чтобы нам разрешили ехать всем вместе в Китай… На Яву моим друзьям нельзя возвращаться.

— Вряд ли что выйдет, — ответил грустно профессор. — Иметь дело с кейсицйо это, вы знаете, очень трудно даже для депутата.

Утром, однако, он нанял просторное такси с хорошо одетым шофером и поехал по учреждениям. В это же время Ярцев отправился в американское консульство, а Онэ и Гото, по просьбе Эрны, стали звонить чиновникам Гаймусе.

В результате общих усилий кейсицйо согласилось отложить высылку «террористов», позволив выехать всем троим за свой счет, куда они пожелают.

Эрну и Ярцева предстоящий отъезд из Японии только обрадовал. Освобожденные событиями и размышлениями от внутреннего разлада, оба они ощущали теперь в себе заново свежесть чувств и ясную веру в жизнь и людей. Мир опять становился широким.

Профессор Таками и Онэ чувствовали себя победителями. После парламентских выборов им удалось добиться отмены всех полицейских запретов. Рабочий журнал мог опять выходить в прежнем виде. Кроме того, Гото и Онэ уже предприняли практические шаги по созданию своей газеты, тоже на кооперативных началах.

— Организуем газету и будем бить фашизм в лоб! — сказал Гото.

Разговор происходил в его спальне, куда пришлось поместить больного яванца, так как в первом этаже дома уже началась работа по возобновлению отделов издательства «Тоицу».

— Да, обстановка пока относительно благоприятная, — поддержал его Онэ. — Правительство адмирала Окады — и особенно старик Такахаси — отчасти понимают гибельность военно-фашистских авантюр, ибо финансы страны трещат по всем швам… Придворные клики боятся фашизма тоже. Во дворце им тепло и без пушечных выстрелов, а неудачная война, они знают чем может кончиться.

— Младший брат императора, принц Цицибу, — активный фашист! — возразил Гото. — Они имеют поддержку и во дворце. Это естественно… Я уже подготовил статью о подкупах, терроре и провокации, как о методах их борьбы. Недавний арест Имады — это один из мелких примеров. Они втянули его в свою фальшивую, темную игру, а когда он стал им не нужен и даже опасен, они обвинили его в своих преступлениях и засадили в тюрьму.

— Разве он арестован не за долги? — спросил хмуро Наль, которому доктор разрешил сегодня подняться с постели.

— Долги — только удобный повод, — ответил Гото, многозначительно щурясь.

— Отводят Окаде глаза. Хотят выиграть время и усыпить бдительность правительственных кругов, — сказал Онэ. — Но в бумагах, которые передала профессору Сумиэ, Имеются достаточные свидетельства о подготовке фашистов к перевороту. Военное министерство, по моему мнению, даже поощряет их.

— Борьба за жирный кусок! — поморщился Гото. — Генералов — верхушку военщины — уже не удовлетворяет хозяйничанье под сурдинку. Им мало быть частью власти, хотя бы и самой существенной. Они хотят диктатуры.

— Буржуазия вряд ли на это пойдет.

— Вот потому-то они и намерены ее припугнуть. По существу, почва для сговора уже подготовлена. Минсейто и Сейюкай не очень принципиальны. Использование парламентских иллюзий имеет пока некоторый смысл и для военщины.

— Да, буря близится, — сказал Онэ в раздумье. Кейсицйо с фашистами заодно. Надо крепче опереться на массы, поднять через рабочее издательство широкое мнение всей страны. Таками-сан готовит в парламент запрос об убийствах и пытках политических заключенных. Я тоже пишу об этом для нашей газеты. Пусть страна знает!

Он достал папиросу, сломал в торопливости о коробку спичку, чиркнул второй и, сделав глубокую затяжку, раздельно сказал:

— А между собой они пусть грызутся. Их разногласия дадут нам победу.

В комнате становилось темно. Гото поднялся с татами, опустил на обоих окнах плотные тростниковые шторы и зажег электричество. На улице фонари еще не горели, хотя низкое зимнее солнце было близко к закату. Из-за тонкой стены доносились приглушенные голоса Эрны и Сумиэ, работавших над переводом статьи для журнала.

Наль тихо сказал:

— Не забывай главного, Онэ-сан. Фашизм провоцирует новую мировую войну за передел мира. Маньчжурия уже захвачена. В северные провинции Китая отправляются втихомолку все новые и новые войска… Конечно, кто сеет ветер, тот пожнет бурю!… Но мы должны помнить, что «для трудящихся нет выхода из империалистической бойни иначе, как через гражданскую войну». В этом ключ всей политики!.. Так учил Ленин. Так учит нас коммунистическая партия.