Пловец Снов - Лев А. Наумов

А если у него в руке ключ? Конечно! И разумеется, в правой, ведь дело-то правое! Правое, хотя левое. Всё вдруг стало так ясно… Нахохлившись, Георгий принялся рьяно распихивать локтями толпу, пробиваясь к прилавку. Конечно, рука Ленина! «Рука Ленина»… Это о вожде мирового пролетариата или о его собственной дочери? У неё ведь тоже может быть ключ! Надо только его ей дать… Дальнейшие события развивались слишком быстро. Кажется, была драка.

Он не помнил, как вернулся домой, но Вику в тот день так и не нашёл. То ли ему сообщили, будто она ушла в отпуск, то ли сказали, что уволилась. Возможно, в ювелирном никто не говорил по-русски или самого магазина не оказалось на прежнем месте. Последняя версия выглядела наиболее предпочтительной благодаря своему книжному мистицизму, хотя и отдавала горечью, напоминая: Горенов здесь чужой, приезжий, неродной. В конце концов, есть ли у него хоть что-то своё? Только море, но оно далеко.

Действительно, в Петербурге близость стихии Георгий не ощущал совсем, не то что в Таганроге. Это сугубо литературная формула – «морской город» – представлялась тут обманкой, как и во многих других крупных поселениях, активно эксплуатирующих подобные слова. Культурный слой влияет значительно сильнее наличия портовых доков. Аналогично с историей о том, будто Петербург якобы вырос на болоте. Кто нынче поверит? Что в городе указывает на это? Ничего. То есть совсем ничего! Клюква в метро не растёт.

Наверное, морю не нужны большие города. По-настоящему оно пропитывает только маленькие, охватывая их полностью. Они не сопротивляются, поскольку им нечего противопоставить. Таков Таганрог. Таков, например, латвийский Вентспилс. Вот уж действительно подлинное морское место, без дураков! Ветер более двадцати метров в секунду на улицах считается нормой. Там нет вездесущих, обязательных голубей, населяющих площади и скверы, потому что их сдувает к чёртовой матери. Даже чайки не всегда могут приземлиться и пройтись, собирая свою булочную дань. Шквальный поток не даёт спать, он слышен постоянно, то шепчет, а то и кричит о море. Оттого в Вентспилсе невозможно забыть, что оно рядом.

Жирных таганрогских голубей не сдвинуло бы с места даже свирепое дыхание Балтики. А уж нежные ветра, витающие в глубине залива, их скорее ласкают.

Нет, причина не в море, не в том, что ему не нужны большие города. Наоборот, это они позволяют себе надменно отвернуться, делая вид, будто его нет рядом. Исходя из климата, ясно, что возле Петербурга отсутствуют песчаные барханы и джунгли, но есть ли море?.. Может, есть, а может, и нет. Само оно о себе уже не говорит, не напоминает. Зато над маленькими городками – небо, а здесь – небеса. Многим это больше нравится.

Где вообще всё, что Горенов когда-то любил? Куда делись дорогие люди? Их же было так много… Вернуть бы хоть то, к чему он привык, если любимое нельзя… Ком подступил к горлу. Георгий совсем один в Петербурге. Без моря, без близких, без друзей. Подумалось, что после переезда каждый предпринимаемый им шаг планомерно портил жизнь. То есть он стремился в том направлении, куда идти не хотел. Но уже пришёл… Невольно.

Из искрящегося светодиодами магазинчика доносились до боли знакомые песни, попса девяностых годов. Она раздражала как никогда. Думал ли Горенов в Таганроге, отплясывая под неё на школьных дискотеках, что именно эта музыка – то немногое, что будет сопровождать его всю жизнь, окажется долговечнее всего вокруг, надёжнее, чем мечты, и вернее, чем надежды.

Он бессилен… Бессилен и нищ. Ведь у него нет ничего… кроме единственной книги G и единственной идеи – плана, который Георгий начал воплощать так странно, нелепо, неловко, неудачно. Но если сейчас, в этот момент, в этом городе что-то всё ещё в его силах, то это именно служение миссии, которую он выбрал для себя сам. Нужно добиться, чтобы про него заговорили! Нужно совершить более амбициозное, вызывающее убийство, которое и самому автору даст почувствовать себя живым. Задушить старуху подушкой – не велика доблесть, не тот масштаб. То, что получилось легко, не создаёт эмоционального всплеска, духовной напряжённости, а потому и не может никого заинтересовать. Не произошло «поступка», свершения, не случилось «потери». Нужно найти другую жертву… Это должен быть человек заметный и… равный, а то и превосходящий душегуба – чего уж миндальничать – силой. Подошёл бы, например, тренер по бодибилдингу или инструктор по рукопашному бою. Вот была бы схватка Давида и Голиафа! Настоящий средневековый суд поединком!

16

Он никогда не был крупным. «Зато у тебя огромное сердце», – повторяла ему мама. Довольно скоро выяснилось, что и тут она то ли ошибалась, то ли врала: объём этой мышцы находился у него на нижней границе нормы. Ещё чуть-чуть, и пришлось бы попрощаться с мечтой о спорте. Впрочем, была ли она, эта мечта?

Когда в детстве его привели в секцию, тренер отказывался брать такого субтильного и маленького воспитанника. Но мама сказала: «Вы знаете, он так мечтает!.. Только о гимнастике говорит…» Сын посмотрел на неё вопросительно, потом перевёл взгляд на человека в спортивном костюме с замечательным металлическим свистком на пёстрой верёвочке. Ему казалось, что сам он тут вообще не имеет никакого значения. Будущий наставник о чём-то договаривался с его матерью, она просила, тот не хотел… А потом сдался. В сущности, одним больше, одним меньше… Это всё-таки не школа олимпийского резерва, а районная детская секция.

Вопрос о будущем стоящего рядом ребёнка тренера не волновал совершенно. А ведь в тот день решилась вся его судьба. То есть полностью, до самого конца, включая появление Горенова.

Тогда мальчик понял: мама почему-то очень хотела, чтобы гимнастика оказалась его заветной мечтой. Ладно, это совсем не трудно.

То, что в большом спорте у него не было никаких шансов, ему самому стало ясно на первом же городском соревновании среди юниоров. Он не будет членом национальных сборных или призёром международных чемпионатов. Сколько ни мечтай, как усердно ни тренируйся, как бы ни хотела мама, но против физиологии, против маленького сердца аргументов не найти. Какое-то время ему даже приходили в голову мысли о пересадке, но подобную операцию в стране делали редко, а уж без медицинских показаний, по желанию… Его желания вообще мало кого волновали.

Действительно, из-за такой физиологической особенности тренироваться приходилось очень много и тяжело, а прогресс шёл заметно медленнее, чем у однокашников. Странно, что мама, глубоко верующий человек, ни разу не подумала: быть может, её Господь предусмотрел её сына для