Пловец Снов - Лев А. Наумов

представляла себе, что Георгий скажет, и этого нельзя было допустить! Произнесённые слова потом не смогут исчезнуть без следа. Если успеет, то всё, конец.

– Гоша! Гоша, подожди! Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь! – прокричал Горенов, и они оба внезапно замолчали.

– Гоша…

– Нет, Люда… К твоему сведению, после презентации я не написал ни строчки… И не напишу. Никогда! Потому что больше не могу.

– Почему? Что с тобой? Ты заболел? Ты пьёшь? Ты пьян? Что-то в семье?

– Нет, Люда. Ещё будут предположения? – Они оба вновь послушали тишину. – Я всё это ненавижу… Я же, кажется, тебе объяснял… Ты даже представить себе не можешь, до какой степени!.. Ты не поверишь, на что я готов, чтобы ничего этого больше не было!..

– Ты что, обалдел?

– Возможно, Люда. Возможно. Но только я прошу тебя об одном, не звони мне, пожалуйста, никогда… По крайней мере, по этому поводу. Целее будешь.

– Что ты хочешь этим сказать? – искренне удивилась Орлова. Уж услышать угрозу она точно не ожидала.

– Не больше, чем сказал. И заруби себе на носу, между нами… Лена, Лена, что случилось? Где ты была? Извини, – в трубке Людмилы Макаровны раздались короткие гудки, и она облегчённо вздохнула. По счастью, Георгий сам остановился в мизерном шаге от непоправимого. От того, что нельзя было бы отменить. А всё остальное… Ну, с кем не бывает. За все эти годы ей доводилось слышать и не такое.

Дочь изрядно промокла. Петербург выполнил свои вчерашние дождливые обещания.

– Где ты была? – повторил свой вопрос отец.

– Подожди, пожалуйста, – запыхавшись, она прислонилось спиной к дверному косяку. Только тогда Горенов заметил огромный пакет, который Лена притащила с собой.

– Ты знаешь, я думала это легче…

– Так попросила бы… – он потянулся к пакету.

– Нет… – она отдёрнула руку.

– Слушай, извини, что я вчера…

– Нет… – рявкнула дочь. Уставшей, ей надоели эти реплики невпопад. – В смысле не переживай. Ты имел полное право так со мной говорить. Я не о том. Я думала, это легче… Я спрашивала тебя про твою личную жизнь, словно в шутку. Оказывается, я никогда не хотела услышать ответ… Знать правду…

– Но пойми, она, эта девушка… мне очень дорога.

– Я понимаю. И всё равно злюсь на тебя… за маму. Как злилась на дядю Валеру за тебя. Мне неприятно видеть отца со своей ровесницей. Ничего не могу с этим поделать. Где ты её нашёл?

– Лена, она гораздо старше.

– Нет… Я не хочу знать даже этого. В общем, папа, я ухожу.

– Куда? К маме?

– Ну какая разница?

– Что значит какая разница?!

– То и значит, папа!.. У тебя своя жизнь. Я, может быть, впервые вчера это поняла, когда ты стоял здесь и орал, как влюблённый школьник… Мой папа!.. В общем, я принесла тебе полезных продуктов немного. Деньги взяла в ящике. И себе кое-что купила… Только прошу тебя, ни о чём не спрашивай, ничего не говори, ладно?

– Почему? – поинтересовался он по-детски.

– «Потому что молчание – золото», Сом, ты же сам так маме говорил.

Действительно, прежде эти галичевские слова Георгий частенько использовал в семейных спорах, по поводу и без, в качестве обезоруживающего аргумента. Что на них возразишь? Если Надежда и продолжала огрызаться, то после упомянутой цитаты делала это уже как-то робко и обречённо, не веря в собственную правоту. Наверное, хотелось золота. Хоть такого.

А ведь сам «Вальсок», знай она остальные слова, дискредитировал эту фразу на корню. Но жена категорически отвергала бардовскую песню, ей претило диссидентство, а значит, Горенов мог быть абсолютно спокоен и перезаряжать один и тот же патрон при каждой неурядице.

Стоило обратиться к первоисточнику – высказыванию царя Соломона – и из утверждения, будто «слово» всё-таки «есть серебро», вполне можно было сварганить какой-никакой контрдовод. Георгий знал об этой уязвимости, но разрушать собственный многолетний аргумент на глазах дочери…

Он смотрел на неё и не узнавал. Казалось, Лена повзрослела за одну ночь. Или он помолодел? Нет, дело всё-таки в ней. Та ли это девочка, которая однажды пришла к нему и спросила: «Папа, это сон?» «В каком смысле?» – не понял сначала Горенов. «Ну, всё это по-настоящему или мне снится?» Она ли приходила в слезах, выпрашивая конфеты, а Георгий великодушно объяснял, что хартия Всемирной организации защиты детей и Конвенция о правах ребёнка устанавливают её неотъемлемое право на одну сладость в день. «Если тебе не дали конфету, то ты можешь требовать», – успокаивал отец Леночку с улыбкой. Тёща, разумеется, не была посвящена в эти разговоры, и когда внучка в пять лет пригрозила ей Гаагским трибуналом, это было упоительно смешно. Убедить Надину мать удавалось не всегда, и дочь вновь прибегала к отцу со слёзным криком: «Папа, баба мне всё равно конфету не даёт!..» Ребёнок рано понял, что все проблемы от баб.

– Значит, каша на несколько дней у тебя есть. Дальше, надеюсь, придёт кто-то из твоих баб. Молодая, пожилая или какая-то ещё, тебе решать. Я пошла собираться.

Горенов растерялся. Стало совершенно непонятно, кто здесь, собственно, родитель. Останавливать её? Уговаривать не уезжать? Почему-то казалось, что как раз это было бы детским поступком. Вчера ему хотелось, чтобы Лена ушла. Так и происходит. В конце концов, что с ней случится?.. Да всё что угодно на самом деле! Кроме того, это было нужно вчера, а сегодня-то, собственно говоря, незачем. Где Вика? Георгий подошёл к столу, взял телефон и набрал её номер. Трубку никто не снял. Видимо, она внесла его в чёрный список. Оставалось лишь ждать, вдруг девушка сама позвонит.

– Ты к этому своему йогу поедешь, что ли? К Вадику? – крикнул Горенов через коридор.

Лена молчала. Похоже, не к Вадику. Кто знает, что там у них произошло. Скажет? Сейчас точно не скажет. А если сходить к ней на работу? Найти её заново. Один раз уже получилось. Когда дочь уйдёт, нужно сразу бежать в ювелирный магазин! Но если не к Вадику, то к кому?

– Лена, ты меня не слышишь? – спросил он, заглянув в комнату.

– Сом, я тебя прошу, пожалуйста, дай мне спокойно собраться, чтобы я ничего не забыла.

Хорошенький разговор… А как теперь вести себя с Люмой? И надо ли как-то вести? Честно говоря, Георгий сам не мог взять в толк, что на него нашло. Он всегда был человеком обязательным и сроки не срывал. Важный штрих к психологическому портрету: когда у Горенова имелся установленный дедлайн, он, разумеется, выкладывался изо всех сил. Но если незадолго до назначенной даты Орлова или другой редактор сообщали