Операция «Спасти кота» - Нелли Ускова

– Никита, пожалуйста, отдай! Ты же не будешь ничего портить?!

Сеня тут же вскочил, потому что Никита и «портить» – это синонимы, и нужно было его остановить. Но Сеня не успел. У Сони была «творческая коробка», где она хранила краски, кисточки, цветную бумагу, пластилин и прочую канцелярию. Коробка обычно стояла на верхнем ящике стеллажа, и Соня доставала её, чтобы позаниматься с мальчишками творчеством: порисовать, сделать какую-нибудь поделку. Неизвестно, что они не поделили с Никитой, но коробка сейчас валялась смятая на полу, внутри виднелись разорванные рисунки, и Никита выливал туда целую банку белил. Соня прижимала к себе какие-то помятые рисунки – Тёмины, Никитины, но смотрела на эту коробку со скорбью и нескрываемым ужасом.

– Уйди отсюда! – Сеня отобрал у Никиты банку с белилами, но всё «творчество» было безнадёжно испорчено.

И тут Соня разрыдалась, выронила рисунки, и слёзы потекли по её щекам. Теперь Никита смотрел на Соню с ужасом, глянул ещё раз на коробку и вылетел из комнаты, дверь ванной хлопнула.

Сеня обнял Соню, она всхлипывала, но проговорила:

– Только не делай ему ничего.

– Не плачь, солнце, это всего лишь бумага. Начнёте заново рисовать с чистого листа, и с чистого коробка, – чуть усмехнулся он, гладил Соню по голове. Она тоже хмыкнула.

К выходкам Никиты можно было относиться только с юмором, иначе его давно можно было безнаказанно убить за всё, что он творил. Но в этот раз Соня оплакивала детские рисунки или она просто не выдержала.

И слёзы Сони Никиту тоже сломали. Сеня нашёл его в ванной, тот забился в угол, сидел на полу и смотрел перед собой, обнял коленки и тоже плакал, его немного потряхивало. Сеня сел рядом. Никита уткнулся носом в самые коленки, чтобы спрятать слёзы:

– Отомстил, так отомстил! – вздохнув, спокойно заговорил Сеня. – Легче-то стало?

– Я не хотел, чтобы так… чтобы Соня так расстроилась… я не думал… – сбивался и всхлипывал он.

И Сеня, и Соня понимали его, он не умел сам справляться со своими вспышками ярости. Ещё у Никиты в голове было твёрдое убеждение, что он плохой, и он словно всем это доказывал, но когда получалось доказать, расстраивался ещё больше. И, наверное, больше всего боялся убедить в этом Соню, но ей же чаще всего и устраивал «показательные концерты».

– Я знаю, что ты не хотел, – осторожно продолжил Сеня. – Но если не хочешь, чтобы Соня плакала, учись сдерживаться.

Никита понимающе закивал.

– Иди извинись. Я глотну кофейку, и мы всё исправим, – Сеня поднялся, а Никита тут же вскочил и обнял его. И это было так неожиданно, потому что почти полгода Сеня вообще не трогал Никиту, тот за лаской бежал только к Соне. Сеня тоже обнял Никиту, улыбнулся и осознал, что он наконец-то обрёл сына.

Когда только усыновили Тёму, Соня всё твердила:

– Ты представляешь, у тебя теперь есть сын!

Но для Сени это были лишь слова. «Сын» и божий одуван Тёма никак не складывались в одно понятие. Тёма был просто ребёнок, Сеня по-своему любил его, привязался, но сыном тот был лишь на словах и на бумагах. А с Никитой сложилось чётко и ясно, пусть осознание пришло не сразу. Сеня уже не помнил, когда первый раз сказал так о нём, но всё чаще и чаще упоминал его в разговорах как «мой сын», и в тот момент, когда мальчик обнял его, настолько отчётливо почувствовал, будто Никита с рождения был его родным сыном.

66. Никогда не поздно

Два года потребовалось Никите на адаптацию и сотни часов разговоров. Лишь к одиннадцати годам мальчик худо-бедно научился справляться со своими эмоциями, стал меньше психовать, постепенно научился ласково и бережно обращаться с котом.

В собственном доме и на участке было больше раздолья, и поэтому там мальчик находил выход своей безудержной энергии. Сразу после переезда в собственный дом Никита бесконечно уговаривал родителей завести ему собаку, ныл об этом каждый день, и на десятилетие они подарили ему щенка. Теперь по участку носился такой же, как Никита неугомонный корги по кличке Зефир. Имя придумал Никита, хотя по паспорту пса звали Сигизмунд.

В среднюю школу Никита пошёл уже в Зеленограде в обычный класс. Там никто не знал, что он приёмный, поэтому не травили, не задирали и не провоцировали, и ему было гораздо легче учиться, хоть он и учился еле-еле, но однажды даже похвалился Сене: «меня там уважают».

Как-то он запросился ходить на карате, и Сеня быстро записал его в секцию. Первый раз сидел и ждал Никиту в коридоре. Рядом подсел щуплый мужчина с аккуратно подстриженной бородой примерно Сениного возраста:

– Вашему сыну нравится карате?

– Не знаю пока, первый раз.

– Мы месяц уже ходим, – он вздохнул. – Это самая долгая секция, где продержался Денис. Тут тренер хороший, как-то смог приструнить его.

И Михаил, так звали нового знакомого, жаловался на сына с гиперактивностью, как тот сводит с ума всё семью, и как трудно его угомонить:

– Жена вообще вешается с ним, уже и успокоительные ему кололи, ничего не помогает. Слова не скажи против, агрессивный такой становится, сразу в драку. Куда мы его только не водили: английский, фехтование, бассейн, теннис, хоккей, лыжи. И больше месяца нигде не выдерживает, везде дерётся, а с карате пока вроде ничего.

Сеня лишь иногда усмехался – так этот рассказ напоминал Никиту. Но тут дверь зала распахнулась, и тренер за шкирку вынес двух мальчиков в кимоно:

– Как готовы будете заниматься, возвращайтесь!

Один из них был Никита, другой русоволосый мальчик, чуть крупнее Никиты. Другие бы дети на их месте, наверное, расстроились, тут же попросились вернуться на тренировку. Но эти похоже только обрадовались. Смеялись, шумели на весь коридор, начали махать руками и ногами, продолжая битву. Михаил подскочил к русоволосому мальчику, оттянул его от Никиты:

– Денис! Быстро вернись в зал! – и тут же затолкал его за дверь.

Никита посмотрел на Сеню, ждал от него реакции.

– Что, домой поедем, каратист? – усмехнулся он.

– Нет! – и Никита следом за