Двергурим. Бессмертный - Алексей Ткачик

тяжело опустился рядом. Поглядев на трубку в окровавленных пальцах Дагны, старшина перевел взгляд на валяющий рядом разбитый фонарь в лужице горящего масла. Выудив здоровой рукой из осколков уцелевший фитиль, Нодур поджег его и протянул Дагне. Тот молча подставил трубку и глубоко затянулся, а затем шумно выдохнул, выпуская густое облако дыма, в котором ему на мгновение померещился другой исход от встречи с ультаром Калгатом и его верными воинами. Когда все остались живы.

Чуть поодаль, собирались поближе друг к другу ошеломленные, пришибленные люди, в совершенном изумлении осматривая себя и друг друга, будто не веря, что остались целы. Ни один из товарищей Дагны не пострадал в этой стремительной, жесточайшей схватке. В том была заслуга хадар, что буквально своими спинами и щитам закрыли людей от воинов ультара.

- Птицы, кажись, поют, не? – произнес Олаф, поглядев по сторонам, а потом задрал голову. – Заливаются еще так. Где птицы-то? Не видно ничего. А навроде жаворонка, что ли? Слышите?

- Ты чего, братец? – испуганно схватил его за плечо Роб. – Ты чего это?

- Ох и трели какие выводит, ох выводит... Неужто не слышишь?

- Да ты не заговаривайся-то! – прошипел рябой бортник, тряхнув здоровяка. – Все-таки задели, что ли? Крови не вижу, бесова мать… Куда саданули?

- Когда дед помирал, помню, тоже жаворонки заливались, а вроде как не время было, - проговорил Олаф, все так же смотря наверх и не обращая внимание на потуги Роба. - Провожали душу его будто. Хороший он был, дед мой, вот и пели, говорю. А по кому сейчас поют, спрашиваю? Видать славными были те, кто сегодня жизней своих не пожалел. Птицы их провожают. Хорошие, значит. А только кто хорошие-то? Наши или те, что супротив стояли? Может все? Иначе чего жаворонки-то поют? Дядька вот помирал, так тихо было, злой был человек. А тут вон как заливаются. Значит все хорошие. Жаль-то как…

- Чудится тебе все, слышишь? – снова тряхнул его Роб. – Перестань околесицу нести!

- Оставь его, - глухо сказал бортнику Вил, отбрасывая измочаленный, пробитый щит. - Устал человек, не видишь?

- Да растормошить его надо! – вскричал Роб. – Заговаривается же! А ну как умом тронется?

- Не тронется, - ответил бортнику подошедший Фред и, взяв за локоть и отвернув от здоровяка, повторил. - Не тронется. Видел я такое уже, когда мы с Аэсоном воевали. Ничего, пусть побормочет да отляжет у него. Накопилось, видать.

- Да Олаф всегда первый храбрец был! – горячо возразил егерю рябой, покраснев от волнения. – Ни разу такого не было, а сейчас чего? Я вон сам сколько раз чуть в портки не напрудил, сам знаешь, а ему всё хоть бы что.

- Разные все, - тяжело вздохнул Фред, снимая тетиву с лука. - Аэсон, для примера, после той войны и вовсе говорить перестал. Заугрюмел, помрачнел. Я, когда его голос услыхал снова, чуть не подпрыгнул, веришь? Рядом со смертью ходить, это тебе не шутки. Смерть хоть и чужая, а навроде брызг и тебя задевает. И каждая новая по чуть-чуть, понемногу, но душу выматывает. Вот душа и затягивает бреши, как умеет. Кто замолкает, кто смеяться начинает, кто птиц слышит… Кому на то часа хватает, а кому и жизни мало будет.

- Тебе, конечно, виднее, Фред, - пробормотал Роб, с тревогой глядя на Олафа. – Да он ж мне друг, понимаешь? Друг!

- Он крепкий мужик, справится, - сказал егерь. – Вот ты сам сейчас что делаешь? Болтаешь без умолку. Это твой способ бреши закрыть. Ну и болтай-выбалтывайся. Сухарь пожуй.

Роб глубоко вздохнул.

- Ладно, в бездну... – махнул он рукой. – Верю тебе. Чудо, что мы целы остались.

- Чудо, - согласился Фред. – Как есть чудо.

Тут Олаф замолк и часто заморгал, будто в глаза ему попал песок.

- Всё, братцы, - сказал он, вытирая щеки. - Полегчало. С самого леса гоблинского в груди спёрто было. Тогда будто по горлышко в меня горя налили. А сейчас как пробку выбило. Дышать легче.

- Видал такое? – чуть усмехнулся Фред, кивком указав Робу на здоровяка. – Вот тебе и наука.

- Слышь, братва, - окликнул товарищей Минус, что был мрачнее тучи. – А чему вы радуетесь? Дварфы нас спинами закрыли, а вы и рады, да? Пронесло, мол?

- К чему ты клонишь, Минервус? – окинул его тяжелым взглядом барон. – Не стесняйся, выкладывай.

- Выкладывать? А чего тут выкладывать? Что если бы не долгобородые, то лежать нам вон на той горе трупов, господин рыцарь? – огрызнулся Минус, сверкнув глазами. - Очнитесь уже! Командира чуть не прибили, доспех ему искромсали, шлем проломили, а вы тут про что поёте? Тяжко вам? Трудно? А как вы думали будет, а? Вон дварфы наши все полегли, пока мы только и могли, что искры с противника высекать!

- Хадар облачены в мифрилит, - пожал плечами Вил. – Мы сделали, что могли. Выше головы не прыгнешь.

- Командир только и делает, что выше головы прыгает! – тихо прорычал Минус. – Мне уже стыдно под его началом ходить, клещом паршивым себя чувствую. Паразитом! Вспышку все видели? Видели, как он молотом своим дварфа того здоровенного в брызги разворотил? Да у меня осколок от его доспеха в кольчуге застрял, бесова мать!

- Спокойнее, брат, - сжал его плечо Ноч.

- Отвали, младший! Послушайте меня, парни. Всё. Слышите? Всё, больше нет дварфов, что закроют нас собой. Больше никто не примет удар вместо нас. Пришел наш черёд. Потому засуньте свои переживания поглубже в задницу. Наш командир сейчас сидит в крови, а мы все чистенькие.

- И останетесь такими, пока я не скажу.

Люди обернулись и увидели, что Дагна стоит рядом, вытряхивая трубку в ладонь.

- Никто не знал, что ждет нас в Морингарде, парни, - сказал дварф и принялся замазывать пеплом рану. - Никто не мог предположить того, что произошло сегодня. Случилось то, что случилось, и на этом всё. Говорить об этом мы не будем, пока вновь не увидим солнца, ясно?

- Да, командир, - хором ответили люди.

- А твой молот? – спросил Вильямин.

- Про молот тоже, - уточнил Дагна. – По крайней мере, пока я сам что-то не пойму. Вы все слышали, что за гермозатвором. Все, кроме Минуса и Ночи уже знают, что такое