Запретное знание - Стивен Дональдсон

Как вы заставили ее остаться с вами?

Почему вы хотели оставить ее у себя?

Ангус не боялся этого ответа. Он не беспокоился, что его казнят за его преступления; больше не боялся. После всех расходов и хлопот по его превращению в киборга полицейские вряд ли захотели бы казнить его. Они хотели использовать его; с их точки зрения, его преступления делали его более ценным. Информацию, которую он хотел утаить, вопрос, которого он хотел избежать, заключался совсем в другом.

Я вживил ей шизо-имплантат. Только так я мог доверять ей в качестве члена команды. Только так я мог заставить ее трахаться со мной.

Он сказал это с таким удовлетворением, что ни один из докторов не усомнился в его ответе.

Что вы сделали с пультом управления?

Избавился от него. Чтобы служба безопасности Станции не имела повода казнить меня. Они не нашли ее. Я не знаю, где она сейчас.

Его тело сообщило компьютеру о правдивости ответов. Никто не сомневался в его ответах.

Вероятно, его удовлетворение больше, чем его умолчания, обмануло людей, создавших его и изучавших его допросы. Он отвечал долго и часто. Его преступления изучались и анализировались. Его поведение по отношению к Морн подвергалось исследованиям. Ему было позволено узнать о ее побеге с Ником Саккорсо. Его подозрения относительно Милоша Тавернье были зафиксированы. Все, что он говорил, подтверждалось – и было честным с точки зрения физиологии.

И тем не менее, он смог протестовать. Снова и снова он уводил допрашивающие программы в сторону от вопросов, которых опасался. В результате он так и не сказал – так и не позволил себе сказать – ничего, что могло подтверждать, что информационное ядро «Смертельной красотки» изменялось.

Никто не узнал от него, что информационное ядро «Смертельной красотки» подвергалось редакции; что он был способен редактировать информационное ядро.

Было ясно, что ни один из тех, кто создавал его, тренировал и допрашивал, не подозревал, насколько он опасен. Их оборудование держало его под контролем; этот контроль было невозможно сломать; таким образом, он не представлял опасности.

Так как он не представлял опасности, к нему стали приходить все чаще – новые и новые люди приходили, чтобы взглянуть на него; техники занимающиеся смежными делами, чтобы удовлетворить свое профессиональное любопытство; доктора и другие эксперты, которые хотели понаблюдать за ним; высшие функционеры, которые хотели взглянуть на укрощенного нелегала Хаши Лебволя. По всем признакам, Ангус игнорировал их. Старая злоба его взгляда обратилась вовнутрь него. И насколько это удавалось, он отвергал все, что не было инструкцией или вопросом, связанным с насилием или давлением.

Тем не менее, он мгновенно определил, когда сам Хаши Лебволь, директор СИ ПОДК, начал посещать его.

Естественно, он никогда раньше не видел Лебволя. Слухи о нем, которые доходили до Ангуса, не описывали внешний вид Лебволя; в них, без сомнения утверждалось, что директор СИ – безумец и смертельно опасен. И тем не менее, он довольно быстро опознал своего посетителя.

По контрасту с чистыми докторами и безукоризненными техниками, Лебволь носил мятый лабораторный халат и дурно подобранные вещи которые висели на его тощей фигуре, словно знак отличия. Шнурки его допотопных ботинок никогда не бывали завязаны. Очки с поцарапанными и захватанными линзами висели на тонком носу; глаза за ними были теоретически голубыми, как чистое небо. Его брови торчали во всех направлениях словно от действия статического электричества. И несмотря на такой вид, словно он прибыл из классной комнаты, где ничем не отличался от земных детей трущоб, все остальные считались с ним. Когда люди проходили мимо, они обходили его стороной, словно угроза, таящаяся в нем, была настолько велика, что отталкивала их.

Ангус интуитивно знал, что этот человек несет ответственность за то, что было проделано с ним – и что худшее еще впереди.

Хаши Лебволь посещал его несколько раз и не разговаривал с ним. Он с астматическим придыханием беседовал с докторами и техниками, иногда задавал вопросы, иногда делал выводы, которые позволяли предположить его знакомства с работой. Но он не сказал Ангусу ни слова до того самого вечера, когда физиотерапевты объявили Фермопила готовым для выполнения любых заданий в СИ ПОДК.

Это произошло, когда на Станции была ночь. Ангус знал об этом, потому что компьютер принялся отвечать на простые функциональные вопросы, когда не был загружен чем-то другим; и потому, что техники приказали ему снять дневной скафандр, надеть лабораторную пижаму и лечь в постель. Двое из них до сих пор оставались в комнате, вероятно, производя последние проверки оборудования перед тем, как погрузить Ангуса в сон. Когда появился Хаши Лебволь, один из техников моментально протянул ему устройство, служившее управлением шизо-имплантатами. И оба они моментально вышли.

В то же самое время все статусные огни на мониторах отключились.

Хаши вперился в Ангуса сквозь свои очки. Довольно улыбаясь, он длинными пальцами нажал несколько клавиш на пульте управления.

Не желая того, Ангус поднялся с постели и стал перед Лебволем с раскинутыми в стороны руками, словно распятый.

Лебволь нажал несколько новых клавиш; Ангус обмочил свою пижаму.

Пока соленая струя текла между ног Ангуса, Хаши довольно вздыхал.

– О, Джошуа, – прохрипел он. – Я думаю, мы влюблены друг в друга.

Ангусу хотелось бы стянуть пижаму и затолкать ее директору СИ в глотку. Но такая возможность ему не представилась. Он просто стоял неподвижно с расставленными руками, надеясь, что его снабженное мощными мышцами тело выдержит усилие.

Кто-то постучался в дверь. Не отрывая взгляда от ног Ангуса, Лебволь сказал:

– Войдите.

Ангус без труда узнал Мин Доннер; директор Дивизиона принуждения не слишком изменилась со времени их последней встречи. Черты ее лица и огонь в глазах были такими же, как всегда. Даже здесь она появилась с оружием на боку; без него, вероятно, она чувствовала себя голой.

Но он никогда раньше не видел человека, появившегося вместе с ней. Спутник Доннер был украшен прядью седых волос на вершине его львиной гривы и улыбкой, которую Ангус инстинктивно возненавидел – улыбкой педераста, который внезапно оказался надзирателем в школе для трудных подростков. Мясистый и уверенный в себе, он присоединился к Доннер и Лебволю, словно был первым среди равных.

Карточка с именем на его левой груди свидетельствовала, что это Годзен Фрик, директор по Протоколу ПОДК.

Святое дерьмо! Протокол, Сбор информации, Дивизион принуждения. Кто еще остался? Неужели все важные козлы из ПОДК явились полюбоваться, как Ангус обмочил свои штаны?

Взглянув на Ангуса, Фрик заметил:

– Вы опять играли, Хаши. – Его голос был конфиденциальным басом. – Он ведь не игрушка, как вы знаете.

– Неужели? – Лебволь воспринял реплику Фрика как лесть. – Если вы ошибаетесь, то он существует для того, чтобы играть с ним. Но, с другой стороны, если вы правы, тогда я просто обязан убедиться, что в его присутствии вы и наша неоценимая Доннер в полной безопасности. А как можно лучше убедиться в его невинности, если не поиграть с ним?

– А вы уверены, что он безопасен? – спросил Фрик.

– Мой дорогой Годзен, – прохрипел Лебволь, показывая пульт управления, – он будет так стоять до тех пор, пока не умрет или я не отменю команду.

Мин Доннер не делала попытки скрыть свое неудовольствие. Гримаса исказила ее лицо, словно Ангус был не единственным в этой комнате, от кого дурно пахло. Она нетерпеливо сказала:

– Ваши рапорты утверждают, что он готов.

– Физически готов, – мягко ответил директор СИ. – Его связь с компьютером прочна, но должна быть улучшена. И его программы еще не помещены в его информационное ядро. Когда все это будет сделано, будет готов и он. Он будет протестирован, но это не будет представлять особых сложностей. Я категорически утверждаю это. Мы уже какое-то время готовы проделать работу.

– Хорошо, – прогремел Годзен.

Но Хаши не закончил. – А вы?

– Что я? – весело переспросил Фрик.

– Вы готовы к тому несчастливому, но неотвратимому дню когда то, что мы делаем, получит огласку?

– Дьявол, Хаши, – Годзен хмыкнул. – Я всегда к этому готов. Это не означает рекомбинации ДНК. Мы все ненавидим Амнион чистой и простой ненавистью, но никто не станет разоряться по поводу некоторых технологических улучшений. Человеческие существа привыкли к этому – мы делаем нечто подобное со времен костылей и гипсов. И он – нелегал. Отбросы вселенной. Дьявол, от одного его запаха даже девственница потеряет невинность. Я готов спорить, – в его голосе появились вызывающие нотки, – что технологический пересмотр людей вроде Ангуса Фермопила – это наилучшая из мыслимых альтернатив. Он провел всю свою жизнь, сопротивляясь ОДК, и это – все его убеждения. И сейчас это нужно использовать, чтобы помочь человечеству избавиться от самой страшной угрозы, которая нависла над ним. – Он снова хмыкнул. – Ну, что-то в этом роде.