Поэзия Латинской Америки - Антология

АЛЕХАНДРО РОМУАЛЬДО[247]

Хорал в честь Тупака Амару[248],

который зовется Свободой

Перевод Риммы Казаковой

У меня уже нет сил, чтобы все это вынести…

Его будут пытать, волочить и топтать,будут кости его дробить,в рот загонят взрывчатку, заставят страдать,но не смогут его убить.

Все желания вырвут и вырвут языки подвесят вниз головой,но, взбесившись, увидят в кровавый миг,что по-прежнему он живой.

Голова его — в траурно-красном венце,ноги судорогой свело,ребра сломаны, ссадины на лице,но он жив палачам назло!

К четырем коням привяжут егов исполненье злого суда.Только с ним не сделаешь ничего!Не убить его никогда.

Захотят его разорвать — и не смогут разорвать.Захотят четвертовать — и не смогут четвертовать.Захотят убить — и не смогут убить,затоптать в грязи, повелеть забыть,вырвать душу, голову размозжить…

Захотят убить — но он будет жить!Захотят сломить — и не смогут сломить,захотят убить — и не смогут убить!

Когда на третий день мукрешат, что с ним покончено, все вокруг,он вернется с криком «Свобода!», чтобы навечно с родиной быть.Они не смогут его убить!

ХАВЬЕР ЭРО[250]

Слово бойца

Перевод Н. Булгаковой

Да, потому, что родина мояпрекрасна, словно шпага, поднятая к бою,да, потому, что именно сегоднявеличье новое пришло к отчизне, —обещаю защитить еевсей жизнью.И пусть отступники болтают, что хотят, —мы здесь, на линии огня,себе отрезали пути назадтяжелым ливнемстали.

И небо это наше.И нам принадлежит наш каждодневный хлеб —мы сами сеяли, и мы собрали жатвус родной земли.Все нам принадлежит —и наше море,и птицы, и поля, и горы.

ПУЭРТО-РИКО

ЛУИС ПАЛЕС МАТОС[251]

Перевод Ю. Петрова

Импрессионистские эскизы

Акробаты нынешнего века,ловим мы трапеции метафори, рискуя, ходим по канатув жажде одобренья и оваций.Тропы вынимаю из кармана,словно свежесорванные розы…Чтобы перекладины достигнуть,выстреленный, я лечу с арены —к розе той, которая не пахнет,к той звезде, которой нет на небе,к птице непоющей, безъязыкой…

Земля воровства, земля страданья,рабочих, поэтов, недоеданья…Антиллы — душистые райские кущи,голодное брюхо по морю влекущие.Вольер попугаев, как тропики, древних,политиканствующих на деревьях.Несчастный остров, где я родился!Тебя, словно кость, зарывает впрокянки, черный бульдог.

В час тишины и мира,там, где залив дугою,вечер — надежная гаваньсумраку и покою.Ночь сюда тихо, плавновходит огромной яхтой,в воду звезду бросает,как якорь.

Колодец

Душа моя — словно колодец с водою зацветшей,где дни в монотонном и важном потоке кружатся,гася бестолковость свою и бессмысленный гомон,где мертвенные в тишине оседают пустоты.

Вода озаряется снизу агонии светом:там радуга тухнет и в черной тени умирает,там слизь прилепилась к безжизненной траурной тине,дыханье которой свечением синим исходит.

Душа моя — словно колодец. Пейзаж задремавший,в воде отражаясь, колышется и исчезает,а ниже, в глубинах, на дне, может, тысячелетье,сны видя о людях, лежит мизантропка-лягушка.

Но вот иногда под влияньем луны отдаленнымколодец оденется в смутные чары легенды,и кваканьем тихим внезапно вода огласится,и древнее вечности чувство наполнит колодец.

Кандомбе[252]

Пляска негров, пляска, пляскаперед огнем, пылающим жарко.Тум-куту́м, тум-куту́м,перед огнем, пылающим жарко.

В зарослях коки[253], рядом с прибоем, —оскал свирепый и сладострастный,тела цвета потоки, цвета тины,безумие бедер, запах подмышек,глаза все сумрачней и все ярчегорят от басистых ударов гонга.Пляска негров, пляска ночнаяперед огнем, пылающим жарко,тум-кутум, тум-кутум,перед огнем, пылающим жарко.

Кто повелитель самый могучий?Кто из девственниц всех стройнее?Где отмель свирепейшего каймана?Чье волхованье сгубило Бабиссу?Пляшут негры, лоснятся потомперед огнем, пылающим жарко,тум-кутум, тум-кутум,на чистом острове одиноком.

Луна — серебряная черепаха,плывущая в неподвижности ночи;кто он и где он — охотник дерзкий,который ее опутает сетью?Кто он — Бомбасса или Бабисса,Булон, Сокола или Бабиро?Тум-кутум, тум-кутум,перед огнем, пылающим жарко.

Смотри — луна, серебристая рыба,старая злобная черепаха,сок извергает в заводи ночи,и сок завораживает и усыпляет.Поймай, поймай, поймай черепаху!Приволоки на крюке железном!Пляска негров, пляска ночнаяперед огнем, пылающим жарко,тум-кутум, тум-кутум,перед огнем, пылающим жарко.

Есть у нас зуб драгоценный динго —великий Бабисса ее потомок,есть у нас зуб драгоценный дингои коготь маленького каймана;против дурного они всесильны,нам от дурного они защита —зуб несравненный великой дингои коготь маленького каймана.

Манаса, Кумбало и Билонто,ловите эту луну гнилую,она, что ни ночь, отравляет сумраксвоим омерзительным желтым светом.Ловите луну, ловите, ловитечудовище, наводящее порчуна нашу охоту и наших женщинна чистом острове одиноком.Тум-кутум, тум-кутум,перед огнем, пылающим жарко.

Храбрые негры пальмовых джунглей!Придите скорее! Вас ждет Бабисса,великий властитель кайманов и коки,перед огнем, пылающим жарко.Тум-кутум, тум-кутум,перед огнем, пылающим жарко!

Элегия герцогу де Мармелада

О безупречный, очей услада, герцог де Мармелада!Где сегодня твои кайманы в дальней деревне Понго?Где округлая, голубая тень твоих баобабов?Где пятнадцать твоих красоток, пахнущих сельвой и тиной?

Впредь не отведать тебе жаркого из молодого мяса,искать знакомые обезьяны вшей у тебя не будут,не выследит глаз твой, нежный и томный, женственную жирафув оцепенелом молчанье равнины, в сонной жаре саванны.

Кончились ночи твои с кострами, взметавшими желтые космы,и с монотонной капелью — вечным рокотом барабанов,в чью глубину, как в теплую тину, медленно ты погружался,дна достигая — заветного слоя прадедов и прабабок.

Нынче в нарядном мундире французском шествуешь ты изящно,липкою патокой льстивых приветствий ты, царедворец, залит,а ноги твои, наплевав на титул, орут из модных ботинок:— Эй, Бабилонго, пройдись по карнизу! Пройдись по дворцовой крыше!..

Ах, как с мадам Кафоле учтив ты, как обходителен с нею!Ты весь — как бархат на волнах скрипок на изумрудных волнах;но еле сдерживаешь ты руки, вопящие из перчаток:— Эй, Бабилонго, чего ты медлишь?! Вали ее на кушетку!..

От дна, от глубин, от заветного слоя прадедов и прабабок,в оцепенелом молчанье равнины, в сонной жаре саванны,плачут — о чем же? — твои кайманы в дальней деревне Понго,о безупречный, очей услада, герцог де Мармелада!

Удовольствия