Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Листопад

Осенью в Москве на бульварах

вывешивают дощечки с надписью:

«Осторожно, листопад!»

Осень, осень! Над МосквоюЖуравли, туман и дым.Златосумрачной листвоюзагораются сады,и дощечки на бульварахвсем прохожим говорят,одиночкам или парам:— Осторожно, листопад!

О, как сердцу одиноков переулочке чужом!Вечер бродит мимо окон,вздрагивая под дождем.Для кого же здесь одна я,кто мне дорог, кто мне рад?Почему припоминаю:«Осторожно, листопад»?

Ничего не нужно было, —значит, нечего терять:даже близким, даже милым,даже другом не назвать.Почему же мне тоскливо,что прощаемся навек,невеселый, несчастливый,одинокий человек?

Что усмешки, что небрежность?Перетерпишь, переждешь…Нет — всего страшнее нежностьна прощание, как дождь.Темный ливень, теплый ливень,весь — сверкание и дрожь!Будь веселым, будь счастливымна прощание, как дождь.

…Я одна пойду к вокзалу,провожатым откажу.Я не все тебе сказала,но теперь уж не скажу.Переулок полон ночью,а дощечки говорятпроходящим одиночкам:— Осторожно, листопад…

Родине

Все, что пошлешь: нежданную беду,свирепый искус, пламенное счастье, —все вынесу и через все пройду.Но не лишай доверья и участья.Как будто вновь забьют тогда окнощитом железным, сумрачным   и ржавым…Вдруг в этом отчуждении неправомнаступит смерть — вдруг станет   все равно.

Не искушай доверья моего.Я сквозь темницу пронесла его.Сквозь жалкое предательство друзей.Сквозь смерть моих возлюбленных детей.Ни помыслом, ни делом не солгу.Не искушай — я больше не могу…

Изранила и душу опалила,лишила сна, почти, свела с ума…Не отнимай хоть песенную силу, —не отнимай, — раскаешься сама!

Не отнимай, чтоб горестный и славныйтвой путь воспеть.   Чтоб хоть в немой строкемне говорить с тобой, как равной   с равной, —на вольном и жестоком языке!

«Мне надо было, покидая…»

Мне надо было, покидаяугрюмый дом, упасть в слезахи на камнях лежать рыдая,у всех прохожих на глазах.Пускай столпились бы, молчали,пускай бы плакали со мной.Со мной, исполнены печалинеутолимой и одной…Пускай, с камней не поднимая,но только плечи охватив,сказали б мне:   «Поплачь, родная.Когда наплачешься — прости».Но злая гордость помешала.И, стиснув губы добела,стыдясь, презрев людскую жалость,я усмехнулась и ушла.И мне друзья потом твердилио неком мужестве моеми, как победою, гордилисьудушливо-бесслезным днем.Им не понять, что черной платойза это мужество плачу:мне петь бы вам — и плакать,   плакать…Но слезы отняты. Молчу.

Алексей Фатьянов

Песенка

   Н. Ф.

Я от счастья сегодня шатаюсь,В молодую кидаюсь траву.Я все ветры к себе приглашаю,Все любимое в гости зову.И все ветры ко мне приходят,И весна у окошка стоит,И все звезды в ночном небосводеБудто лучшие взгляды твои.Как ребенок, сегодня я верюВ то, что синий рассвет и зарюИ все ветры, летящие в двери,Я на память тебе подарю.Чтоб ты в платье зари одевалась,Чтобы звезды светились в глазах,Чтобы ночь темной лентой осталасьВ твоих светлых, как лен, волосах.Чтоб такою, как ты, по планетеБыл бы свет ослепительно бел,Молодой, замечательный ветерУступал бы дорогу тебе.

Глядя на звездыРаспахнем окошко в звездный вечер настежь.Никого не ждем мы нынче в гости к нам.Помечтаем вместе, дорогая Настя,Посидим тихонько рядом у окна.Где-то тихо-тихо возникает песня.Одинокий ветер бродит по кустам.Мимо звезд далекихтонкий месяцВ бездорожье неба,По глухим местам.Ни в коем веке человек там не был,Но мы завоюем эту высоту!Мы откроем трассу в синем звездном небе,Станцию «Юпитер»,Станцию «Сатурн!»Мы на дачу летом полетим ракетой.— Что за остановка? — спросим мы в пути.Проводник ответит:— Полустанок это.«Марс».— Прощай, планета!«Вега»!— Не сойти ль?Ты представь — идем мы стройною аллеей.Необычным цветом яблони цветут.Тридцать солнц громадных, зорями алея,В разных направлениях по небу идут.Вдруг встречаем друга.— Отдыхать?— Ну, что вы!В клубе «Красный пахарь» делаю доклад.Мы проходим дальше,А с афиш метровыхГоворят нам буквы о гастролях МХАТ.Над Дворцом Советов полыхает знамя,И на всей планете вечер. Тишина…Мы откроем трассу.Скоро ли?Не знаю…Окна в ночь раскрыты.Блещет вышина.Где-то очень тихо пролетает песня,И, услыша песню, ветер тише стал.Мимо звезд далекихХодит тонкий месяцВ бездорожье неба,По глухим местам.

Константин Симонов

«Всю жизнь любил он рисовать войну…»

Всю жизнь любил он рисовать войну.Беззвездной ночью наскочив на мину,Он вместе с кораблем пошел ко дну,Не дописав последнюю картину.Всю жизнь лечиться люди шли к нему,Всю жизнь он смерть преследовал жестокоИ умер, сам привив себе чуму,Последний опыт кончив раньше срока.Всю жизнь привык он пробовать сердца.Начав еще мальчишкою с «ньюпора»,Он в сорок лет разбился, до концаНе испытав последнего мотора.Никак не можем помириться с тем,Что люди умирают не в постели,Что гибнут вдруг, не дописав поэм,Не долечив, не долетев до цели.Как будто есть последние дела,Как будто можно, кончив все заботы,В кругу семьи усесться у столаИ отдыхать под старость от работы…

Изгнанник

   Испанским республиканцам

Нет больше родины. Нет неба, нет земли.Нет хлеба. Нет воды. Все взято.Земля. Он даже не успел в слезах, в пылиПрипасть к ней пересохшим ртом солдата.Чужое море билось за кормой,В чужое небо пену волн швыряя.Чужие люди ехали «домой»,Над ухом это слово повторяя.Он знал язык. Они его жалели вслухЗа костыли и за потертый ранец,А он, к несчастью, не был глух,Бездомная собака, иностранец.Он высадился в Лондоне. Семь днейИскал он комнату. Еще бы!Ведь он искал чердак, чтоб был беднейПоследней лондонской трущобы.И наконец нашел. В нем потолки текли,На плитах пола промокали туфли,Он на ночь у стены поставил костыли —Они к утру от сырости разбухли.Два раза в день спускался он в подвалИ медленно, скрывая нетерпенье,Ел черствый здешний хлеб и запивалВонючим пивом за два пенни.Он по ночам смотрел на потолокИ удивлялся, ничего не слыша:Где «юнкерсы», где неба черный клокИ звезды сквозь разодранную крышу.На третий месяц здесь, на чердаке,Его нашел старик, прибывший с юга;Старик был в штатском платье, в котелке,Они едва могли узнать друг друга.Старик спешил. Он выложил на столПриказ и деньги, — это означало,Что первый час отчаянья прошел,Пора домой, чтоб все начать сначала.Но он не может. — Слышишь, не могу, —Он показал на раненую ногу.Старик молчал. — Ей-богу, я не лгу,Я должен отдохнуть еще немного.Старик молчал. — Еще хоть месяц так,А там — пускай опять штыки, застенки, мавры, —Старик с улыбкой расстегнул пиджакИ вынул из кармана ветку лавра.Три лавровых листка. Кто он такой,Чтоб забывать на родину дорогу?Он их смотрел на свет. Он гладил их рукой,Губами осторожно трогал.Как он посмел забыть? Три лавровых листка.Что может быть прочней и проще?Не все еще потеряно, покаТам не завяли лавровые рощи.Он в полночь выехал. Как родина близка,Как долго пароход идет в тумане…………….Когда он был убит, три лавровых листкаСреди бумаг нашли в его кармане.

Старик