Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Предчувствие

Ой, в долине гуси гоготали,говорят в народе — не к добру.Ласточки-касаточки летали,яворы скрипели на ветру.

В курене вразвалку спали дети,а у коновязи фыркал конь.Ой, в долине рано, на рассвете,вспыхивали потухал огонь.

В это время ветер бил о стенуи сдувал последнюю звезду…Сапоги обую,френч оденуи к долине тихо побреду.Так и сделал.

Звезды золотые!Блеск шелома!Ржание коня!Предо мною времена БатыяВсталии глаза свои косыепрямо обратили на меня.

Грянули мечи —и… я проснулся.Охладивши сонное лицо,френч надевши,в сапоги обулся,молчаливо вышел на крыльцо.

Ночью шла гроза,корежа клены,сны ломая,руша погреба.

… Мимо пролетают эскадроны,и ревет военная труба.

Мужество

Истребителю Петру Геращенко

Не так легко нам на сердце носитьразлуку лет с тоской неистребимой:мы отвыкали вслух произноситьродное имя девушки любимой.

Мы бредили экзотикой морейи тем святым, что в жизни не видали…Незримый дух, как призрак, у дверейстучал и звал в неведомые дали:

В Маньчжурию, в барханную дыру,где степь венчала славою иною…Мы там, дружа с орлами на ветру,почувствовали крылья за спиною.

И лезли в небо, словно бы шутя,нас в бой влекла не оторопь людская…И мы дрались, стервятников когтя,неистощимым солнцем истекая.

И мне ль забыть рассказы о войне,тоску ночевок, зыбкий сон бархана,и цирика на диком скакуне,и бомбовоз над прахом Тамерлана!

Двое юношей

Голуби мира летят, летятс веточкою тоски.

Где-то в долине упал солдатзамертво на пески.Ночь африканская. Путь прямой.Дым с четырех сторон.Сумерки тропиков. Но домой,нет, не вернется он.Голуби мира летят, летятс холодом и теплом.Пушки германские заговорятна языке своем.Руша преграды, мои врагив лютых ночах идут,снова солдатские сапогирейнские травы мнут.Голуби мира летят, летят,веточку в клюв зажав,кружатся,кружатся,кружатся надкрышами всех держав.Снова теплятся для разрухдва очага войны.Но Москва произносит вслухслово моей страны.Слыша его, у больных болот,возмужавший в борьбе,негр поднимается и поетпесенку о себе:«Пусть в селении Суалыв яростную грозувраги заключат меня в кандалы —я их перегрызу,Примет кости мои земля —брат мой возьмет ружье:за океаном, у стен Кремля,сердце стучит мое».Снова теплятся для разрухдва очага войны.Но Москва произносит вслухслово моей страны.Оно адресовано миру всему,и твердость в нем наша вся.И московский юноша вторит ему,тихо произнося:— Милая родина! Ты в боютолько мне протруби;если надо тебе,моюголову — отруби!Факелом над землей подними,долго свети, свети,чтобы открылись перед людьмисветлые все пути.

Разве не знают мои врагивечность таких минут,враги, чьи солдатские сапогирейнские травы мнут?

«В конце весны черемуха умрет…»

В конце весны черемуха умрет,осыплет снег на травылепестковый,кавалерист, стреляющий вперед,ее затопчет конскою подковой.Пройдут года —настанет смерти срок,товарищам печаль сердца изгложет.Из веточек черемухи веноккавалеристу в голову положат.

И я б хотел — совсем не для прикрас, —чтоб с ним несли шинель,клиноки каску, —и я б хотел, чтоб воин в этот разпочувствовалцветов тоскуи ласку.

Память

Опять сижу с тобой наедине,опять мне хорошо, как и вчера,Мне кажется, я не был на войне,не шел в атаку, не кричал «ура».

Мне кажется, все это было сном,хотя в легенду переходит бой.Я вижу вновь в чужом краю лесномокоп в снегу, где мало жил тобой.

Возьми тепло у этого огня,согрейся им и друга позови.Помучь тоской, любимая, меня,мне хочется молчанья и любви.

Ты видишь — я пришел к тебе живой,вот только рана — больше ничего…Я шел сквозь ад, рискуя головой,чтоб руки греть у сердца твоего.

И если ты способна хоть на мигувлечь меня, как память, в забытье, —услышу не молчание твое,а ветра стон и гаубицы крик!

Я позабыл шипение огня,гуденье ветра, ниточки свинца.Ты ни о чем не спрашивай меня.Покинем дом и в сад сойдем с крыльца,

Ты расскажи мне лучше, как моглослучиться так, что вдруг среди зимытюльпанов нераздельное теплов твоих конвертах находили мы.

Чего ж молчишь? Иль нет такой земли?…И я без слез, пожалуй, не смогуприпомнить, как под Выборгом цвеликровавые тюльпаны на снегу.

Ольга Берггольц

«Ты у жизни мною добыт…»

Ты у жизни мною добыт,словно искра из кремня,чтобы не расстаться, чтобыты всегда любил меня.Ты прости, что я такая,что который год подрядто влюбляюсь, то скитаюсь,только люди говорят…

Друг мой верный, в час тревоги,в час раздумья о судьбевсе пути мои дорогиприведут меня к тебе,   все пути мои дороги   на твоем сошлись пороге…

Я ж сильней всего скучаю,коль в глазах твоих поройласковой не замечаюискры темно-золотой,   дорогой усмешки той —   искры темно-золотой.

Не ее ли я искала,в очи каждому взглянув,не ее ли высекалав ту холодную весну…

Испытание

…И снова хватит силувидеть и узнать,как все, что ты любил,начнет тебя терзать.И оборотнем вдругпредстанет пред тобойи оклевещет друг,и оттолкнет другой,И станут искушать,прикажут:  «Отрекись!» —и скорчится душаот страха и тоски.И снова хватит силодно твердить в ответ:— Ото всего, чем жил,не отрекаюсь, нет! —И снова хватит сил,запомнив эти дни,всему, что ты любил,кричать: — Вернись! Верни…

Листопад

Осенью в Москве на бульварах

вывешивают дощечки с надписью:

«Осторожно, листопад!»

Осень, осень! Над МосквоюЖуравли, туман и дым.Златосумрачной листвоюзагораются сады,и дощечки на бульварахвсем прохожим говорят,одиночкам или парам:— Осторожно, листопад!

О, как сердцу одиноков переулочке чужом!Вечер бродит мимо окон,вздрагивая под дождем.Для кого же здесь одна я,кто мне дорог, кто мне рад?Почему припоминаю:«Осторожно, листопад»?

Ничего не нужно было, —значит, нечего терять:даже близким, даже милым,даже другом не назвать.Почему же мне тоскливо,что прощаемся навек,невеселый, несчастливый,одинокий человек?

Что усмешки, что небрежность?Перетерпишь, переждешь…Нет — всего страшнее нежностьна прощание, как дождь.Темный ливень, теплый ливень,весь — сверкание и дрожь!Будь веселым, будь счастливымна прощание, как дождь.

…Я одна пойду к вокзалу,провожатым откажу.Я не все тебе сказала,но теперь уж не скажу.Переулок полон ночью,а дощечки говорятпроходящим одиночкам:— Осторожно, листопад…

Родине