Москвичи и черкесы - Е. Хамар-Дабанов

в битвах с этими черкесами. Журналы того времени наполнились описаниями эпизодов о пребывании в плену у горцев, о черкешенках дивной красоты и т. д. Война считалась как бы естественною принадлежностью края, Кавказские горы – какой-то практической школой военного искусства. Никто не задавался вопросом, ради чего ведется эта постоянная война. Официальные сведения сообщали время от времени об экспедициях в горы, всегда успешных, о покорении того или другого племени, а то и целого десятка племен, но тоже никогда не излагали общего плана и конечной цели этих экспедиций, не давали ответа на вопрос: почему же война тянется без конца, если мы каждый раз имеем успех и приводим к покорности какие-то народы? Откуда берутся у горцев все новые борцы, если в каждой стычке они гибнут целыми сотнями?

Повесть «Проделки на Кавказе» проливает некоторый свет на эти загадки.

Приподняв край той красивой декорации, которая закрывала от непосвященных истинное положение дел на Кавказе, автор повести осмелился показать читателю закулисную сторону кавказской войны, познакомить его с некоторыми героями сцены в их домашней обстановке. Разоблачения были очень умеренны, но, по тогдашнему времени, показались слишком смелыми и даже дерзкими. Эпиграф «Не любо, не слушай, а лгать не мешай!» не обманул бдительное начальство. Книга подверглась запрещению не за ложь, а за правду.

Эпоху, к которой относится действие повести, можно определить 1838–1842 годами. Командиром Кавказского отдельного корпуса был в это время Евгений Александрович Головин (1782–1858), человек образованный, но преждевременно одряхлевший, без воли и характера. Военные способности его, по общему отзыву, не поднимались выше уровня посредственности. Ермолов, с обычной ему колкостью, говорил, что Головин столько же военный человек, сколько он, Ермолов, – митрополит. При Головине совершилась в гражданском управлении Закавказья печальной памяти реформа барона Павла Васильевича Гана, которую, по выражению Ермолова же, Головин почитал даром небес, ниспосланным для счастья Грузии. С такими свойствами ума и характера, да еще при постоянном желании подладиться к мнениям влиятельных лиц в Петербурге, Головин не пользовался на Кавказе должным авторитетом и доверием. Еще менее мог он противодействовать постоянно возраставшему влиянию Шамиля.

Войсками на Кавказской линии и в Черномории командовал тогда, после кончины славного Вельяминова, Павел Христофорович Граббе (1789–1875). Самонадеянный и высокомерный, он с трудом переносил зависимость от Головина, постоянно воевал с тифлисским штабом и добился наконец того, что самостоятельно сносился с Петербургом о предположениях относительно военных действий в районе Кавказской линии. Такой же самостоятельностью пользовался и начальник Черноморской береговой линии Н. Н. Раевский.

Г. И. Филипсон в своих «Воспоминаниях» подробно рассказывает о том, как ловкий Раевский мало-помалу освободился от непосредственного подчинения и Головину, и Граббе.

Таким образом, на Кавказе не было единства власти, а следовательно, и единства действий. Каждый отдельный начальник имел свою политику и вел свою войну. Военный министр, князь Чернышев, был, конечно, уверен, что держит в своих руках все нити кавказских дел и направляет их к определенной цели. Но кто же не знает, что значит управлять военными делами за две тысячи верст? Система разделения местной власти на этом не кончалась. Каждый отдельный начальник, если пользовался доверием высшего, мог вести войну по своему усмотрению. Таков был начальник правого фланга Кавказской линии Григорий Христофорович Засс. Он пользовался в свое время даже далеко за пределами Кавказа громкой известностью как гроза черкесов, называвших его шайтаном, т. е. чертом. О его подвигах и военных уловках ходило множество легендарных рассказов, которые он умел поддерживать и распространять. Начальствуя кордонной линией, он имел всегда возможность под тем или иным предлогом предпринимать набеги в неприятельские пределы. Ловко составленные реляции доставляли награды участникам этих экспедиций. Поэтому приезжая молодежь с особенной охотой просила о прикомандировании к штабу начальника правого фланга. Засс ласкал людей со связями и давал им способы к отличию. За то благодарные «фазаны» с восторгом рассказывали во влиятельных петербургских гостиных о чудесных подвигах шайтана. Немецкий путешественник профессор Карл Кох написал о Зассе даже целую монографию, основанную на рассказах земляков героя по Остзейскому краю.

Нельзя отрицать, что Засс был замечательно храбрый офицер, отличный наездник, хорошо знал черкесов, обладал всеми достоинствами партизана. Но, предоставленный самому себе, он дал волю своим инстинктам и обратил войну с горцами в особого рода спорт, без цели и связи с общим положением дел. В этом сознаются даже и те, которые относились к нему вполне благоприятно. Так, Г. И. Филипсон говорит, что польза рыцарских подвигов Засса оказалась впоследствии очень сомнительной. В 1842 г. Засс был удален с Кавказа с зачислением по кавалерии. Одновременно с ним остался не у дел и П. Х. Граббе, которому было поставлено в вину именно покровительство Зассу, как свидетельствует князь М. С. Воронцов в своей переписке с Л. П. Ермоловым.

Подвигам генерала Засса, этого легендарного героя, и посвящена значительная часть «Проделок на Кавказе». В повести он, конечно, нигде не назван по имени. Но прозвище «черт» и описание происхождения и наружности («пришелец от стран Запада, беловолосый, с длинными рыжими усами») не оставляют никакого сомнения в том, что дело идет о Зассе.

Резиденция начальника правого фланга Кавказской линии находилась в крепости Прочный Окоп, на берегу Кубани. В повести казаки называют ее Немецким Окопом, причем автор поясняет, что по всему правому флангу служили все немцы. Это намек на предпочтение, которое Засс отдавал своим курляндским землякам при назначениях на должности. К этой черте автор присоединяет еще другую, о которой мы уже говорили, именно о расчетливом покровительстве знатным «фазанам». «Кордонный начальник носил с собою запасы приветствий к прикомандированным приезжим, дабы они превозносили его в России, доставляли им и немногим любимцам своим награды за чужие подвиги, между тем как в деле выезжал всегда на коренных кавказцах». Александр Пустогородов, представляющий в повести тип честного служаки, чуждого интриг и искательства, признает бесплодным жалобы на такие проделки: «Положим, вы вселите сомнение в справедливости реляции, захотят узнать истину, пришлют доверенную особу.

Кордонный начальник в угоду ее импровизирует экспедицию, в которой доверенное лицо будет участвовать. Блистательное представление о нем, искательность кордонного начальника поработят признательную душу приезжего, и этот напишет: «Хотя донесение несколько и хвастливо, но дело, однако, было славное! Достоверного узнать я не мог ничего по причине различных показаний допрашиваемых».

Кончится тем, что вы останетесь в дураках, приобретете много врагов, вымышленные подвиги кордонного будут по-прежнему печататься в «Allgemeine Zeitung».

Не будем перечислять всех подробностей рассказа о проделках на правом фланге Кавказской линии в управлении Засса. Заметим только, что в повести и события, и лица не