Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия - Омар Хайям

Рассказ о казвинце и цирюльнике

Среди казвннцев жив и посейчасОбычай – удивительный для нас –Накалывать, с вредом для естества,На теле образ тигра или льва.Работают же краской и иглой,Клиента подвергая боли злой.Но боль ему приходится терпеть,Чтоб это украшение иметь.И вот один казвинский человекС нуждою той к цирюльнику прибег.Сказал: «На мне искусство обнаружь!Приятность мне доставь, почтенный муж!»«О богатырь! – цирюльник вопросил, –Что хочешь ты, чтоб я изобразил?»«Льва разъяренного! – ответил тот. –Такого льва, чтоб ахнул весь народ.

В созвездьи Льва – звезда судьбы моей!А краску ставь погуще, потемней».

«А на какое место, ваша честь,Фигуру льва прикажете навесть?»

«Ставь на плечо, – казвинец отвечал[88], –Чтоб храбрым и решительным я стал,

Чтоб под защитой льва моя спинаВ бою и на пиру была сильна!»

Когда ж иглу в плечо ему вонзилЦирюльник, «богатырь» от боли взвыл:

«О дорогой! Меня терзаешь ты!Скажи, что там изображаешь ты?»

«Как что? – ему цирюльник отвечал. –Льва! Ты ведь сам же льва мне заказал!»

«С какого ж места ты решил начатьСтоль яростного льва изображать?»

«С хвоста». – «Брось хвост! Не надобно хвоста!Что хвост? Тщеславие и суета!

Проклятый хвост затмил мне солнце дня,Закупорил дыханье у меня!

О чародей искусства, светоч глаз,Льва без хвоста рисуй на этот раз».

И вновь цирюльник немощную плотьВзялся без милосердия колоть.

Без жалости, без передышки онКолол, усердьем к делу вдохновлен.

«Что делаешь ты?» – мученик вскричал.«Главу и гриву», – мастер отвечал.

«Не надо гривы мне, повремени!С другого места рисовать начни!»Колоть пошел цирюльник. Снова тотКричит: «Ай, что ты делаешь?» – «Живот».Взмолился вновь несчастный простота:«О дорогой, не надо живота!Столь яростному льву зачем живот?Без живота он лучше проживет!»И долго, долго – мрачен, молчалив –Стоял цирюльник, палец прикусив.И, на землю швырнув иглу, сказал:«Такого льва господь не создавал!Где, ваша милость, льва видали выБез живота, хвоста и головы?Коль ты не терпишь боли, прочь ступай,Иди домой, на льва не притязай!»

* * *

О друг, умей страдания сносить,Чтоб сердце светом жизни просветить.Тем, чья душа от плотских уз вольна,Покорны звезды, солнце и луна.Тому, кто похоть в сердце победил,Покорны тучи и круги светил.И зноем дня не будет опаленТот, кто в терпеньи гордом закален.

О набожном воре и садовнике

Бродяга некий, забредя в сады,На дерево залез и рвал плоды.Тут садовод с дубинкой прибежал,Крича: «Слезай! Ты как сюда попал?

Ты кто?» А вор: «Я – раб творца миров –Пришел вкусить плоды его даров.

Ты не меня, ты бога своегоБранишь за щедрой скатертью его

Садовник, живо кликнув батраков,Сказал: «Видали божьих мы рабов!»

Веревкой вора он велел скрутитьДа как взялся его дубинкой бить.

А вор: «Побойся бога наконец!Ведь ты убьешь невинного, подлец!»

А садовод несчастного лупилИ так при этом вору говорил:

«Дубинкой божьей божьего рабаБьет божий раб! – такая нам судьба.

Ты – божий, божья у тебя спина,Дубинка тоже божья мне дана!»

Газели

О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен!В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен.Еще курилось бытие, еще слагался мир,А я, друзья, уж был влюблен! Я уж давно влюблен.Семь тысяч лет из года в год лепили облик мой –И вот я ими закален: я уж давно влюблен.

Едва спросил аллах людей: «Не я ли ваш господь?» –Я вмиг постиг его закон! Я уж давно влюблен.

О ангелы, на раменах держащие миры,Вздымайте ввысь познанья трон! Я уж давно влюблен.

Скажите Солнцу моему: «Руми пришел в Тебриз!Руми любовью опален!» Я уж давно влюблен.

Но кто же тот, кого зову «Тебризским Солнцем» я?Не светоч истины ли он? Я уж давно влюблен.

* * *

Я видел милую мою: в тюрбане золотомОна кружилась и неслась и обегала дом…

И выбивал ее смычок из лютни перезвон,Как высекают огоньки из камешка кремнем.

Опьянена, охмелена, стихи поет онаИ виночерпия зовет в своем напеве том.

А виночерпий тут как тут: в руках его кувшин,И чашу наполняет он воинственным вином

(Видал ли ты когда-нибудь, чтобы в простой воде,Змеясь, плясали языки таинственным огнем?).

А луноликий чашу ту поставил на крыльцо,Поклон отвесил и порог поцеловал потом.

И ненаглядная моя ту чашу поднялаИ вот уже припала к ней неутолимым ртом.

Мгновенно искры понеслись из золотых волос…Она увидела себя в грядущем и былом:

«Я – солнце истины миров! Я вся – сама любовь!Я очаровываю дух блаженным полусном».

* * *

Я – живописец. Образ твой творю я каждый миг!Мне кажется, что я в него до глубины проник.Я сотни обликов создал – и всем я душу дал,Но всех бросаю я в огонь, лишьдвой увижу лик.О, кто же ты, краса моя: хмельное ли вино?Самум ли, против снов моих идущий напрямик?

Душа тобой напоена, пропитана тобой,Пронизана, растворена и стала, как двойник.

И капля каждая в крови, гудящей о тебе,Ревнует к праху, что легко к стопам твоим приник.

Все тело бренное мое – лишь глина да вода…Но ты со мной – и я звеню, как сказочный родник!

* * *

В счастливый миг мы сидели с тобой – ты и я,Мы были два существа с душою одной – ты и я.

Дерев полутень и пение птиц дарили бессмертием насВ ту пору, как в сад мы спустились немой – ты и я.

Восходят на небо звезды, чтоб нас озирать;Появимся мы им прекрасной луной – ты и я.

Нас двух уже нет, в восторге в тот миг мы слилисьВдали от молвы суеверной и злой – ты и я.

И птицы небесные кровью любви изойдутТам, где мы в веселье ночною порой – ты и я.

Но вот что чудесно: в тот миг, как мы были вдвоем –Мы были: в Ираке – один, в Хорасане – другой – ты и я.

* * *

«Друг, – молвила милая, – в смене годовТы видел немало чужих городов.

Который из них всех милее тебе?»«Да тот, где искал я любимых следов.

Туда сквозь игольное мог бы ушкоЯ к милой пройти на воркующий зов.

Везде, где блистает ее красота,Колодезь – мой рай и теплица – меж льдов.

С тобою мне адовы муки милы,Темница с тобой краше пышных садов;

Пустыня сухая – душистый цветник;Без милой средь розовых плачу кустов.

С тобою назвал бы я светлым жильемМогилу под сенью надгробных цветов.

Тот город я лучшим бы в мире считал,Где жил бы с любимой средь мирных трудов».

* * *