Сюрприз в рыжем портфеле (сборник) - Борис Егоров

Возьмёт журнал, сдвинет очки на нос и читает вслух тем, кто председателя сидит дожидается.

А ночью дед ходит вокруг колхозных амбаров, а за ним шагают старая Каштанка и кобелёк Вьюн. Вьюн — пёс молодой, но сообразительный, знает много команд и слов.

Однажды осенью дед сильно замёрз и пошёл домой за тулупом. А в это время кто-то замок у амбара сломал и мешок сахара украл. Вьюн пошёл по следу и привёл к Федьке, Агафьину сыну. Федька самогон варить собирался.

Ванька вспоминает про деда, но в деревню его совсем не тянет.

«Живу я хорошо. Питание хорошее. Бефстрогановы дают, отбивные, а больше всё кнели паровые. А молоко здесь сгущённое и ещё бывает из порошка.

Работа нетрудная.

Первое время с нами, учениками, заниматься никто не хотел. Говорили, что мы только мешаем выполнять программу. И мы играли в футбол. Я стоял в воротах.

А теперь я — за станком. Но иногда тоже отдыхать приходится: то заготовок не подадут, то инструмента не хватает, а то просто раскачка с утра долго идёт.

Но мастер говорит: «Не унывайте, наряды оформлю как надо».

На первую получку я его, как полагается, угощал. Сам я выпил только чуть-чуть. Мне пить совсем не хочется.

Он мне сказал за столом: «Ты, Жуков, учись, получи хороший разряд, только в мастера никогда не иди. Хлопотно, и зарплата меньше».

Это правда. У нас есть такие, которые работают подолгу, давно выучились и школы окончили, а начальниками быть не хотят.

А наш мастер добрый. Намедни Лешка Окуньков — он постарше меня и разряд имеет — два дня прогулял, и мастер ему только сказал, чтобы он этого больше не делал.

А Лешка говорит: «Я никого не боюсь. Если уволят, на другой завод пойду. Везде рабочие, требуются, и даже с выговорами берут. У меня уже две трудовые книжки исписали. Третью почну».

Это тоже правда, Константин Макарович. Везде требуются и токари и слесари. И ещё я обратил внимание — секретари-машинистки. И тут я подумал про нашу Алёну Туфыркину, которая одним пальцем печатает в правлении. Мы с ней очень дружили. Приезжала бы она сюда печатать — общежитие дают, а потом даже отдельные комнаты обещают. А если она на машинке стукает ещё плохо, то будет референтом. Сказывают, что референт тоже сидит у телефона, только печатать не умеет, а платят ещё больше, чем машинистке. А Алёна — девка смышлёная и живёт с мачехой.

Или парикмахером пусть будет.

А Лешка у одной такой подстригался под моду. Теперь у него причёска, как у Федьки, Агафьина сына, когда он после амнистии домой пришёл.

А я так подстригаться ещё не решил. Но костюм, который ты мне подарил, продал. Купил пиджак с двумя разрезами по бокам и брюки. Брюки вовсем узкие, а книзу совсем широкие, с клешем. И сапоги я продал тоже. Теперь мужчины в них не ходят, а, наоборот, женщины.

На прошлом месяце мне одна ногу сапогом в троллейбусе отдавила.

Вечерами я хожу на танцы. Сам пока не танцую, но присматриваюсь.

Ещё в кино бываю. Где написано «детям до шестнадцати лет», меня всё равно пускают. Потому что я рослый.

А в общежитии телевизор гляжу. Теперь можно сидеть, как передачи не кончатся, хоть до часу ночи.

Раньше воспитатель выключал рано, говорил «отбой», а теперь он от нас ушёл.

Получилось потому, что Лешка Окуньков с одним парнем затеяли кидаться подушками. Попервоначалу так просто кидались, а потом стали пух выпускать. Смеялись до упаду.

И вдруг воспитатель приходит и говорит: «Выдрать вас за это надо».

А парень ему отвечает: «Посмотрим ещё. Вы права не имеете».

И язык ему показал. Тогда воспитатель дал ему подзатыльник. Лёгкий совсем, небольный. А потом сам пожалел, наверно. На профсоюзном собрании его обсуждали за антипедагогический поступок. И ещё говорили, что он не умеет нас заинтересовать.

А он разгорячился очень и подал заявление, что уходит с этой работы, и сказал: «Меня на любой завод примут. Воспитатели везде требуются».

А вчерась был выходной — их теперь целых два подряд, и мы отдыхали, забивали козла. Лешка, он шумный такой, как трахнет по столу костяшкой, так кричит: «Законно! Железно!»

Милый дедушка, не забирай меня отсюда. Ехать на деревню мне. нет никакой возможности».

Ванька вздохнул, посмотрел по сторонам, и тут к нему пришла счастливая мысль:

«Как только я скоплю денег, то куплю тебе охотничье ружьё. А то какой же ты сторож без ружья? Или пистолет стартовый. Федьку, Агафьина сына, или ещё каких жуликов пугать. Пули в нём нету, а шуму много. От такого пистолета физкультурники на стадионе бегают.

А Москва — город большой. Дома высотные. Один близко от нас — на площади Восстания. Вокруг него утки с прудов летают. И зоопарк рядом. Там есть не только слоны, но и лошади.

Видал в магазине одном удочки с капроновой леской, крючками разными и катушкой, чтобы леску наматывать, — спиннинги. Если не надо ружья, то ко дню рождения Вашему спиннинг пришлю.

Не приезжай, милый дедушка, не бери меня отсюда. А ещё кланяюсь Алёне, Егорке и шофёру, а гармонь мою продай или подари кому, потому что я куплю себе транзистор. У нас некоторые транзисторы даже на завод берут, слушают, когда делать нечего — раскачка идёт или инструмент не дали.

Остаюсь твой внук

Иван Жуков».

Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил в конверт, купленный накануне за пять копеек. Написал на конверте адрес: «Краснополянская область, Октябрьский район, деревня Ново-Кумачовка, улица Старо-Ивантеевская, дом 11/17. Петрову Константину Макаровичу».

Ванька подумал, и его снова осенила счастливая мысль: наклеить ещё одну марку и написать «Авиа». Может, «Ил» в Краснополянск летает. А может, и «Ту-104». Этот меньше чем за час домчит. А поездом долго: дед приехать вдруг может.

Довольный тем, что письмо получилось убедительное, Ванька побежал на почту, чтобы опустить прямо у входа, потому что вынимают там чаще, чем из тех ящиков, что на улицах висят.

Лёг спать Ванька под утро: ребята, вернувшиеся с праздничного вечера, долго галдели и опять кидались подушками. А когда Ванька заснул, ему снился Константин Макарович. Он сидел на печи, свесив босые ноги, и вслух читал Вьюну Ванькино письмо. Окончив чтение, дед сказал: «Дельный у меня внук растёт!» А потом Ваньке снился Фантомас, который танцевал летку-енку. Под «транзистор».

1969

ВЫИГРЫШ ПО ЛОТЕРЕЕ

Племя взяточников многолико. Приёмов, с помощью которых взяткодатель передаёт некоторые материальные и духовные ценности взяткобрателю, — не счесть. Поработала в этой области человеческая фантазия!

Давали просто так, на лапу, и вкладывали в роман Флобера «Госпожа Бовари», совали под салфетку и случайно забывали в гостях, всучивали под видом бессрочной ссуды в порядке товарищеской взаимопомощи и толкали в конвертах в квартирные почтовые ящики, умышленно проигрывали пари, и невзначай безвозмездно уступали тому, кому надо, свою собственную путёвку на юг…

Приносили борзыми щенками. Слали с посыльными ящики вина, жареных поросят и торты домашнего печения. Пригоняли с пастухом жертвенных овечек и козочек. Ловили случай. Было всё: и «вашей супруге на женский праздник», и «вашему младенцу на зубок», и «в день вашего светлого сорокалетия». Использовали как удобный повод праздники.

Всё это я говорю к тому, что Корюшкин ни один из названных способов и методов не применял. У него был свой, так называемый лотерейный.

Пришёл однажды Корюшкин к своему начальнику Петру Ермиловичу Савватееву. Довольный, радостный.

— Что ты улыбаешься, как майская роза? — спросил Савватеев.

— По лотерее выиграл, Пётр Ермилович! И немало.

Начальник, вместо того чтобы порадоваться удаче подчинённого, тяжело и разочарованно вздохнул:

— По лотерее, говоришь? А я вот по лотерее — никогда! Ни разу! И подряд покупал билеты, и вразброс… Невезучий, значит…

— А мне, Пётр Ермилович, тьфу-тьфу, везёт. За последнее время это со мной пятый, если не шестой, случай. Как начинаю проверять — бац! Есть! Хотите, я буду проверять ваши билеты? Они у вас с собой?

— Да тут вот. В столе.

— Может быть, вы перепишете номера для верности?

— Ни к чему.

С тех пор начал Савватеев выигрывать в каждом тираже: «Вот, Пётр Ермилович, получите сто рублей. Ваш выигрыш!», «Вам опять повезло, Пётр Ермилович!», «Пётр Ермилович, пляшите!»

И Савватеев плясал. Он стал фантастически везучим. Спасибо Корюшкину! Добрый демон. При случае не забыть повысить.

Но в одном тираже начальник вдруг не выиграл. Вернее, выиграл, но Корюшкин ему об этом ничего не сказал… Потому что выигрыш был большой: автомобиль «Москвич».

Корюшкин рассудил так: «В предыдущих тиражах Савватеев не выигрывал. Это я ему от себя давал. А теперь выиграл он. И его выигрыш я возьму себе. Мы просто поменяемся местами! То он, а то я. Нет, автомобильчин я ему не отдам! Откуда он узнает, что это его «москвичок»? А мне, Корюшкину, эта машина нужна дважды: во-первых, как всем и каждому, а во-вторых, мне важен сам факт выигрыша… Надоело слышать шушуканье: «Завбазой не по средствам живёт». А я не купил. Я вы— иг-рал. И вот справочка…