Любить Джона: Нерассказанная история - Мэй Пэнг

Джон считал, что необходимо закончить альбом Спектора и включить туда три песни Леви.

Ленты Спектора лежали в хранилище Рекорд Плант с конца июня. Обычно Джон не выносил, когда какой — нибудь альбом оставался незаконченным, но тот альбом вызывал в нем такие скверные воспоминания, что ему не хотелось и видеть эти записи.

Я сказала ему, что мы должны прослушать их.

«Я не хочу их слушать», — ответил он.

Через одну или две недели он смягчился. «Давай послушаем их», — сказал он.

В тот вечер мы пошли в студию и прослушали девять из одиннадцати вещей, записанный Спектором в Лос — Анджелесе десять месяцев назад. (По договору Спектор взял две вещи себе.) Джон прослушал все смикшированные Спектором песни. Каждый раз он говорил: «Это все ужасно. Я должен испытывать ужас от того, что сделал это.»

Похоже было, что Спектор включал на запись сразу все двадцать четыре дорожки, и ни одна из инструментальных партий не была достаточной чистой. Сквозь клавишные прослушивались гитары, а сквозь акустические гитары слышались электрогитары.

«Неужели нельзя повыкидывать что — нибудь из его «стены»?» — спросила я Джона, имея в виду технику записи Спектора.

Он нахмурился и стал снова слушать.

Закончив прослушивание, мы сидели в глубоком раздумье. Во — первых, музыка была ужасной, а, во — вторых, она напомнила нам о ночных кошмарах в Лос — Анджелесе. «Ну ладно, — сказал наконец Джон, — что было, то было. По крайней мере теперь я знаю, что мне надо делать.»

Его разочарование еще больше усилилось выходом альбома «Кошечки» и предшествующим ему синглом «Надо Пересечь Много Рек». Сингл не разошелся, и это неизбежно уготавливало печальную участь и альбому. У Джона было много логических обоснований этой коммерческой неудачи, но он был так разочарован, что предпочел просто выкинуть все это из головы.

Через несколько дней позвонил Гарольд и сказал Джону, что договорился о встречи с Леви. Хотя его волновала эта встреча лицом к лицу с Леви, Джон был настроен уладить этот вопрос. Когда мы пришли на встречу, он откровенно объяснил, почем вышла задержка с «Рок — н-роллом». Теперь, когда «Стены и Мосты» закончен, заключил Джон, он намерен доделать альбом Спектора.

К облегчению Джона, встреча прошла гладко и быстро, и когда мы вернулись домой, он сказал мне, что в восхищении от Леви.

«Почему?» — спросила я.

«Оригинальная личность.»

«Мне он показался просто бизнесменом.»

«Он бизнесмен, но и оригинальная личность.»

Через несколько дней позвонил Леви и назначил еще одну встречу. В течение сентября мы несколько раз виделись с ним. Встречи эти были неофициальными, и на них не было адвокатов, хотя в основном обсуждался материал, который Джон будет записывать, чтобы закончить альбом Спектора. Джон был так дружелюбен, что Леви должно было казаться, что он приобрел нового друга — легендарного Джона Леннона. Моррис сказал, что у него есть молочная ферма в северно части штата Нью — Йорк и он приглашает Джона с музыкантами приехать туда в октябре и порепетировать до того, как отправиться в студию. Джон охотно принял приглашение Леви.

Когда он сказал об этом Гарольду Сидеру, тот сказал: «По — моему, тебе не следует туда ехать». Он напомнил Джону, что по существу они с Леви противники и им не следует заводить дружбу, пока все их деловые вопросы не будут улажены и Леви не будет ничего иметь против Джона.

Джон проигнорировал совет Гарольда. Время от времени кто — нибудь овладевал его воображением так, что получал власть над Джоном, и Джон не слушал никаких советов. Как всегда непредсказуемо, Джоном овладело восхищение Моррисом Леви.

Я ничего не могла поделать с этим, и мне пришлось заняться организацией репетиций. Мы вызвали в Нью — Йорк Клауса Формана, Джима Келтнера и Джесси Эда Дейвиса, которые должны были присоединиться к Кенни Ашеру и гитаристу Эдди Мотто. Из Нью — Йорка группу должны были привезти на лимузинах на ферму Морриса Леви.

Музыканты были в таком же смущении, как и я. Они никак не ожидали, что в следующий раз будут играть с Джоном на молочной ферме, принадлежащей Моррису Леви.

Не удивительно, что днем Джон изрядно выматывался, и по вечерам мы отдыхали, встречаясь с друзьями. Пол и Линда, а также Мик продолжали заходить к нам. Мик, однако, всегда сначала звонил. Обычно они приходили с бутылочкой вина, и мы сидели вокруг столика, разговаривая о музыке и сплетничая об общих знакомых. Как — то Мик привел с собой Глина Джонса. Глин работал инженером у БИТЛЗ и Роллинг Стоунз.

Отведя меня в сторону, Мик, сверкая глазами, сказал: «Глин очень зол на Джона.

«Почему?» — спросила я.

«Из — за одного высказывания Джона.»

Мы с Миком стали шептаться, и я засмеялась в предвкушении. Он умел подразнить. Потом я заметила, что Джон косится на нас. Когда какой — нибудь мужчина заговаривал со мной, он тут же начинал ревновать. Мик тоже заметил это и сказал вдруг:

«Глин, почему ты не скажешь Джону, что у тебя на душе?»

«В чем дело?» — спросил Джон.

«Он сердится на тебя.»

«Что такое, Глин?» — Джон всегда беспокоился, когда кто — то сердился на него.

«Я стараюсь злится на тебя, но ты так любезен, что это нелегко», — ответил Глин. Потом он объяснил, что расстроен из — за того, что было сказано о нем в интервью «Леннон Вспоминает». Джон сказал тогда, что «Abbey Road», которая была вновь смикширована Глином, получилась паршивой по звучанию, и Глин, настоящий профессионал, был оскорблен этим замечанием Джона.

Джон же совершенно не помнил этих слов и очень смутился. Он объяснил: «Я тогда только что прошел примитивную терапию. Я просто выпускал пар. В том интервью вообще было много злости.»

Глин уставился на него. Слова Джона задели его: он никак не ожидал, что Джон может не помнить своих слов, и не понимал, как это можно отмахнуться от сказанного, назвав это «просто выпусканием пара». Как и все, он верил всему, что говорил Джон на публике и относился к нему очень серьезно.

Джон несколько раз извинился перед Глином, и в конце концов дело замяли. Ни Мик, ни Глин ничего не сказали, но я видела, что они были искренне изумлены тем, что интервью Джона, оказавшие на многих такое влияние и которые они воспринимали как громогласную правду, были для него случаем выпустить пар, а потом забыть, что он сказал. Даже им пришлось принять во внимание разницу между Джоном — публичным мифом, который считался человеком необыкновенной правдивости и искренности, и Джоном — реальным человеком, который мог вести себя так же капризно, как и все мы.