Иисус из Назарета - Йозеф Ратцингер

Оба этих аспекта мы обнаруживаем и в словах Иисуса, касающихся Его деяний здесь и сейчас. Мы уже говорили коротко о том, как Он соединяет понятие «Сын человеческий» с понятием «господин субботы» (Мк 2:28). В этом фрагменте происходит именно то, о чем Марк сообщает нам в другом месте: «И дивились[74] Его учению; ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники» (Мк 1:22). Он сам поставил себя на один уровень с Законодателем — Богом; Он — не толкователь, а Господин.

Еще более отчетливо этот мотив звучит в рассказе о «расслабленном», о паралитике, которого друзья его, разобрав кровлю дома, где находился в тот момент Иисус, спустили на постели прямо к ногам Господа. Вместо того чтобы сказать больному слова, которые могли бы исцелить его, как того ожидали от Него недужный и его друзья, Иисус говорит сначала: «Чадо! прощаются тебе грехи твои» (Мк 2:5). Но прощать грехи может один только Бог, справедливо возражают на это книжники. Если Иисус приписывает такую власть «Сыну человеческому», то тем самым Он присваивает Себе достоинство Бога, позволяющее Ему действовать подобным образом. Только после отпущения грехов Иисус говорит те слова, которые от Него хотели услышать: «Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Мк 2:10–11). Здесь мы слышим те самые притязания на Божественную власть, которые ведут к страданиям. И в этом смысле слова Иисуса об обладании этой властью оказываются напрямую связанными с Его страданиями.

Обратимся теперь к третьему комплексу значений, связанных со словосочетанием «Сын Человеческий», — к предсказаниям Его страданий. Мы уже видели, что те три фрагмента из Евангелия от Марка, в которых говорится о страданиях Иисуса и которые структурно организуют текст, отмечая ключевые вехи на пути Иисуса, не только указывают с нарастающей ясностью на Его грядущую судьбу, но и выявляют ее неизбежность. Внутренним стержнем и центральным моментом этого комплекса может считаться фраза, следующая непосредственно за третьим фрагментом (в котором говорится о страданиях Иисуса) и тесно связанными с этим словами Иисуса о господстве и служении: «Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк 10:45).

Перекличка с Песнями раба Господня (Ис 53) выявляет в образе Сына Человеческого еще один план, соотносящий его с ветхозаветной традицией. Иисус, Который отождествляет Себя с грядущим Судией, который будет вершить суд над миром, одновременно отождествляет Себя со страдающим и умирающим рабом Господним, явление Которого предрекает Пророк в своих песнях. Это позволяет еще раз увидеть неразрывную связь между страданием и «возвышением», между уничтожением и Славой. Служение предстает как истинный способ владычествования и открывает нам частицу того, что означает «владычество Бога» и каким образом Бог действует в «роли» Господина. В страданиях и в смерти жизнь «Сына Человеческого» претворяется в «событие»; Он становится Спасителем и Избавителем для «многих»: не только для рассеянных по миру чад Израилевых, но и вообще для рассеянных по миру чад Божиих (ср. Ин 11:52), для всего человечества. В Своей смерти «за многих» Он выходит за пределы времени и места, исполняя тем самым вселенский смысл Своего послания.

Соединение видения пророка Даниила о грядущем «Сыне человеческом» с образом страдающего раба-отрока Господня в Книге пророка Исайи рассматривалось древней экзегезой как то новое и особенное, что отличает Иисуса, воплощающего в Себе идею Сына Человеческого, каковая, как справедливо считалось, и была средоточием Его самосознания. Следует добавить, что образ Сына Человеческого вобрал в себя не только одни эти ветхозаветные мотивы и что он связан со Священным Преданием множеством внутренних нитей.

Так, в ответе Иисуса на вопрос о том, является ли Он Мессией, Сыном Благословенного, мы слышим отзвуки Книги пророка Даниила (Дан 7) и Псалма 109: Иисус называет Себя тем, Кто сидит «одесную» Отца, как говорится в Псалме о грядущем Царе-священнике. Вспомним слова Иисуса о том, что Сын Человеческий будет отвержен «старейшинами, первосвященниками и книжниками» (Мк 8:31), — слова, в которых мы обнаруживаем вкрапления из Псалма 117, где говорится о камне, «который отвергли строители» и который «соделался главою угла» (Пс 117:22); это, в свою очередь, отсылает к притче о злых виноградарях (Мк 12:1—12), в которой Господь повторяет то же слово — «отвергнуть», чтобы возвестить Свою смерть и Воскресение, равно как будущий Новый Завет. Связь с притчей о злых виноградарях обнаруживает тождество «Сына Человеческого» с «Сыном возлюбленным». Не забудем, наконец, Книги Премудрости, где описывается противостояние «богохульников» — «праведному»: «Если этот праведник есть сын Божий, то Бог защитит его и избавит его от руки врагов. <…> Осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нем попечение будет» (Прем 2:18, 20). Фолькер Хампель считает, что слова Иисуса об искупительной плате восходят не к пятьдесят третьей (10–12), а к сорок третьей главе Книги пророка Исайи (3) и к Притчам (21:18), что лично мне представляется неубедительным (см. Schnackenburg 1993, 74). Бесспорно одно: прямая связь устанавливается лишь с пятьдесят третьей главой Книга пророка Исайи, остальные же тексты лишь показывают, что этот фундаментальный образ включен в широкий контекст, входит в разветвленную систему внутренних связей.

Для Иисуса Закон и пророки составляли неразрывное целое, и это целое, как Он неоднократно говорил Своим ученикам, определяло всю Его жизнь. Он рассматривал Самого Себя и Свои поступки как связующее начало этого целого, которое проясняет общий смысл. Иоанн выразил это в Прологе к своему Евангелию, сказав, что Сам Иисус есть «Слово». «…Все обетования Божии в Нем „да“», — говорится во Втором послании к Коринфянам святого апостола Павла (2 Кор 1:20). В загадочном словосочетании «Сын Человеческий» находит свое слитное выражение обозначение самой сути Иисуса, Его послания и Его бытия. Он происходит от Бога, Он Сам — Бог. Но именно благодаря этому — благодаря тому, что Он принимает человеческое бытие, — Он приносит подлинную человечность.

«Ты <…> тело уготовал Мне», — говорит Он Отцу, как сообщается в Послании к Евреям (Евр 10:5), что звучит как парафраз Псалма 39, где мы читаем: «Ты открыл мне уши» (Пс 39:7). Здесь это означает, что послушание, а не жертвы и приношения выражает «да» по отношению в Слову Божию. И вот теперь Тот, Кто Сам есть Слово, обретает тело, предстает человеком от Бога и принимает на Себя все человечество, возвращает его в Слово Божие, делает его «слухом», обращенным к Богу, и, следовательно, «послушанием», в котором примиряются Бог и человек (2 Кор 5:20). Он Сам становится истинной «жертвой», Тем, Кто в послушании и в любви отдает Себя целиком и полностью, возлюбив «до конца» (Ин 13:1). Он приходит от Бога и устанавливает истинное человеческое бытие. И если первый человек был и остается «земным», то Он, как говорит Павел, «второй человек», «последний Адам» — человек «небесный», «дух животворящий» (1 Кор 15:45–49). Он приходит как «Он», и одновременно Он — новое «Царство». Он — не сам по себе, не один, Он собирает нас всех и делает вместе с Собою «одним», дабы мы были «одно во Христе» (Гал 3:28), новым человечеством.

То, что пророк Даниил прозревал в дальних далях в виде собирательного, обобщенного образа («как бы Сын человеческий»), обретает лицо, становится личностью, но эта личность, действуя «за многих», выходит за пределы индивидуума и вбирает в себя «многих», становится со «многими» одним телом и одним «духом» (ср. 1 Кор 6:17). Это и есть то «следование Ему», к которому Он зовет нас: призыв войти в новую человечность и тем самым в новый союз с Богом. Обратимся снова к словам апостола Павла: «Каков перстный, таковы и перстные;[75] и каков небесный, таковы и небесные» (1 Кор 15:48).

Само словосочетание «Сын Человеческий» мы встречаем только в речи Самого Иисуса, но новый образ единения Бога и человека, который за ним встает, проходит через весь Новый Завет. Эта новая человечность, проистекающая от Бога, и составляет то главное, что объединяет последователей Иисуса Христа.

В начале этой главы мы уже говорили коротко о том, что необходимо различать именования «Сын Божий» и просто «Сын» (без определения); оба они разного происхождения и имеют разное значение, притом что в процессе кристаллизации христианской веры их значения нередко сближались и переплетались между собой. Поскольку этот вопрос достаточно подробно изложен мной в книге «Введение в христианство» («Einführung in das Christentum»),[76] я позволю себе здесь ограничиться лишь самыми общими соображениями, касающимися понятия «Сын Божий».