Федеральный наемник - Владимир Гурвич

— Пробиваться. Будем сражаться, пока хватит боеприпасов. Пойдем посмотрим, где занять позицию. Ты же был офицером, — он усмехнулся, понимаешь толк в таких делах.

Мы вместе с Умаром двинулись в сторону ущелья. С нами, чуть поотстав, шла Ванда.

Я то и дело поглядывал на нее. Что-то странное было в ее поведении; едва она увидела Умара, как ее лицо приняло совсем непривычное выражение. Я еще не видел на нем такого сосредоточения.

Мы подошли к краю ущелья. Отряд Газаева все еще переправлялся по мосту. Уже на нашу сторону перешло не меньше ста боевиков.

— Сколько у тебя человек? — спросил я.

— Пятнадцать, — мрачно ответил Умар.

— Да, дела, — протянул я. И в туже секунду я резко оттолкнул Умара. Раздался громкий щелчок пистолетного выстрела, и пуля высекла осколки в скале, в том самом месте, где мгновение назад стоял Султанов.

Ванда попыталась выстрелить второй раз, но я прыгнул в ее сторону и ногой выбил пистолет из рук женщины. Затем повалил на землю. Нас тут же окружили боевики, нацелив на нас сразу с десяток автоматов.

К нам приблизился Умар.

— Встаньте, — приказал он.

Первым встал я, затем помог встать Ванде. Я смотрел на нее и не мог понять, зачем она это сделала.

Умар вплотную подошел к ней.

— Говори! — Его голос прозвучал непривычно для него зловеще. — Кто ты?

— Ванда, говори правду, — попросил я. — Я тоже хочу ее знать.

Она повернула в ко мне голову, и я увидел в ее глазах слезы.

— Я офицер ФСБ, — тихо произнесла она. — У меня задание — убить Султанова.

— Это ты навела на меня Арсена? — спросил Умар.

— Клянусь, я к этому не имею никакого отношения.

— Это правда, — сказал я, — она никак не могла знать о твоих передвижениях. Все последнее время мы были вместе.

— Хорошо, — мрачно сказал Умар. — Расстреляйте ее, — приказал он своей охране.

Я поймал отчаянный взгляд Ванды.

— Постой, Умар! — воскликнул я. — Ты кое что не знаешь. Я хочу сказать, что она моя жена. Мы поженились вчера вечером. Это правда, — сказал я, поймав недоверчивый взгляд Султанова. — Отец Борис нас обвенчал. Он подтвердит.

— Именем господа моего клянусь, они законные муж и жена, — громко произнес священник.

— Что же ты хочешь? — посмотрел на меня Умар.

— Поверь, я ничего не знал об ее задании и что она работает на спецслужбу. Мы просто любим друг друга. Я спас тебя. По всем вашим обычаям ты мой должник. Я прошу тебя только об одном: не убивай ее.

Умар раздумывал.

— Ладно, я возвращаю тебе свой долг. Она уйдет одна, прямо сейчас. А вы останетесь с нами. Вы будете сражаться. У меня слишком мало штыков. В том числе возьмет в руки оружие и отец Борис. Тебе подходит такое решение?

— Да. — Я посмотрел на отца Бориса. — Вы возьмете оружие, иначе…

Священник молчал. Слабый ветерок развивал его густые темные длинные кудри. Внезапно он упал на колени, молитвенно сложил руки на груди.

— Господи, прости меня, я вынужден нарушить свою клятву тебе. Прошу тебя, освободи меня на короткое время от нее. Я понимаю, грех мой не знает предела, но не гневайся, лучше накажи. Я приму любое твое наказание, самое страшное. Господи, помилуй твоего раба грешного.

Все молча наблюдали за ним. Отец Борис перекрестился, встал с колен, затем поднял с земли автомат. Он держал его так, как будто не расставался с ним ни на день.

— Вот видишь, — сказал я, — мы выполняем твои условия.

— Она может уходить, — повторил Умар. — Больше у меня нет перед тобой обязательств, — сказал он мне.

— Последняя просьба, дай нам несколько минут на прощание.

— Хорошо, но времени у нас совсем мало.

Он мог и не говорить, я понимал это не хуже него. Умар и все остальные сделали несколько шагов назад, тактично оставив нас одних.

— Нам придеться расстаться, любимая, — сказал я. — Другого выхода нет.

Она прижалась к моей груди.

— Я не могла по-другому, понимаешь? — услышал я ее шепот.

— Я понимаю. Я тоже получал задания и не мог их не выполнять. Даже если был с ними внутренне не согласен. Не стоит об этом. Где мы встретимся?

— Я не знаю. Я не знаю, куда я сейчас пойду.

— Иди к федералам, они тут совсем близко. Объясни им, кто ты есть. Только про меня ничего не говори.

— Не скажу.

— Все, хватит, — услышал я резкий голос Умара.

Мы поспешно поцеловались, затем разорвали наши объятия.

Ванда пошла вниз. Она сделала несколько шагов, остановилась, помахала мне рукой.

— Я люблю тебя, я хочу тебя обязательно увидеть. Береги себя.

— Я люблю тебя, — крикнул я. — Найди меня!

Она махнула рукой в последний раз и быстро пошла вниз. Через несколько минут густой лес поглотил ее фигуру. Но на сантименты времени не было, пора было приступать к другим, не менее важным делам.

Глава двадцатая

Мы лежали с Умаром на голых камнях и смотрели в бинокль на то, как готовятся к бою боевики Газаева. Они находились в полукилометре от нас и не подозревали, что мы наблюдаем за всеми их перемещениями. Я искал среди этой толпы их командира, но пока он не попадался в окуляр.

Внезапно я вздрогнул, я увидел Арсена. Он появился в окружении своих ближайших сподвижников.

Я сказал о том, что вижу Газаева, Умару.

— Однажды он мне сказал, что больше всего на свете хотел бы поглядеть на мой труп. Кажется, он близок к выполнению своего заветного желания как никогда.

Умар произнес эти слова абсолютно спокойно, как будто речь шла о предстоящем обеде. Я бросил на него быстрый взгляд; его лицо было в самом деле невозмутимым.

Пришли разведчики. Они доложили, что внизу все проходы плотно перекрыты частями федералов.

— Мы в ловушке, — констатировал очевидный факт Султанов. — Как по-твоему, что нам делать?

— Я всегда придерживался принципа: если нет возможности уклониться от драки, то шанс победить появляется тогда, если ты нападаешь первым. Нет смысла ждать, пока нас зажмут в капкан, лучше ударить самим.

— Я тоже так думаю. Арсен дорого заплатит за предательство, — зловеще проговорил Умар. — Пора приступать к работе.

По нашим подсчетам отряд Газаева насчитывал около сто пятьдесят боевиков. К тому же внизу находились федералы. Правда, насколько я понимал ситуацию, они лишь прикрывали возможные пути отхода отряда Султанова и не собирались вмешиваться в местные разборки. У Умара было пятнадцать бойцов, плюс трое прибившихся к небу бродяг.

Я подошел к лежащему на земле ручному пулемету.

— Я хочу взять эту штуку себе, — сказал я. — Я неплохо владею этой игрушкой.

— Ладно, — согласился Умар. — Всем ко мне, — приказал он.

Умар коротко, но удивительно четко описал стоящую перед нами задачу. Мы с Умаром предворительно наметили план предстоящей операции.

Надо было спешить, Пока боевики Газаева не разбежались по лесу в поисках нашего отряда, следовало ударить по ним. Именно об этом и говорил сейчас своим людям Султанов.

Инструктаж закончился, отряд быстро построился в шеренгу. В полном молчании мы двинулись вперед. Успех операции зависел от того, удастся ли нам бесшумно приблизиться к бандитам Газаева на близкое расстояние.

Идущий впереди боевик поднял руку, и мы все замерли в полной неподвижности. Умар что-то тихо приказал нескольким своим охранникам, те отделились от нас и исчезли в густой листве. Возвратились они через несколько минут.

— Идем дальше, проход свободен, — радуясь чему-то своему, сказал мне Умар. Сейчас он был совсем не такой, как пятнадцать минут назад; тогда он был хмурый, полный мрачных предчувствий, теперь же в нем все сильнее разгорался такой мне знакомый огонек ажиотажа. Предстоящий бой явно возбуждал его чувства.

Я едва не наступил на скрытое травой тело. Человек лежал на спине, из груди торчала рукоять кинжала.

Умар сделал жест рукой, и мы вновь остановились. Я подошел к нему.

— Дальше идти невозможно, — тихо проговорил он, — они обнаружат нас.

— Ты прав. Придеться вести огонь отсюда.

Мы оба понимали, что диспозиция далеко не самая выгодная, до боевиков Газаева было далековато. А значит прицельной стрельбы не получится. Это серьезно ослабляло эффект внезапного нападения. Но ничего другого в этих условиях придумать было невозможно.

— Сейчас начнем, — сказал Умар. — Я вдруг заметил, что он медлил, даже его движения всегда четкие и резкие приобрели непривычную плавность.

По правую от меня руку расположился Павел, по левую — отец Борис. Видеть его с автоматом в руках было непривычно, хотя обращался он с ним абсолютно профессионально. Священник что-то шептал; я прислушался — это была молитва. Правда весьма странная.

— Господи, прости меня грешного за каждую убиенную мною душу. Ты знаешь, как я не хотел это делать, но ты сам так велел может быть даже против своего желания. Но ты узрел, что ни у тебя, ни у меня не было другого выхода.