Поединщик поневоле - Григорий Константинович Шаргородский

– Мне жаль, что я не сумел предусмотреть все последствия задуманного мной эксперимента, – начал разговор ректор, причем так заковыристо, что получалось не извинение предо мной, а сожаленье о том, что он сам себя подвел. – Зато эта оплошность позволила мне сделать некоторые выводы по поводу одного очень интересного фактора. Я сейчас говорю о вашей способности регулярно попадать в сложные ситуации. Кажется, Секатор называет вас за это залетчиком.

Я так часто слышал это слово, что лишь развел руками, как бы говоря: да, я такой и другим вряд ли стану. При этом у меня внезапно возник живейший интерес к затронутой теме. Если анализом странностей, усложняющих твою жизнь, займется такая личность, как Поль Жаккар, появляется шанс все же разобраться во всех этих непонятках.

– И к какому выводу вы пришли?

– Вполне возможно, вы являетесь одним из катализаторов для системы равновесия в Женеве, – вынес своей вердикт чародей.

– Вы хотели сказать, хранителем?

– Нет, – с мягкой улыбкой, несущей нотку снисходительного сарказма, ответил ректор. – Именно катализатор. Вы обладаете поразительной способностью появляться в нужном месте и в нужное время.

– А вот мне как раз кажется, что все совсем наоборот, – вставил я свои пять копеек, чем вызвал укоризненный взгляд, теперь уже с толикой раздражения.

– Нужным не для вас, месье Петров, а для Женевы. Изучив кое-какие протоколы, я понял, что почти все ваши приключения связаны с узлами напряжения в поле равновесия, к которым вас буквально притягивает. Осознанию помогло то, что недавний узел затронул лично меня. – Заметив мое недоумение, ректор выразился яснее: – Сегодня я вполне мог намного быстрее осадить совсем уже завравшихся советников, а значит, успел бы перехватить комиссию, сумевшую вывести из себя даже рассудительную мадемуазель Дидион. И даже поприсутствовать на самом инциденте, предотвратив разрушение уникального здания.

Я опять развел руками, ведь домик разламывался не моими стараниями.

– Это не упрек, месье Петров, а просто переосмысление вашей роли. Сейчас я уже по-другому смотрю на предстоящий поединок за обладание пока еще вашей волшебной палочкой. И мне кажется, вы тоже должны взглянуть на него с неочевидной вам стороны.

– Вы хотите сказать, что никакого выбора у меня не было, нет и не будет?

– Да, хотел бы, но не могу, потому что определить наилучший вектор развязки узла напряжение ни у меня, ни у вас возможности нет. Тут нужны гоблинские пророки, хотя не факт, что даже у них получится. Вы как никто другой должны понимать всю сложность энергетических структур, возникших благодаря концентрации самых разных энергий – начиная с энергии творения и закачивая пресловутым информационным полем больших популяции разумных. Наука об этих явления знает крайне мало и при этом, как всегда, старается отрицать то, чего не понимает. Вы слышали выражение, что города бывают живыми, имеют свой характер и особенности?

– Мне казалось, что это поэтическое допущение, – озвучил я первое, что пришло в голову, при этом понимая, что уподобляюсь тем, кто отрицает существование энергии творения.

– Возможно, но я не привык списывать все странности на случайное стечение обстоятельств. Я верю в живую и даже относительно разумную душу Женевы и в то, что она способна себя защищать.

Если честно, от подобных мутных заявок не менее мутного типа у меня уже, как говорится, ум за разум зашел.

– К чему вы ведете, месье Жаккар?

– К тому, что вы должны понять – от вас зависит очень многое, – как-то даже зловеще заявил ректор.

– Думаете, я могу управлять процессом?

– Думаю, что понимание важности вашей миссии поможет не испортить все окончательно.

А вот теперь на меня смотрел очень жесткий и опасный человек, каким и был скрывавшийся за различными масками чародей. Вот почему нельзя прямо сказать, мол, отдай палочку эльфам или мне, такому красивому? Загрузил, сволочь, башку и сейчас, на самом интересном месте наверняка отправит восвояси.

– Не смею вас больше задерживать, месье Петров. Надеюсь, вы обдумаете мои слова и придете к правильным выводам.

С напрочь фальшивой улыбкой я поднялся с кресла и, вежливо кивнув, пошел к лифтовой двери. При этом подумал о том, что плевать я хотел на все выводы и ничего переосмысливать не собираюсь. Если ректор прав, то, являясь катализатором, я всего лишь запущу цепочку событий, которая и без моего понимания сути происходящего приведет к нужным результатам. С другой стороны, где-то внутри стало легче от понимания, что проблема не в одном невезучем придурке, вечно влипающем в неприятности, просто судьба у меня такая – оказываться там, где мне быть совершенно не хочется, и при стечении обстоятельств, которые меня абсолютно не устраивают.

И все же этот бородатый манипулятор добился своего, и я весь день ходил загруженный ненужными мыслями. Даже на тренировках получил нагоняй за невнимательность. А вечером вдруг вспомнил о предложении психолога. Почему-то возникла потребность в том самом понимании, на которое Тихие, по словам Ивет, способны как никто другой.

Мадемуазель Дидион удивилась, услышав мою просьбу, несмотря на то что сама же все это и предложила. Особых приготовлений для посещения Палат тишины не понадобилось, мы просто немного прогулялись по парку, а затем вышли к такому же особнячку, как и все остальные, разбросанные по территории академии. Разница была лишь в том, что вокруг этого здания были разбиты цветочные клумбы, порой совмещенные с грядками. На первый взгляд, больше всего это собрание людей напоминало какую-то секту антиурбанистов, погрузившихся в живую природу. Даже наряды у них были очень своеобразные. Одетые в мешковатые портки и просторные рубахи хуманы разного пола и возраста неспешно ковырялись в грядках, и не было похоже, что это занятие как-то их тяготит.

– А мне казалось, что Палаты тишины находятся глубоко под землей, – тихо сказал я стоящей рядом Ивет.

– Под этим зданием есть еще несколько этажей. А зачем ты шепчешь? – тоже шепотом, но с явной поддевкой спросила девушка. – Они прекрасно слышат и то, что ты говоришь, и то, чего не говоришь.

На меня никто не стал оглядываться. Все вели себя так же, как и прежде. Мы прохаживались по тропинкам между клумбами. Ивет иногда кивала знакомым. Я не чувствовал, чтобы кто-нибудь лез мне в мозги. В голове не звучали чужие голоса, но при этом ощущение было очень необычным. Сначала жутко напрягало то, что кто-то слышит мои мысли, даже самые потаенные. Попытка сдерживать себя напоминала мучения с переполненным мочевым пузырем. А затем вдруг пришло понимание, что никто не бросается спорить со мной, переубеждать или упрекать в постыдных и непозволительных помыслах. Даже