Благословенный - Виктор Коллингвуд

— температура в ваших покоях должна соответствовать определённым пределам. Хотя, возможно, вы правы — ветер нынче с Балтики, и окна продувает немилосердно. Я пришлю сейчас истопников.

Вскоре пришёл средних лет человек в ливрее и парике, и затопил одну их печей. Александр Яковлевич пришёл с термометром в серебряной оправе и педантично следил, как поднимается температура воздуха; наконец, признав результат достаточным, велел прекратить.

На другой день нас повели сначала в церковь. Константин, видимо, чувствовал себя хорошо, и явно засиделся за время болезни. Теперь он дурачился даже во время службы. на что воспитатель его, Карл Иванович Остен-Сакен, реагировал, пожалуй, излишне добродушно.

После исповеди Костя заканючил:

— Поедемте кататься! Мы совсем в этом году не катались в санях! Поедемте на Катальную горку!

— Ваше высочество, Катальная горка — в Ораниенбауме. Туда ехать часа полтора!

— Ну и что! Поехали! — разошёлся Костенька.

Для разрешения этой ситуации вызвали Николая Ивановича. Это оказался тот самый генерал-аншеф Салтыков, в честь которого и назвали «Салтыковский подъезд», и был он, между прочим, главным нашим воспитателем. Так что, в затруднительных случаях, таких, как, к примеру, сейчас, «кавалеры» за разъяснениями обращались именно к нему.

— В Ораниенбаум ехать не по погоде, Ваше Высочество — рассудительно, но любезно произнёс тот. — Там и дворец-то сейчас закрыт, да и не топлен! Вы же, ваше высочество, с четверть часа покатаетесь, да и замёрзнете, и кушать восхотите, а там ничего и не готово! Нет, катальную горку давайте пока отставим, а вот прокатиться по городу, да с ветерком — это сейчас самое милое дело! А замерзнете — хоть во дворец возвращайтесь, хоть к обывателям кому-нибудь зайдёте погреться. Всё, не как по дороге аж до самого Ораниенбаума!

Дело было решено, и, надев на нас добрые, крытые сукном бекеши, а головы в треугольных шляпах укрыв дополнительно шлыками из грубой, страшно колючей шерсти, мы сели в сани и выехали от Зимнего дворца прогуляться по улицам заснеженного Санкт-Петербурга.

Город буквально утопал в снеге. Расчищать улицы, видимо, еще не придумали, и дорогой нам служил накатанный санный путь, с которого при нашем приближении шарахались испуганные пешеходы.

Сначала мы проехали мимо Адмиралтейства. Раньше, пару раз бывав в Петербурге, я не обратил на это строение особого внимания. Мне казалось, это какое-то невнятное административное здание с непонятным функционалом, несуразно длинное и совсем не такое импозантное, как Зимний дворец или Главный штаб. А вот теперь это сооружение настойчиво притягивало взгляд!

Во-первых, оно оказалось окружено мощным рвом и бастионами, точно, как Петропавловская крепость, причём бастионы эти были почти под окнами Зимнего дворца. Во-вторых, над невысоким зданием Адмиралтейства вздымался не только золотистый шпиль, но и мачты — там, прямо внутри, была настоящая верфь! Причём, судя по раздававшемуся в морозном воздухе стуку топоров, работа по стройке кораблей шла даже сейчас, зимою!

— Давайте завернём туда, Александр Яковлевич! — попросился я. — Посмотрим, как корабли строят!

— Это дело, ваше высочество, требует времени большего, чем просто «завернуть». Мы туда обязательно заедем, но в другой день, специально, на несколько часов. Сейчас же, давайте проедем далее!

Мы проехали через обширное свободное пространство, расстилавшееся перед Адмиралтейством, и выехали на широкую, с двух сторон обсаженную заснеженными деревьями улицу.

— Как называется это место? — спросил я.

— Сие — Адмиралтейский луг, свободное от застройки пространство, дающее обзор перед адмиралтейскими укреплениями, — объяснил Протасов. — Ежели придется палить из пушек, отражая наступ врага, то надобно, чтобы с бастионов и куртин было все видно окрест, дабы картечами поражать неприятеля беспрепятственно! А это — Невская першпектива!

Проехав среди добрых каменных домов обывателей, выглядевших очень по-европейски, мы миновали Строгановский дворец, и оказались вдруг перед крайне странным сооружением. Лента замерзшей реки, каньоном разрезавшая стену домов, говорила мне, что это, несомненно, мост. Но что за странные гигантские конструкции устроены сверху него?

— Что это, Александр Яковлевич?

— Мост через Фонтанку. Я ведь уже рассказывал вам это, ваше высочество!

— Отчего же он так странно выглядит? Что это за крыша сверху него?

Протасов улыбнулся; усмехнулся в заиндевелую бороду и наш возница.

— Я уже рассказывал вам назначении сиих сооружений, ваше высочество. Это журавли-противовесы для разведения моста! Если по Мойке идет баржа или шхуна, то мост разводится в стороны, а эти устройства, создавая противотягу, облегчают сей процесс!

Мне стало стыдно. Вот я, историк, называется!

— Неужели по Мойке тоже ходят корабли?

Тут кавалер мой рассмеялся уже откровенно.

— Ну, господин мой, Александр Павлович, вы нынче, за городом были всего ничего, а совсем всё позабыли! Корабли тут не ходят; корабль суть судно трехмачтовое, крупное, и здесь ему будет, конечно же, тесно. А вот баржи и шхуны заходят под выгрузку, да! В Адмиралтейские анбары да на Галерную верфь именно тут завозят лес для строительства и кораблей, и галер…

Так, от Протасова, я и узнал, что «корабль» — это не всякое судно, а именно трёхмачтовое. Так что шутки на тему «судно — это в больнице, а в море — корабль», как оказалось, совершенно не соответствуют действительности.

Мы ехали дальше; из ноздрей лошади валил пар, частыми толчками вырывавшийся из её мощных лёгких. Разумеется, никакого Казанского собора с его колоннадою на привычном месте не было: до постройки его ещё очень далеко. Зато на углу имелся другой, островерхий собор в барочном стиле, название которого я не знал, а спросить не решился.

Проехав через ещё один, довольно узкий канал, мы увидели громадный одноэтажный Гостиный двор, у которого толпился народ, а далее, за ним — симпатичное трехэтажное, крашенноё желтою охрою здание. На удивление, выполнено оно было не в барокко, а в строгом классическом стиле.

— Аничков дворец, — прокомментировал Протасов. — Князя Григория Алексеича Потёмкина здание! Всего тридцать лет назад ведь считался загородным домом императрицы Елизаветы Петровны, а вот теперь, до заставы-то, скакать и скакать! Ефим, — крикнул