Непристойный талант, или Исповедь мужчины-порнозвезды - Джерри Бутлер

Когда я прокручивал фильмы в проекторе, пленка часто выскакивала. Я не мог ее правильно заправить, в конце концов, мне даже не было семи лет. К тому времени когда фильмы смотрел мой отец, ничего уже не оставалось, кроме титров! Все находилось на полу моей комнаты, разрезанное на кусочки. Можно сказать, что я и изучал монтаж фильмов, и мастурбировал одновременно. Иногда мне приходилось вставлять карандаш туда, либо сюда, чтобы заставить проектор крутиться. Эта техника служила для моего удовольствия.

У моего отца были также порнографические открытки. Я помню, что на одной открытке была женщина, похожая на Сюзанну Дей, на другой — на Адрианну Барби. В восемь лет я взял за обыкновение воровать порнооткрытки отца и самостоятельно продавать их соседским детям. Когда отец поймал меня, он не мог ругать меня, предварительно не отругав себя. Он был порноброкер. Это его способ зарабатывать деньги превратил меня в сексуального фанатика.

Оглядываясь назад, я должен сказать, что я, как ребенок, не хотел целиком погрузиться в мир порнографии. У меня оставалось довольно много времени, чтобы играть с Дж. Ай. Джой, это точно. Но я стремился достичь сексуальной зрелости. Просмотр этих фильмов можно оправдать только тем, что я находился среди взрослых, но то, что случилось, случилось потому, что я стал более закрытым, более одиноким. И этот маленький проектор стал для меня чем-то вроде компьютера: я наполнялся любой сексуальностью, какую только можно представить, всех различных мужчин, всех различных женщин, всем, в чем я нуждался.

Глава третья. Дела семейные

Немного истории семьи Сидерманов. Мой дедушка Сэм был сводным братом Льва Троцкого. У них была одна мать, но их пути, конечно, разошлись. В то время, как Лев был в отлучке, свергая русского царя и ругаясь с парнем по имени Сталин, Сэм был поющим официантом в Бодвок на Кони Айленде, работая вместе с Джимми Дюрантом и Эдди Кантором.

Как вы уже могли догадаться, мой отец еврей. Моя мать еврейка наполовину, то есть не по крови, а обращенная. На самом деле ее мать была немецко-ирландского происхождения, а отец — индеец из племени чероки. Но маме недавно исполнилось 50, а я уверен, что любая женщина после пятидесяти автоматически становится в какой-то степени еврейкой. И нет вопроса. Внешне моя мать — христианка. Но снимите внешний налет, оденьте ее в халат и она закричит, «Где бублики? Оставьте меня, наконец, одну!» Она всегда ищет распродажи или беспокоится о том, хватит ли молока для утреннего кофе.

Я знаю, моя мама меня любит. Но, по какой-то безумной причине, каждый раз, когда мы начинаем спорить, она говорит такие вещи, которые опустошают меня. Конечно, как и в каждой семье, мы иногда говорим друг другу ужасные вещи. Не поймите меня неправильно, я очень люблю свою мать. Чистую нежную любовь, вот что я испытываю к ней. Мой отец более образованный, более земной. Он начал работать у Натана в 20 лет и достиг должности менеджера. Тогда ему было почти 40. Она прекрасно защищена. Ее мало что интересует вне семьи. Она бросила школу в 14, вышла замуж в 15, родила мою сестру в 16. Мой отец на восемь или девять лет старше ее и мама всегда от него зависела. Казалось, она всегда говорит: «Пожалуйста, руководи мной»

В молодости моя мать была чрезвычайно красива, ошеломляющая блондинка в любой компании. Теперь она стала старше и начинают проявляться возрастные изменения. Я думаю, она сдает, уступает жизни. Хотя она никогда и не говорила мне, но я догадываюсь, что ей не нравится, как я зарабатываю себе на жизнь. Я не уверен, видела ли она вообще какой-нибудь мой фильм. Моя мать всегда застенчива и сдержана в отношении таких вещей. Я знаю, что она любит меня, но, черт возьми, любит как-то неправильно. Любовь, в которой я нуждаюсь, это понимание, а не эмоции.

Когда я думаю о маминой собаке Сэнди, я вижу себя ребенком. Сэнди был очень избалован. Ему было 10 лет, а он не знал, как «служить». Он был умным, любящим псом. Он был добрым и безобидным, но он ничего не знал. Сэнди кормили, о нем заботились, он получал все, что нужно, но он не мог даже выйти один погулять.

Пока я рос, мне не хватало того руководства, в котором я действительно нуждался. Какой смысл полировать машину, если нельзя пользоваться двигателем? Вместо того, чтобы разъяснять мне все, мои родители обычно ругались. Мне пришлось все узнавать самому. Мы не понимали друг друга. Несмотря на это, я ухитрился иметь такое детство, которое не променял бы ни на какое другое. Друзья, воспоминания, чувства, памятные места. Все это начинает с возрастом казаться смешным.

Но под всем этим, я очень мягкий человек и я никогда не верил, что мне придется скрывать эту уязвимую часть себя. На самом деле, я всегда получаю удовлетворение, хорошо поплакав. Показывать эмоции — важно, и именно так я оцениваю понятие «мужчина». По внешним физическим признакам вы знаете, что вы мужчина. Ваша отличительная особенность там, в штанах. Но я думаю, что настоящий мужчина не боится быть честным и показать свои истинные чувства.

Это определение мужчины совершенно отличается от представлений моего отца. По иудейской религии вы становитесь мужчиной, когда проходите церемонию бар-мицва, а я этого не сделал. Я думаю, что мой отец был очень расстроен, что я так и не принял иудейскую веру. Но даже отец, будучи евреем, не был религиозен. Единственная причина, по которой я предпочитал иудейскую веру, когда был ребенком, так это потому, что у нее было больше праздников. Христиане просто страдали. У них было почти на двадцать выходных меньше, чем у евреев.

На самом деле я стеснялся быть евреем. Если не считать нескольких детей евреев, в основном моими соседями были негры и итальянцы. Именно евреев осыпали расовыми шутками. Я никогда не выглядел, как еврей и всегда пытался скрыть свое происхождение. У меня был небольшой аккуратный нос, похожий на нос немцев, как у моей матери. Когда я впервые играл в хоккей, я добавил две буквы n и s к своему имени, чтобы оно стало похоже на немецкое. Я помню случай во время игры в Новом Гайд Парке. Когда мое имя написали на табло, его написали с буквами ns. Когда игра закончилась, кто-то показывая на табло, спросил: «Ты, правда, немец?» И я отвечал: «Да». Согласные — великое дело. Просто добавьте еще и вы станете другим человеком. Я понял это задолго до того, как стал «Джерри Бутлером».

Вы наверное уже смогли догадаться, что особое возбуждение вызывало у меня переодевание на Хэллоуин. Я помню свой первый костюм. Все дети были в костюмах Бэтмана или других супергероев. Когда вы надеваете маску Бэтмана, вы автоматически становитесь бесстрашным борцом с преступлениями, храбрым и агрессивным. В конце концов, я надевал разные маски, чтобы прочувствовать их свойства — но в тот, первый раз, я был котом, мягким чувствительным, беззащитным животным, ищущим любви и ласки. И трудно было сказать, кто я был — мальчик или девочка, это не имело значения. В тот вечер я был человеком, выбравшим особенный костюм. Я автоматически почувствовал себя маленьким, напряженным, милым и слабым. В то же самое время у меня появились вкрадчивые манеры, будто костюм сделал меня котом.