Свита падших богов: путь в Тир - Фарит Маратович Ахмеджанов

пока, Аполлон, — устало и раздраженно сказал первый. — Пока хоть немного не уляжется эта суматоха.

— Знаю и помню, — ответил второй. Не менее усталый и раздраженный. — Но дело не терпит. Этот мальчишка…

— Что тебе с него?

— Я не люблю, когда дело не доделано. Что-то в нем было. Что-то или кто-то. С ним или в нем. Я не разглядел. А сейчас это тревожит меня. Тревожит, Гермес!

— Твои предчувствия стоит принимать во внимание, — медленно сказал первый. Потер пальцами лицо. — Тот Египетский просит о встрече, — ни к селу ни к городу сказал он. — В Александрии вспыхнул храм Юпитера. Ты ожидал этого?

Аполлон покачал головой.

— Нет. Я ничего не ожидал. Думал, что это будет проще. Папочка наделал слишком много дел…

— А где либрис?

Аполлон скривился.

— Эти… постановили, что пока его никто не может взять. Так что либрис у Гефеста. Который сверлит меня своим единственным глазом… и отказывается встречаться.

Гермес покачал головой.

— Естественно, он все понял. Да уж, положение. Но обратного пути нет. Я буду успокаивать египтян, ты давай успокаивай Олимп. А что касается мальчишки…

Он наклонился, поднял кусочек глины. Раскатал его в ладонях в тугой шарик, вынул стило, аккуратно нацарапал на поверхности пять витиеватых значков. Снова покатал.

— Вот, возьми. Трюк простой, но действенный. Вспомни этого парня — ты же его видел, и вспоминая — катай в ладонях арцет. Потом пропусти через жертвенный огонь и отдай кому-нибудь из людей. Он будет катиться в сторону мальчишки — где бы тот ни находился.

Аполлон взял в руки шарик, усмехнулся.

— Сколь многому надо еще учиться…

Покатал кусочек глины в ладонях, мыслями же был далеко.

— Из отца посыпался арнум…

Гермес скривился.

— Да, это было… неожиданно. Но хотя бы понятно, почему так плохо подействовало зелье Гекаты. Он, значит, всегда носил его с собой — на всякий случай. Эх… Было бы время — я бы его собрал. Он бы мне пригодился…

— Надеюсь, — медленно сказал Аполлон, — что его никто не собрал и он так и остался там, в песке. И уже растворился в нем.

— Ну, это уже паранойя, — улыбнулся Гермес. — Смертный не может до такого додуматься. Что там у озера?

— Собрание. Посейдон неистовствует. Аид… он все понял. На твоем месте я бы не встречался с ним. По крайней мере — в ближайшее время.

Гермес поежился.

— А Гера и ее банда?

— Сохраняют полное спокойствие. Смотрят, слушают и что-то там промеж себя шушукаются. Сегодня я встречаюсь с Афиной.

— Угум. А остальные?

— Остальные — как и ожидалось. Вот только Геркулес…

— Что Геркулес? Оторвался от своих упражнений?

Аполлон махнул рукой.

— Ничего. Тревожно мне, — снова пожаловался он. — Спасибо за арцет.

Боги не уходят и не исчезают. Они просто появляются в другом месте.

* * *

Шилан смотрела на него. Не так, как обычно. Это пугало, и Азрик заплакал еще сильнее, хотя и понимал, какой это позор — плакать при женщинах.

Среди спасшихся была его маленькая сестра Гювенд, она бросилась к нему, сильно обняла, тоже заплакала, повторяя быстро:

— Мама. Мамочка. Мама…

— Гювенд, отойди от него, — сказала Шилан.

— Почему!

— Человек спрашивал, где Азрик. Его искали. Из-за него всех нас убили.

Чьи-то руки оттащили от Азрика сестру. Та заплакала в голос, но быстро осеклась.

— Я… — глотая слезы, начал Азрик. — Я просто…

— Молчи, — сурово сказала Шилан. — Ничего не хочу знать! Иначе проклятие перейдет на нас!

Остатки его семьи столпились за ее спиной. Подальше от Азрика.

— Уходи! — сказала Шилан. За ее спиной зашептались, громко всхлипнула Гювенд.

— Молчите! — зашипела на них тетка. — Передо мной сын Измана и Фато! Боги не дали мне детей. Он мне был как сын и никто не может обвинить меня в нелюбви к нему! Никто! И сейчас мое сердце обливается кровью! Но на нем проклятие, и это сказала не я! Это сказал дедушка Хор!

— Он сказал совсем другое! Он сказал «Бедный Азрик»!

Шилан выпрямилась. Было видно, насколько тяжело ей это дается.

— Это одно и то же, — тихо сказала она. — Что-то произошло. Дедушка Хор встал, заплакал и сказал это. А потом они пришлии всех убили.

Азрик с огромным трудом овладел собой.

— У меня Папсуккаль… Папс. Я должен его вернуть, он же оберегает семью…

— Семьи больше нет, — устало сказала Шилан. — И он не уберег нас. Ты унес его.

— Но папа и мужчины… они же вернутся!

— Куда им возвращаться? Никто не знает, где они и когда вернутся… Мужчины!

Тетка тряхнула головой.

— Ладно. Сейчас мы должны… — ее взгляд упал на Азрика. — Тебе надо уходить, милый, — тихо, совсем другим голосом сказала она. — Они вернутся за тобой. Тебе надо бежать!

— Куда бежать?

— Не знаю. И не говори мне, куда ты пойдешь, чтобы я не могла рассказать об этом тем, кто за тобой гонится. Папс… бери его с собой. Он ведь был с тобой, когда все произошло. Чтобы это ни было — он разделил с тобой это проклятие.

Азрик изо всех сил пытался сдержать слезы.

— Наши козы… я оставил их в овраге. Там, где вы вчера собирали можжевельник.

Тетка кивнула.

— Гювенд, дай ему лепешку из тех, что мы собрали. Только не касайся его. Пожалуйста.

Его маленькая сестра завязала в чистую тряпочку две лепешки, вызывающе посмотрела на тетку — та отвела взгляд. Из глаз Гювенд лились слезы. Азрик принял, прошептал ей:

— Держись, дочь Измана и Фато! Держись, сестра!

Из его глаз тоже текло. Он собрался с духом, встал и поклонился — сначала своей семье, которая перестала быть его семьей, потом — разоренной стоянке за холмами. Повернулся и пошел прочь.

За его спиной тихо всхлипнула маленькая Гювенд. На нее никто не шикал.

Глава 3. Погоня

Аполлинору было плохо. Уже четыре дня в этих горах. Он опоздал на встречу, на которую нельзя было опаздывать, он не поймал того, кого надо было поймать. Куртии словно растворились в траве — поздним утром они нашли овраг, в котором собрались уцелевшие, и все — их следы терялись. Одни говорили, что они ушли на север, другие, что на юг, можно было спорить до хрипоты, но ни к чему это не приводило. Чернозубый требовал — да-да, требовал, не просил — денег для найма еще пары десятков человек, чтобы проверить все направления.

А у Аполлинора разболелась голова. Ему хотелось домой.

Чернозубый снова торчал рядом, когда он устанавливал треножник, клал на его чашу тщательно подготовленные дрова и поливал их маслом. Масла, кстати, осталось