Русская весна. Антология поэзии - Коллектив авторов

"Судьбу просиживая сиднями…"

Судьбу просиживая сиднями,Не стали ни мудрей, ни старше,Годами пялясь в небо синее,Людской подверженное саже.О, где ж ты, где ж ты, время летнее,В каких запряталось новинах,Когда покой – не привилегия,Но достояние невинных.

Что раны? Резаным и колотым,Смердеть им, под бинтами прея,Как вестникам летать по комнатам,Седые сбрасывая перья.От клекотания и кликаньяСползти бы в темень, будто аспид,Пока земля, от крови липкая,Стеной встаёт и тут же гаснет.

Готовься же. Клыки оскаливай,Язык вывешивай багровый,Пока над пустошью асфальтовойСтожары грохают авророй,И зной такой, что тухнут заводи,Хоть освежителей попшикай,Когда бомжиха крестит ауди,И крест восходит над бомжихой.Так снарядите, препоясайтеПарных – и парных, и непарных,Сцедив с души тоску по ясности,Чреватую телами в парках,Чтоб на визира пленке радужнойЗапечатлелись в назиданьеИ пикировщики над ратушей,И хрип в расстрелянном седане.

"Теперь не до танцев, милая"

Теперь не до танцев, милая, не до песен.Пока не в дыму мы, но роза ветров не с нами.Война за стеной уже шепчет мне – будь любезен,Забудь о себе, как турок в своем исламе.Неужто придется вспомнить, чему учили?Когда оглушат повестками в одночасье,Останется залпом дёрнуть по мокаччине,Друг в друга вдохнув – не жди меня – возвращайся.

Я так это вижу, словно прошло три года,И ты отвлеклась, не дав никаких намётокПисателям книг о гибели патриота,Таких же, как я – несбывшихся, полумёртвых.Смолчит обо мне и пепельный жар архивов,Где тайн-то всего, кому проиграли Доджерс,Не им повторять, от пламенных од охрипнув,Ни имя моё, ни звание и ни должность.

Лишь тени моей не будет успокоенья,Пока на ветвях, безвременьем закалённых,Гневливее льва, священнее скарабея,Не пискнет вороной раненый соколёнок —Тогда средь аллей, златым сентябрём объятых,Досаду неся чрез всю бытия порнушность,Ты вздрогнешь с колец гортани до самых пяток,И тихо пройдешь, на птицу не обернувшись.

Моему Донбассу

Прощаешь и содом, и запустенье,Когда, истерзан бесконечным сном,Недели две не в силах встать с постели,Лежит январь, предсмертно невесом.А день уже прибавился немного,И, неба задымленного густей,Скрипит заслонкой царствия дневногоХолодный свет зеркальных плоскостей.

И вдалеке, где отмели песчанейКурантов, что фатально отстают,Сквозь череду надежд и обещанийПросвечивает некий абсолют.И в дверь его уже не постучаться,В сенях не снять вакульих черевик;Гармония природы безучастнаК людским стадам и назначенью их.

Но чьей бы плотью дух не облекался,В нем каждый атом вечно выжидал,Когда отпавший примет, как лекарство,Рябящего экрана высший дарИ тот язык, лепечущий суконноЗмеиные слова – «гноись, иовь»,И колокол, подвешенный за горло,Боднувший воздух и умолкший вновь.

"Пристанционным дребезгом звуча"

Пристанционным дребезгом звуча,То в лихорадке буйной, то в истоме,Истаявшим, оплывшим, как свеча,Долбил февраль окно моё пустое.И тихий кашель, что царапал свод,Напоминал так неопровержимо,Что каждый семьянин рожден как скот,И плесневелый хлеб – его вершина.

Среди судеб крикливых и кривыхМеталась явь, плыла рассвета хорда,И млечный путь, что ко всему привык,Сочился неизбежностью ухода,Крушил панели звуковой прибой,И раззвонившись, словно к возгоранью,Трамваи разгонялись по прямой,Отпихивая фуру эскулапью.

Пережидая транспортный коллапсИ мглу Москвы, что ныне окаянна,Гремел замками магазин колбас,Поддельных, как улыбка Микояна.А винный через дверь уже пылал.Походками слепцов туда входилиСражённые похмельем наповалС культяпками в прогорклом никотине,

Хватали за рукав – куда спешим?Но что бы ни ответил им двойник мой,Февральской гопоте недостижим,Кружился дух с возлюбленной энигмой.И этим был обязан не стихам,Тем более не старцам и сусаннам,Но лишь тому, что горлом постигалВ лучах весны и счастье несказанном.

Ирина Белоколос. Бывшей подруге

Как живётся, дорогая? Как там дышится —В стольном граде златоглавом на Днепре?Спится сладко? Вкусно естся? Умно пишется?Безопасно в я-не-вижу-кожуре?Отдала ли сына ты в «могилизацию»?«Эсэмэсила» на танки и кевлар?Носишь борщик на майдан и кормишь «нациков»?И приветствуешь бомбёжки и пожар?Как живёшь, подруга-экс? Какими думами?Собиралась в гости… Передумала, поди?..Птицы мира бьются в кровь стальными клювамиЛишь булыжник глух в бестрепетной груди…

Иван Белокрылов. Баллада о пономаре

Памяти Сергея Журикова[1]

Полстраны накрыла чёрная хмарь,Гонит с севера пожаров волну…Как случилось, расскажи, пономарь,Что ты взял да и ушёл на войну?Сколько в Сумах посходило с ума,Чтобы пропасть между близкими рыть?Киев пал, и под Черниговом тьма,И во тьме нельзя про тьму говорить…Осторожно положил свой стихарь,И затеплил у иконы свечу,И раскрыл тогда Господь свой букварь,Показал Он, что тебе по плечу…Мы тебя ещё помянем не раз…Мы сгоревшие отстроим дома…Посмотри же, Сергий, с неба на нас,Чтобы в Славянске рассеялась тьма…Знают все, когда ты пал, пономарь,И уже не поднимался с земли —Ты пошёл тропой небесной, как встарьС Куликова поля иноки шли…Там Ослябя ныне и ПересветГорних истин стерегут рубежи.Если можешь, передай им привет,То, как Славянск берегли, расскажи…

Галина Березина. "Поутру, по огненному знаку…"

Поутру, по огненному знакупять бронемашин ушли в атаку…Стало чёрным небо голубое.В полдень приползли оттуда двое.Клочьями с лица свисала кожа,руки их на головни похожи.Влили водки им во рты ребята,на руках снесли до медсанбата,молча у носилок постояли —и ушли туда, где танки ждали…

Любовь Берзина. "Собакою завыл снаряд…"

Собакою завыл снаряд,Упал, взорвался.И ты ушёл на небо, брат,А я – остался.

Лежу, засыпанный землёй,В крови и пыли.Мы вместе уходили в бой,Нас разделили.

Вверху – заплаты облаков,И солнца дуло.Не ветром – памятью вековС полей подуло.

Там были те же облака,И то же небо.Убила братская рукаБориса с Глебом.

Мне тополь, сбросивший наряд,Главой кивает.Один ушёл на небо брат,Другой – стреляет.

И смотрит, от волненья бел,Сквозь луг туманныйМне прямо в душу сквозь прицелБрат окаянный.

Владимир Берязев. "Это путь от ножа до ножа…"