Русская весна. Антология поэзии - Коллектив авторов

"Шептали ль мы на дне изрытом…"

Шептали ль мы на дне изрытомСлова любви,Когда, отброшенные взрывом,На грунт легли?Но кто б мечтой не соблазнилсяИ смерти ждал,Вперяясь в мертвые глазницыПриборных искал?Часы текли, и каждый грезил,В борта стучась,Что ищет нас патрульный крейсер,Уход, санчасть.Когда работа черновая,Хорал кувалд,Куда там длить очарованье —Прервать бы гвалт.Но чуть реактор залатали,И шов за швомПогода стала золотая.Улегся шторм.Еще столетье будет сниться,Подслеповат,Рассвет, баюкавший эсминцы,И снегопад,Рулады флотского ансамбля,Что нас встречал,И вахтенного тень косаяЧерез причал.

"Только зиму и помню…"

Только зиму и помню,Только зиму и помню одну.Как по минному полю,По проталинам вешним иду.Ни о чем не жалею.Той же крови, что всякий в строю,Укрывался шинелью,Шел по бритвенному острию.Уходя, попрощайся —Вот и все, что мы в книгах прочли.Но как в детстве, о счастье,Гомонят золотые ручьи.И намного предметнейТалых вод, обреченных веслу,Мой сынишка трехлетнийИзумлённо глядит на весну.

"Туда, где беспечное солнце блудит…"

Александру Орлову

Туда, где беспечное солнце блудитИ облака реет крахмал,Мы ехали молча, солдат и бандит,И дождь нам по стёклам кропал.

О том, кто чеканил, как лист – хлорофилл,Бренды «ЛогоВАЗ»-«Евросетъ»,Но так ли, как мы, он друзей хоронил,Уйдя в депутаты борзеть?

В Тойоте, похожей на старый башмак,Покрытой шершавой корой,Мы выстояли на своих рубежах,А дальше – учёт и контроль.

Сверяйте по спискам, бандит ли, солдат,Кого погубил или спас.Но полнился духом иль был пустоват,Господь разберётся без нас.

"Дёрнешь «Примы» за магазином…"

Дёрнешь «Примы» за магазином,И пригрезится в пять минут,Будто в зареве негасимомГоды прежние вспять идут.И покажется – неужелиТак бессмысленно короткаЭволюция униженьяПрестарелого городка?

Вместо слогана – пыльный лозунг.Это в космос кидает кличДетской памяти отголосок,Дорогой Леонид Ильич.Слава утру! Врагов угробив,Горделивая, как балет,Марширует страна героев,Боевых, трудовых побед.

И опять, как на всём Востоке,Кучковаты до тесноты,Олимпийские новостройки,Поликлиники, детсады.И колец – как лучей, как будтоВетеранам под шестьдесят,И ликующему кому-тоТополя стеной шелестят,И, немотствуя в отраженье,Проржавевший скрипит шарнир:Жив и дед в ледяной траншее,И отец, объяснявший мир.И, покрытый золой и пеплом,Ты вернёшься, насквозь пробит,К фотографиям чёрно-белым,Где неистовый век трубит.

Россия

Вот идёт она от шлагбаумаМимо спящих в пыли дворнягПод мотивчика пошловатогоПримитивно тупой верняк,В драных трениках, блёклой маечке,Наблондинена, подвита,И гадают бухие мальчики,Где там ижица, где фита,

А не надо, заиндевевшие:Под пшеничку взошла куколь.Те стреляли, а эти вешали,Только разницы никакой.Здесь не росчерк, а фальшь факсимиле,Как в салонах ни процедурь:Проступает печать насилияСиняками сквозь поцелуй.

В Бургер-Кинге ли, Баскин-РоббинсеТе же самые окружат,Посочувствуют – оскоромился,Присоветуют оранжад.Но не слякотными обидами,А лишаем на лишаеДышит муза моя убитая,Горевавшая лишь по мне.

Так давай же, крути, проматывай,Заговаривай полухворь,Этой кровушки цвет гранатовый,Этой касочки – полевой.Покажи нам вторую серию,Муза русская, дуй в свирель.Бедный дом наш, увитый зеленью,Чем обугленней, тем светлей.

"Там, где жгут мои книги…"

Там, где жгут мои книги, выкрикивая «Ужо!»,И за здравие молятся там же, слегка поодаль,Где для русских цыган я, а для цыган гаджо,Ты, штатива не ставя, просто меня пофотай.Будет мокрым асфальт и небо серым-серо,Будто луч никогда не касался панельных секцийИ над овощебазой только что рассвелоИ заныло в груди хрящеватое солнце, сердце ль.

Здесь без разницы, кто ты, заводчик иль конокрад.Просто те ненавидят этих, и вся морока,И туманно похожий на шестерню коловратПопирает кресты с ухмылкой оксюморона.Говорят, постмодерн: зазеваешься – украдутИли как-то иначе навалятся и обманут.Не тебя ли заждался в казённых дождях травмпункт,Замерзая в унылых московских снегах, как мамонт?

…Как тебе это фото, не слишком ли ярок фон,Где за счастьем вселенским идут и идут колонны?Это ль братья мои на первенстве мировом,То черны, как смола, то, как вымя, бритоголовы?Но пока они эту раздвоенность усекут,Можно сгрызть удила и умчаться в родные степи.Полукровкина участь расчислена до секунд:Ни секунды единой ни с этими и ни с теми.

Русской весне

От Заречья до самых Раменок,Тех, откуда судьба звалаВ социальную сеть ограбленных,Отодвинутых от стола,По апрельской земле коричневойВетры буйные распластав,Отдает ледяной опричнинойСерый вереск погранзастав.

Как оке будет – надолго ль, накрепко ль?Европейский ли содомитНефтеугольной вспыхнет Африкой,Снежной Арктикой задымит?Не бубоны б теперь отыскивать,Мертвых прадедов укорять,А от скотства поправить изгородь,И не наново – вдругорядь.

В этом городе, ломком, путаном,Словно Отче Наш, заучу,Светоносную степь над Бутовым,Либеральную к сволочью,Потому что Вселенной родственныИ чужим языкам горькиРусских вёсен седые отсветы,Звездопалые огоньки.

"Когда их жгли, в Москве была жара"

Когда их жгли, в Москве была жара,Струился воздух, плавились кондеи,И жизнь текла, едва полужива,Почти такой, какой ее хотели,

Разрублено шипела рыбья плоть,Горючим спиртом жегся каждый продыхИ силился сознанье пропоротьБольничный кафель в красноватых ромбах.

Поскрипывая в духе арт-нуво,Катились дни, ленивы и прекрасны,И не было средь них ни одного,Кто был солдат и выполнял приказы.

Никто из них не грел щекой приклад,Ушей не зажимал, не выл спросонокВ чаду моторизованных бригадНа месте друга находя кроссовок.

Ветвей древесных зыбкие клешни,И зябкий пух, и тени на фасадеПознали мы в тот миг, пока их жгли,И пламя тихо подступало сзади.

"Судьбу просиживая сиднями…"