Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер

ними и неевреями. Затем нацисты приступили к «расовой» реорганизации государственного аппарата. Закон «О восстановлении профессиональной гражданской службы», изгнавший евреев с государственной службы, был принят 7 апреля 1933 г., через два с небольшим месяца после прихода Гитлера к власти[6]. Кульминацией этого процесса стало появление «нюрнбергских законов» 1935 г., которые лишили германских евреев гражданства Рейха.

«Нюрнбергские законы» юридически закрепили расовое деление на арийцев и неарийцев. Известные теоретики права, симпатизировавшие нацистскому режиму, подчеркивали конституционный статус «нюрнбергских законов», благодаря чему те стали правовой основой национал-социалистической Германии[7]. Государство, таким образом, воплощало в жизнь расовую идеологию, которая пронизывала его на всех уровнях, вплоть до полиции. Эти инструменты государственного насилия были движимы идеологическими постулатами, которые в 1936 г. Вернер Бест изложил в эссе, посвященном «закону о гестапо»[8]:

[Политическая полиция есть] учреждение, которое внимательно наблюдает за политическим санитарным состоянием тела германского народа, учреждение, которое своевременно распознает каждый симптом болезни и зародыши деструктивности — развились ли они из-за внутренней коррозии, или были занесены извне — и уничтожает их любыми подходящими средствами. Таковы идея и характер политической полиции в современном расовом фюрерском государстве.

Каким образом должны были выполняться эти идеологические задачи, выяснилось после аннексии Австрии, произошедшей в марте 1938 г., когда нацисты под руководством Адольфа Эйхмана начали проводить в жизнь программу по принуждению венских евреев к эмиграции. В ноябре того же года по всей стране прокатились погромы, получившие название «Хрустальная ночь», после чего поток эмигрантов резко возрос. В мае 1939 г. Эйхман заявил, что он «законным» путем вынудил эмигрировать из Австрии 100 000 евреев[9].

Новое звучание «еврейский вопрос» приобрел с вторжением нацистов в Польшу, произошедшим в сентябре 1939 г. С началом войны возможности для вынужденной эмиграции сократились, а потом исчезли вовсе, и в то же время с присоединением бывших польских территорий миллионы евреев вошли в состав населения Рейха. За частями вермахта следовали полицейские силы и оперативные группы СС (SS Einsatzgruppen), официальной задачей которых считалось поддержание общественного порядка. Они казнили местных чиновников, интеллигенцию, уголовников, предполагаемых партизан и других граждан, представлявших потенциальную угрозу безопасности. Евреи подвергались казням под предлогом их принадлежности ко всем этим подозрительным группам, как преступники и носители нездоровой или подрывной идеологии. Эти действия быстро переросли в стихийные массовые расстрелы евреев и поляков в первые недели войны[10].

Тем не менее в то время официально конечной целью нацистской политики в отношении евреев оставалось их изгнание[11]. Евреев собирали в гетто для «контроля и последующей депортации»[12]. Этнических немцев, живших за пределами расширившегося Рейха, репатриировали и расселяли на землях, конфискованных у поляков и евреев, причем последних предполагалось изгнать в «еврейскую резервацию» на присоединенной польской территории[13]. Восточный вал (Ostwall) отделил бы эту территорию от Германии, и передвижение демаркационной линии дальше на восток, как полагал Гитлер, возможно было лишь «спустя десятилетия»[14]. Однако очень скоро стало ясно, что столь массовое перемещение населения — задача проблематичная, и вопрос, что делать с евреями, встал с новой силой.

Попытки преодолеть возникающие помехи приводили к конфликтам между нацистским руководством и местными чиновниками, и в результате высылка застопорилась[15]. Споры шли также о том, должны ли вывозимые евреи использоваться на работах в военной промышленности, или же они должны быть просто высланы[16], и должны ли гетто быть местами без каких-либо условий для выживания или же изолированными территориями на полном самообеспечении[17].

Наконец, еще одну трансформацию «еврейский вопрос» перенес после германского вторжения в Западную Европу в мае 1940 г. С этим вторжением под власть Германии попали еще сотни тысяч евреев, и, кроме того, у нее появилась перспектива доступа к морю и к заморским колониям Западной Европы[18]. Поэтому представление о месте назначения для евреев изменилось.

В мае 1940 г. Гиммлер написал аналитическую записку, в которой выразил «надежду на полную ликвидацию самого понятия "евреи" посредством интенсивного переселения всех евреев в колонию в Африке или где-нибудь еще»[19]. Одновременно население на востоке следовало проверить с целью «извлечения из него как можно более ценного с расовой точки зрения, чтобы доставить его в Германию для ассимиляции»[20]. Эти планы пока не заходили дальше перемещения людей. «Сколь бы грубым и трагическим ни был каждый индивидуальный случай, — писал Гиммлер, — такой метод все же мягче и лучше, чем большевистский метод физического истребления, вызывающий отторжение [как] не германский и невозможный»[21]. Позже, осенью, Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления имперской безопасности (Reichssicherheitshauptamt), все еще писал, что «урегулирование еврейского вопроса» может произойти посредством «эвакуации морем»[22]. Но перспектива победы над Британией оставалась туманной, и по мере того, как надежда на владычество над морями таяла, идея вывоза евреев за границу на кораблях представлялась все менее реалистичной. Однако даже тогда концепция высылки евреев куда-либо все еще существовала[23]. В феврале 1941 г. Гейдрих писал о «полном решении еврейского вопроса» путем «отправки в страну, которая будет выбрана позже»[24]. Идею переселения как способа решения «еврейского вопроса» руководители нацистского государства разделяли по крайней мере до июня 1941 г.[25]

Подход начал меняться с началом «войны на уничтожение» против Советского Союза, когда под власть нацистов попало еще больше евреев и одновременно с этим границы, за которые их следовало изгнать, сместились еще дальше на восток[26]. Как и в Польше, в Советском Союзе после вторжения происходила ликвидация потенциально опасных элементов, и евреев расстреливали под предлогом того, что они были большевиками (комиссарами) и Weltanschauungsträger — носителями враждебного Рейху мировоззрения[27].

Когда наступление оказалось не столь стремительным, как планировалось, казнить начали и еврейских женщин и детей, которые изначально уничтожению не подвергались[28]. Так, в августе 1941 г. произошло первое массовое убийство, совершенное ради того, чтобы сделать захваченные территории полностью «юденрайн» (judenrein){4}. Однако к концу лета стало понятно, что для масштабных казней есть одно препятствие: члены фронтовых расстрельных команд, которым приходилось убивать своих жертв поодиночке, получали в результате этой страшной работы психологические травмы[29]. Требовались более «гуманные» методы уничтожения нежелательного населения, возможно, более гуманные для жертв, но имевшие своей подлинной целью избавление германских военных от тяжкой необходимости стрелять в каждую жертву. Идея такого метода уже носилась в воздухе. В июле Рольф Хайнц Хёпнер написал Эйхману по поводу возможности переселения евреев региона Варта следующее:

Есть опасения, что этой зимой всех евреев уже