Российский колокол №1-2 2015 - Коллектив авторов

Ира кивнула, но Аня даже не обратила на это внимания.

– И вот его рука очутилась у меня на животе. Само так получилось – прямо внутри рейтуз. А он и говорит: «У тебя животик жирненький, но до чего сладкий. Прямо фуа-гра— сломанное крылышко». Но у меня тогда рука уже была совсем целая. А я спрашиваю: «Почему фуа-гра?». «Потому что у тебя белая длинная шейка, как у гусенка, а сама ты такая вкусная – так бы и съел». А потом вошел проводник, подозрительно посмотрел на нас и почему-то погрозил пальцем. А Женя вдруг как закричит: «Выпрямитесь, стойте прямо, подтяните живот, раз уж вы надели железнодорожную форму. Где ваше достоинство? А не можете – идите работать кочегаром!». Вот так он отчитывает проводника… но руку из рейтузиков не вынимает. Проводник вдруг скис, спекся, как говорят, и отвечает так растерянно: «Ну, если все в порядке, я пошел, спите, молодые люди».

После некоторой паузы Аня добавила:

– Конечно, это неважно, что он говорил. Важно – как, это действительно важно…

– А ты своему Федору рассказывала об этом?

– Феде? Вообще-то он знает о Женьке. Что был такой знакомый. Упоминала, даже фото показывала. Ну, не там, где мы вместе. А Федька… Знаешь, что он спросил? Кем тот работает? В смысле должности.

– А он закончил тогда универ? Да? Ну, и кем он работал?

– И ты, подруга, туда же…

– Ну что ты, к слову пришлось…

Аня рассмеялась. Смех у нее был очень женственный… Звонкий и одновременно грудной и глубокий.

– Женя считал, что он вообще-то продвигается по службе, но почему-то в обратном направлении. Перед самой той поездкой в горы он и вообще потерял работу в лаборатории, работал истопником в котельной, потом спасателем на лодочной станции. Там было достаточно времени… Читал разную литературу. Он сказал как-то, что если считать его военнослужащим от науки, то из знаков отличия у него осталась только одна медная пуговица на пузе и следы от погон на обгоревших плечах. Так он сказал.

Аня посмотрела на Иру, та даже не улыбнулась.

– Разве не смешно?

– Почему не смешно? Смешно, – мрачно сказала Ира. – А почему ты ничего не рассказывала о Женечке своему Федору?

– Почему – потому! Этот Федя – деревянный тупица. Ходячая схема, а не мужчина. Вегетарианцем заделался, все свободное время… Капусту, морковку трет. Ему бы только морковь есть – в кролика превратился, скоро глаза красными будут. А ты, пампушка, небось, деловой себя считаешь. «Я невеста, я невеста!» – передразнила она подругу. – Если еще раз выйдешь замуж, никогда не говори мужу о своих увлечениях. Поняла?

– Это еще почему?

– Слушай меня, я плохого не посоветую. Говори что угодно. Очень откровенно. Можешь даже цинично. Но только не правду. Правду – никогда, ни за какие пряники, даже под пытками. Предположим, ты рассказываешь, что был роман с красивым мальчиком – скажи, что он был слащавым; если с могучим мужчиной, скажи – просто конь, бык-производитель; если с умным, скажи – мужчина был никакой; веселого назови балаболом, поэтичного назови наивным, смелого – развязным, решительного – авантюрным. А не скажешь – муж не простит, будет всю жизнь вставлять тебе шпильки. Выслушает тебя с умным видом, а потом будет пинать и попрекать при каждом удобном случае. Не верь, что он умный. Как бы он ни прикидывался. Не ведись. Держи свою линию. Иначе твоя жизнь превратится в ад. Вот так вот, деловая ты моя малышка. Жизнь прожила, а в мужиках разбираться не научилась…

Ира расстроилась, погрустнела, подняла голову с диванной подушки и оперлась щекой на ладонь руки. Мысли путались, она напрягалась, но ей никак было не разобраться в «мудрых» советах подружки, непонятно было: в чем это она не научилась разбираться?

– Ты хочешь сказать, что твой Федор на голову слаб?

– А что еще я могу сказать?

– А разве он не умный? – пропищала Ирочка невинным голоском.

– Слушай, давай не будем портить друг другу настроение. Что попусту мусолить? Умный, неумный – пустая болтовня…

– Чего же ты его охомутала?

– Боже мой, господи, что ты такое мелешь? Да я-то почем знаю, почему я за него замуж пошла. Говорил, что любит Толстого и Паустовского. Что это его любимые писатели, и они очень сильно повлияли на его жизнь. А потом оказалось, что ни одного их романа не прочел. А любит Николая Островского и Фадеева. То, что в школе впихивали. Вот, мол, написано о жизни настоящих людей. Только бы покрасоваться: «Вот это люди, вот это эпоха, потрясающая литература!»…

– Тебе лишь бы гадости о муже говорить. Твой Федя – очень приличный человек. А литература эта… Что в ней плохого? «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия»… Конечно, прошедшая эпоха, но ведь это наша история…

– Ни черта хорошего в этой литературе нет. Советская пропаганда, вчерашний день, можешь мне поверить, – сказала Аня, потом подумала и добавила: – У тебя хоть работа есть. А я осталась ни с чем. Хоть работа…

– У тебя ведь тоже работа, своя фирма по медицинскому оборудованию. А захочешь – пойдешь в Дорстрой, ты ведь кандидат «дорожных наук»… И вообще умная, все на лету хватаешь…

– Медприборы! Купи-продай, тоже мне дело всей жизни! А дороги… Щебень, геотекстиль, трамбовка, обочины, присадки, асфальт – как романтично!.. Не то что у тебя – симпозиумы, совещания, породистые люди, шикарный антураж…

– Послушай, нет, ты послушай меня! Может, все-таки расскажешь ему, что Женя погиб? Не сейчас, когда-нибудь. Не станет же он ревновать, если узнает, что тот погиб…

– А тебе-то это зачем?

– Да низачем. Просто непонятно… Какие у тебя могут быть секреты от Федора? Тебе же легче станет.

– Смешная ты моя невинная малышка. «Деловая!» Легче, как же… Будет только хуже. Ну, он, к примеру, знает, что я встречалась с каким-то физиком. Зачем мне говорить, что тот погиб? Ни за что не скажу. Почему я должна ему говорить об этом? Глупая идея – исповедоваться мужу… Особенно такому деревянному. Он же из меня всю кровь выпьет. Знает, что был дружок – остряк доморощенный. Если и скажу, хотя это вряд ли, скажу, что дружок заболел и умер, не буду говорить, что погиб…

Ира подняла голову, потерла рукой за ухом.

– Ани…

– Чего тебе, пампушка?

– Почему ты не расскажешь мне, как Женя погиб? Ты знаешь, я никому не скажу… Честно-пречестно…

– Нет!

– Честное благородное, никто не узнает. Я тебя не выдам.

– Я знаю, ты расскажешь Вахтангу Кикабидзе или, в крайнем случае, – Гоче. Встретишь Вахтанга, отдашься – и все ему расскажешь…

– Ну, хватит трепаться, Ани, ты же знаешь – никогда и никому.

Аня села на пол, долила себе ликера. Поставила стакан между ног

около ступней.

– Эх, был бы Женька жив… Может, все пошло бы по-другому. Хотя вряд ли. Рассмешить он умел… Но почему-то в жизни у него все шло в обратном направлении… О чем это я? А, да-да, жаль Женечку… Помнишь, он ведь альпинистом был, как все эти чертовы физики. Его подбили братья Гришковичи «сбегать» на пик Коммунизма в Средней Азии. Может, и не Коммунизма, а Социализма, хрен разберет. Братья – крохотные, но сильные и опытные, вот он им и доверился. Еще с ними была женщина-спортсменка. Так вчетвером и пошли. Маршрут не подготовили, группу не зарегистрировали, никого не оповестили… А на третий день подъема началась пурга. Что там у них произошло – неизвестно. Но только после снежного шторма вниз спустились только двое – братья Гришковичи. Через год отыскали тело женщины. А Женьку так и не нашли…

Аня наклонилась головой вперед, крепко сжала пальцами пустой стакан и заплакала. Ира съехала с дивана, подползла к Ане и стала гладить ее по голове.

– Бедная моя девочка, не плачь, не надо…

– Разве я плачу? Да, да, понимаю… Зачем я плачу? Это было так давно… Теперь уже совсем плакать ни к чему. Что там за шум на кухне? Ирочка, сходи, посмотри – что они там делают?

– Хорошо, хорошо, я все сделаю. Только не плачь, обещай, что не будешь плакать.

Ира взяла стакан и, пошатываясь, пошла на кухню. Вернулась вместе с Олей. Аня откинулась назад, теперь она уже лежала на спине и сморкалась в платок. Не отнимая платка, спросила у дочери:

– Ну, что – все оговорили с Натальей, всем кости перемыли?

Ира заползла на коленях под стол, тщетно пытаясь разыскать непослушные, вечно исчезающие сигареты. Аня тем временем продолжала:

– Вещи-то собрала, ничего не забыла? Ну, говори, когда спрашивают…

– Я пошла.

Аня скомкала платок, с трудом села, схватила Олю за ногу.

– Дай ногу! Нет, ты сядь, слышишь… Поговори с матерью… Ответь мне. Опять к своему папику намылилась?

– Дался тебе мой папик… Что ты знаешь о нем? Это необыкновенный человек… Ну, как тебе объяснить? Все равно ведь не поймешь… Он – человек слова, на него, по крайней мере, положиться можно… А ты все лезешь и лезешь. Отстань – что хочу, то и делаю!

– Как же, необыкновенный – толстый старый бандюган, наглец и проходимец. «Что хочу, то и делаю!» Это я для тебя все сделала…