Российский колокол №1-2 2015 - Коллектив авторов

– Оля, ты уже дома? Сегодня одна, не пошла к своему папику? Вот это правильно. Да знаю я ваших папиков. Всё самоутверждаются.

Этот твой… Чтобы сказать потом друзьям: «Ездил на Родос с малышкой на двадцать лет младше меня». Небось как и все, бегает в клуб «Сто пудов», ну, где за умеренную плату можно взять невообразимую толстуху. Ему баба нужна в сто пудов. Или десять по десять. Не такая же тощая селедка, как ты. Да еще и злобная. Ишь, как на мать бросаешься… Думаешь, я тебе плохого желаю? Твой папик – такой же люмпен, как и твои прыщавые мальчишки на танцульках. Чего ты туда таскаешься? Балерины из тебя все равно не получится. И от папика твоего тоже ничего хорошего не дождешься. Разве что дурную болезнь подхватишь. Лучше бы он умер. А ты не злись… И не кричи. И нечего рыдать, мать тебе дело говорит… Я хочу, чтобы ты счастлива была… Чего молчишь? Бросила трубку, стерва!..

Анна потушила свет, стала у двери в освещенную прихожую, долго смотрела на сапог дочери, потом рванулась к нему, за что-то зацепилась, упала, ударилась рукой о косяк. Вначале боли не почувствовала. Внезапно боль охватила всю ее руку – от кисти до плеча, как тогда в молодости. Не вставая, она вытянулась вперед, схватила сапог, судорожно прижала его к себе. Кашляла, икала, плакала, слезы ручьем лились на пыльное кожаное голенище.

– Бедный, бедный гусенок – сломанное крылышко! Бедный гусенок! – повторяла Анна снова и снова. – Бедное фуа-гра – сломанное крылышко!

Поставила сапог у стены – аккуратно, подошвой вниз, вытерла рукой пыль с голенища. Снова прижала сапог к себе, гладила и целовала светло-серое голенище. Почему она все бежит куда-то, не может остановиться? Когда это все кончится? Ну, дал ей разворот Джей. Обидно, конечно… Что ей этот Джей… Ирлашка никудышный… Ничего-то она к нему не чувствует. И никогда не чувствовала. Наташка, режиссерка, – приличная, интеллигентная – чего на нее бросаться? А Оля… Дочка ведь… Пытается своим умом жить. Ну, не хочет она, как я. О Феде и говорить нечего. Все-то я его грязью… А он видит и понимает. Золотой человек… Любит меня, принимает такой, какая есть. Взбалмошную, с капризами, закидонами… Кто еще такую терпеть будет? И что это за речь у меня, откуда это все взялось? Будто продавщица из сельмага…

Пошатываясь, вернулась в столовую, стала будить Иру Гнатову.

– Что?.. Кто это?.. – Ира резко поднялась и села на диване.

– Слушай меня, Ирочка, дорогая, – Аня шептала, сбивалась, всхлипывала, снова повторяла: – Слушай меня… Помнишь наш первый вечер в университете? Первый вечер… Маринка, моя тогдашняя подруга, сшила мне платье из матрасной ткани. Сделала складочки на красных полосках и прострочила… Получилось, будто марлевка в рубчик… И по фигуре так подогнала, и стоечка, и погончики… Эта моя тезка – Анька Камозо, которая считала себя первой красавицей курса – она была в красном платье, размалевана, как кукла… ярко-красной помадой… За ней тогда увивались Жариков и Батурин, баскетболисты из команды мастеров… А Батурин – еще и боксер! Оба – дубины безмозглые. Выступали – красовались, все для нее, для Аньки Камозо. А она глаз на мое платье положила, да так напирает, и говорит мне очень нахально – мол, марлевка из Франции, зачем тебе она, куплю за тридцать баксов. Тогда это были деньги, ого-го, будь здоров! А я ей… как врезала – не расстанусь с платьем ни за какие деньги, вот и все! В тот вечер я всем мальчишкам нравилась, а девки завидовали. Тогда и Женька, он уже работал, на вечеринку прибежал. Целовались в вестибюле, он мне в сто раз был милее, чем эти «центровые» Жариков с Батуриным. А Камозо напоследок сказала мне, что платье старомодное и таких платьев уже никто не носит. Я вернулась домой и весь вечер проплакала, не знаю отчего. То мне казалось очень обидным, что платье немодное, а то – наоборот, чувствовала себя счастливой от того, что все на меня смотрели на вечеринке, и Женька мне очень понравился… – Аня схватила Иру за плечо, встряхнула раз, другой, встряхивала несколько раз и спрашивала умоляюще: – Ира, Ирочка, я была тогда хорошая, ну скажи – правда ведь – я была тогда хорошая?

Казалось— на всю квартиру, на всю лестничную площадку, на весь слякотный, заснеженный и заледеневший новый московский микрорайон разносился истерический крик, переходящий в пьяное рыдание:

– Ну, скажи… Скажи, Ирочка… И-и-р-рочка! Правда ведь? Ведь я тогда хор-р-р-о-ошая была?

В половине двенадцатого вновь зазвонил телефон. На самом деле, не во сне. Но это был Джей. Как в том сне.

– Ани, дорогая, я бы хотеть you быть host мой castle.

– Соизволил, мерзавец? Вот так-то. Заруби себе на носу – Бакшировы всегда добиваются своего.

Джей ничего не понял, он ведь почти не говорил на русском.

– What is мерзантайбл? No difference! Хорошо, хорошо, дорогая! No сомневаться – Джей сделать всё тот, что Ани хотеть…

Алексей Морозов

Морозов Алексей Вячеславович, русский, старообрядец, родился 17 февраля 1951 г. в Москве. По образованию – математик; военно-учётная специальность – расчёт траекторий. Закончил два московских вуза: Московский авиационный институт (ныне Технический университет) и Московский государственный педагогический университет, физико-математический факультет. Долгое время работал на предприятиях оборонной промышленности: «Алмаз» (принимал участие в создании ракетных комплексов), «Молния» (принимал участие в создании космического челнока «Буран») и некоторых других. В частности, на полигоне «Гюрза», под Баку, готовил специалистов-ракетчиков для отражения американской агрессии во Вьетнаме. Воинское звание: старший лейтенант в отставке. Затем был старшим, ведущим инженером, руководил группой при Главном контролёре при испытаниях образцов новой ракетной техники и при её боевом применении. Работал в Бюро международного молодёжного туризма «Спутник». Неоднократно выезжал в зарубежные командировки. Вследствие газовой гангрены была ампутирована левая рука, после чего сразу ушёл на преподавательскую работу. Был преподавателем, заместителем директора Московского техникума информатики и вычислительной техники, директором Христианского гуманитарного лицея, директором Свободного университета. Работал в издательстве «Протестант». Присвоено звание «Отличник народного образования РФ». Член Союза журналистов России, член Союза писателей России. С 2001 года на «вольных хлебах».

Создал проект «Inside», где основной идеей является перенос любого действия внутрь человеческого тела. Проект «Inside» завоевал серебряную медаль на международной выставке высоких технологий (выставке изобретений) за открытие новой компьютерной реальности в декабре 2004 года в Сеуле, Южная Корея (Seoul International Invention Fair 2004).

Сотрудничал с копирайтерами в рекламном агентстве Огилви, а также со студией «Аардман» (Великобритания). Для компьютерной студии GT написал сценарий компьютерной игры. Применив идеи проекта «Inside», участвовал в табачном конкурсе автозавода Rover, где занял 2-е место.

В 2011 году в издательстве «ВЕЧЕ» издал роман «Золото Холокоста».

В 2012 году издал книгу стихов и рассказов «Жизнь и любовь калеки-офицера».

В 2013 году издал повесть «Мохнатые папахи» (о 1-й Мировой войне).

В 2014 году написал и подготовил к изданию в издательстве «АСТ» роман «Илария».

Кризис

Утром 31 декабря Валерий Петрович почувствовал себя плохо. Что-то испортилось в его мощном механизме, называемом телом. Жидкий солнечный свет последнего дня года осветил шторы. Он приподнялся на кровати, спустил ноги и въехал ступнями в остроносые ночные тапочки «а-ля султан». Боль, словно ненадолго задремавшая змея, тоже проснулась. Он подошел к окну и потянул за шнур. Точно следуя за его действиями, боль слегка сжала его торс. Валерий Петрович увидел за окном Москву-реку и Кремль, чуть запорошенный снегом. Кремлевская стена то уменьшалась, то увеличивалась в зависимости от терзавшей его непонятной хвори.

Он щелкнул пультом и в комнату ворвался голос диктора, твердившего про кризис, санкции, шалаву-Европу, поддерживающую их, и главного негодяя – США. Диктор выразил уверенность, что в новом году Россия легко преодолеет эту проблему и даст сто очков вперед любым недоброжелателям. Да, на заснеженных просторах Родины бродил опасный монстр – кризис. «Интересно, – подумал Валерий Петрович, – каким бы показался этот коллапс из окна апартаментов в Париже, откуда открывался вид на Триумфальную арку, или из окна Нью-Йоркской квартиры, откуда была видна Статуя Свободы?»

Европа, которой он когда-то наслаждался, безвозвратно уходит в прошлое. Раньше он любил ее искусство, любил ее женщин, которые были очень обольстительны в своих коротких юбочках и без раздумий ложились в постель с каждым состоятельным мужчиной, он любил ее запахи кожи, хлеба и яблок, так напоминавшие о несокрушимом достатке. Он любил прогуляться по полутемным кривым улочкам старой Европы (что было абсолютно безопасно), любил осматривать музеи, памятники и древние здания, в которых после умной реконструкции вполне комфортно жили обыватели, любил посещать блошиные рынки, на которых отлично понималась история народа.