Графоманы - Владимир Хлумов

Постоянным перевоплощением Мозговой окончательно запутал Калябина. У того что-то внутри заныло. Условный рефлекс, выработанный за годы общения с Мозговым, подсказывал: жди неприятностей. И уж совсем плохо, если Мозговой начинал проявлять сочувствие. Тут-уж точно - либо сделал какую-нибудь гадость, либо вот-вот сделает. Открытая еще минуту назад душа Калябина скукожилась и в срочном порядке начала возводить оборонительные укрепления.

Даже Толя почувствовал неладное. А мозговой виновато всплеснул руками и продолжал:

- Да, Виталий Витальевич, просто обидно, работаешь, не покладая рук, живешь делом, жизнь на него тратишь и вдруг - бац, на тебе. А все эти средства информации. Завалили нас, понимаешь фактами, не успеваешь разгребать. Я вот думаю, хорошо бы все заграничные журналы собрать да и сжечь, и не только журналы, все уничтожить: коммуникации, связь, телексы, и конечно радио. Вот тогда бы жизнь эпикурийская пошла: возлегай себе на мраморе, сочиняй трактаты, законы, уложения.

- Вы так говорите, будто что-то подразумеваете, - перебил Калябин.

- К несчастью, к великому моему сожалению, должен признаться - да, подразумеваю, очень многое подразумеваю, а говорю так непонятно, чтобы мозги ваши напрячь, оживить. А иначе с размягченными мозгами вы и не поймете, какое слово зачем употребляется. Представьте - пришел бы я и в лоб: десятый спутник открыли. Да все последствия трудно даже и пресказать...

- Стойте, что за выдумки? Какой спутник? - Калябин привстал.

- Именно -выдумки, выдумки - если бы я просто вам сказал, что французы спутник у Сатруна открыли. А ведь я не зря про беспроволочный телеграф толковал, историю знать надо, но и не только знать, но и любить. А вы, Виталий Витальевич, не любите историю, эх чувствую, не любите.

Но Калябин ничего не хотел слышать про историю, он хотел слушать про спутник:

- Шутки у вас дурацкие!

- Какие уж тут шутки. Да вы сами можете удостовериться. - Мозговой посмотрел на часы: - Сейчас будут последние известия, сходите к профессору, у него транзистор, я знаю, есть на работе. Кстати, ему тоже будет небезинтересно.

Калябин выскочил из комнаты.

- Неужели вправду открыли? - ошарашенно спросил Толя.

Мозговой утвердительно кивнул головой.

- Тот самый, десятый?

- Тот самый, Богдановский!

- Но этого не может быть!

- Вы еще скажите, что здесь происки темных сил или чья-то злая воля, - издевался Мозговой.

- Нелепо, как нелепо, - только и сказал Ермолаев.

- Полная и окончательная победа инженера! Мы то хороши - графоман, сумасшедший, дилетант, вот вам и дилетант. Нет, земля наша очень плодовита гениями-самоучками. Не зря я за него душой болел-переживал.

Толя подозрительно посмтрел на Мозгового.

- Да, да, очень переживал, даже факт болезни скрыл, получается и я за правое дело посильно боролся...

- И анонимки писали, - выпалил Ермолаев.

Сказав про анонимки, Толя испытал некоторое облегчение. Он наконец освободился от тяжелого груза и справедливо рассчитывал, что теперь тот будет давить на Мозгового. Но Михаил Федорович ничуть не смутился:

- Да, писал, и не стыжусь. Мне даже, извиняюсь, глубоко наплевать на то, как вы это раскрыли, я единственно о чем жалею, что не подписался под ними. Испугалася малость, слабинку допустил. Ну, да ничего, главное - справедливость восторжествовала, развеяна калябинская белиберда. Нет, подумайте, Толенька, - Мозговой чуть не смеялся, - концепция двух девяток, каково звучит? Концепция, - повторил через мягкое "е" Михаил Федорович.

- Нечестно, - возмутился Толя.

- Что именно?

- Нечестно теперь... Надо было раньше, прямо профессору...

- Хааа, - снова рассмеялся Мозговой, - ну, Толя, потешили вы меня. Нечестно! Ай, какой плохой дяденька... Вы на себя, голубчик, поворотитесь. Я то хоть молчал, а вы принимали живейшее участие в основополагающих расчетах. Ну что, молодой специалист? Где ваша научная честность, да что там честность - где квалификация? Обрадовался, как же, сам профессор Суровягин задачу поставил! Почет. Поди, уже девочкам хвастался, с профессором, мол, на короткой ноге. Да знаете кем вы тут были? Как же, единственный математик в отделе, надежда профессора! Вы не обижайтесь, Анатолий, я не от злости говорю, ведь вас тут заместо обувной щетки использовали. Профессору чего не хватало? Лоску не хватало, концепция была, а формул не было. Непорядок! Что же это за теория без формул, мы же с вами ученые, а не философы. Профессор, конечно понимал, что на одних калябинских графиках в академию не въедешь, вот и удумал математического дурману напустить, прикрыть за формулами извращенное понимание природы. Так вот друг мой любезный.

Откровения Мозгового были прерваны стуком в дверь. В институте не принято было стучаться, и следовало ожидать чужака, что тут же и подтвердилось. Дверь по приглашению открылась и на пороге появился незнакомец в форме сотрудника внутренних дел:

- Это отдел профессора Суровягина? - вежливо уточнил представитель правоохранительных органов.

- Он самый, а что? - Мозговой еще не отошел от своей вдохновенной речи. -Следователь Чугуев, - представился гость, показывая удостоверение. -Я бы хотел задать вам несколько вопросв.

- Пожалуйста, но в какой связи? - легкомысленно поинтересовался Мозговой.

- Можно, я все-таки сначала спрошу? - уклонился от вопроса лейтенант, и присел за свободный стол. - Присаживайтесь и вы.

Гость достал из папки несколько бланков и сел вполоборота, разглядывая научных работников. Вначале он переписал их биографические данные. Ермолаев, в отличие от Мозгового, нервничал и путался. Слишком многое свалилось на его бедную голову в эти дни. Однако, когда вопросы стали крутиться вокруг профессора, Толя заподозрил неладное и спросил прямо в лоб:

- Что произошло с профессором?

- Отчего вы думаете, что с ним что-то должно случится? - проницательно спросил лейтенант Чугуев.

Толя пожал плечами.

- Вы когда видели профессора в последний раз?

- Вчера, - почти хором ответили бывшие суровягинские подчиненные.

- А сегодня, разве профессора не было в институте? - лейтенант обратился к Анатолию.

- Не знаю.

- И вы?

- Ну, он нам в некотором смысле начальник, и не обязан перед нами отчитываться, - ерничал Мозговой.

- Хорошо, а вчера? Вчера, ничего странного за ним не замечалсоь?

Толя грешным делом уже подумал не спятил ли профессор.

- В последние дни мы все были немного взволнованы, но это наши научные дела. - Мозговой решил особенно не распространяться.

- Научные? - с сомнением в голосе переспросил лейтенант.

- Да, знаете ли, планеты, кометы и прочее, - растолоковал Мозговой.

- Хорошо, науку пока оставим. Вы не удивляйтесь пожалуйста вопросу, лейтенант, казлось, стеснялся спросить, - Что может означать для профессора сирень?

Его вопрос даже не вызвал и тени улыбки на лицах свидетелей. Наоборот один из них даже побледнел и пойманный тут же лейтенантом, обстоятельно объяснил аллергическую ненависть пофессора к запаху майских цветов. Следователь тщательно все записал и сухо прояснил дело:

- Сегодня, в семнадцать минут пополудни, профессор скончался от тяжелого увечья полученного при падении под поезд метрополитена. Умирая, профессор повторял одно и тоже слово - сирень.

- Как же так - увечья? Отчего? - разволновался Ермолаев.

Лейтенант пожал плечами.

- Народу на платформе много было, непонятно, как, но он повалился под электропоезд, вообщем надо бы родственникам сообщить. Может быть вы позвоните сами? - лейтенант попросил Мозгового, и получив заверения в полной поддержке следствия, удалился.

Весть о смерти профессора Суровягина в мгновение ока облетела весь институт. Тут же приказом директора была организована похоронная комиссия, в которую от осиротевшего отдела вошел Виталий Витальевич. Однако Калябин оказался недееспособным и в комиссию явочным порядком кооптировали Михаила Федоровича Мозгового. Закипела невеселая, но крайне необходимая работа.

Вслед за трагической вестью по институту пронеслась новость из Франции. Если сначала в отдел приходили люди со скорбными лицами и искренними соболезнованиями, то позже поток сочувсвующих ослаб, и стали появляться любопытствующие: "Что, вправду спутник открыли?" - спрашивали они.

Виталий Витальевич не вынес момента и ушел домой. Было бы несправедливо укорять его в слабости. Вопреки плохому самочувствию он принял активнейшее участие в подготовке и проведении ученого собрания, чем способствовал торжеству научной истины, а то, что так в конце концов обернулось - разве он виноват?

Мозговой, напротив, как-то весь воспрянул и активизировался. Он не только раздавал указания, пользуясь безусловными правами ученика, но и сам принимал живейшее участие в организации похорон. Собственноручно составил текст некролога, подобрал подходящую фотографию покойного и лично принимал соболезнования, оповещая по телефону многих уважаемых людей города.