Интимные тайны - Кэтрин Гарбера

Подгоняемый шумом в конце коридора, Кейн дерзнул соединиться с ней, не медля ни секунды, и не встретил сопротивления с ее стороны. Она лишь сипло прошептала его имя. Ее пылающее тело содрогалось в его крепких объятиях. Кейн дождался, когда оно станет податливым, а трепет размеренным, и отдался чистому наслаждению. Самые яркие воспоминания о былой страсти померкли в этот упоительный миг.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мэри оттолкнула Кейна. В голове шумело. Она с трудом понимала, как это произошло. Поспешно приводя себя в порядок, она с тревогой поглядывала на дверь. Для нее стало ясно, что Кейн считает возможным добиваться своего любой ценой, невзирая на ее увещевания. Тяжелее было принять, что именно он теперь будет властвовать над ее чувствами и мыслями. И все же забавляло то, что все произошло в этом священном кабинете, где ее благопристойные предки читали ей ханжеские нотации.

— Мэри… — тихим, но властным голосом вывел ее Кейн из состояния рассеянной задумчивости.

— Полагаю, на сегодня более чем достаточно, — с нескрываемой досадой прервала она его.

Слишком близко подпустила она его к себе. Это угрожало не только ее благородным планам в отношении наследия семьи, но и сохранению тайны, разоблачение которой грозило потерей честного имени.

— В дальнейшем все, что невозможно будет решить в телефонном разговоре, мы перенесем в официальные учреждения. А сейчас прошу меня оставить, — тоном, не допускающим возражений, заявила она.

Не проводив посетителя, она торопливо покинула кабинет и через холл направилась к заднему дворику, мимо бассейна и домика для гостей, в очаровательный и ухоженный садик, служивший ее деду местом уединенных раздумий. Облюбованный им уголок под развесистой плакучей ивой, который Мэри знала с детства, всегда привлекал ее своей безмятежностью и простотой.

Под этими свисающими до самой земли ветвями, в прохладной тени, можно было ощутить себя огражденным от всего внешнего, подчас враждебного и неизменно тревожного. Мраморная скамья, нежная травка под ногами, мощный ствол дерева были такими же, как в далеком детстве. Это место стало их с дедом тайным заповедником, в котором время останавливалось и ничто не могло заглушить голос собственного сердца.

Слезы застилали глаза, ком в горле предвещал жалобный стон. Все усилия взять в свои руки собственную жизнь, собственную судьбу казались Мэри тщетными. Это был один из немногих моментов отчаяния, которые запоминаются на всю жизнь. Ей горько было признать, что, поступая вопреки или благодаря, она всегда от кого-то зависела. И чем отчаяннее старалась разорвать эти путы, тем глубже увязала в трясине всё прибывающих проблем.

Она так долго внушала себе, что стала другой, сдержанной и рассудительной, и старательно убеждала в этом других. И все для того, чтобы признать постыдную правоту злорадного Ченнинга.

— Мэри, — прозвучало над ней.

Кейн остановился перед каскадом ниспадающей зелени, не решаясь проникнуть в ее убежище. Мэри подняла на него покрасневшие и испуганные глаза. Щеки блестели от слез, губы распухли.

— Я просила тебя уйти, — прохныкала она, превратившись в малое дитя.

Кейн раздвинул лиственный занавес, шагнул в тайное капище, рассекая воздух порывистыми движениями, и небрежно сел рядом с ней на скамью, закинув ногу на ногу. Его вторжение задело Мэри.

— Пожалуйста, уйди, — процедила она.

— Не думаю, что ты этого хочешь, — самоуверенно предположил Кейн и добавил: — Очевидно, что ты несчастлива.

— Да, я несчастлива. А ты только усугубляешь это. Не в твоих силах что-либо изменить к лучшему, — вздохнула она, отирая кулачком соленые щеки.

— Ты удивишься, но я умею делать женщин счастливыми, — хвастливо заявил англичанин. — Во всяком случае, я могу загладить свою вину перед тобой, — посерьезнел он.

— Какую вину? — всхлипнула Мэри.

— Когда в Париже… — начал было Кейн, но она не дала ему закончить.

— Я не хочу об этом, — замотала она головой.

Ей вспомнилась ее весна в городе любви, когда она с нетерпением ждала возвращения Кейна. Не терпелось поскорее порадовать его вестью о своей беременности и услышать, что он отказывается от «идеальной партии», которую ему навязывал общественный статус, но… ее ждало разочарование.

— Я мог бы все исправить.

— Увы. Это невозможно. Есть вещи, которые нельзя изменить.

— Признаю, я был с тобой резок, даже жесток. Но как я мог реагировать на то, что у тебя другой мужчина и ты носишь его ребенка?

Глядя в прошлое, трудно было понять, что именно заставило ее так запутаться, что подвигло придумать какого-то мужчину вместо того, чтобы прямо отвергнуть оскорбительное предложение Кейна оставаться его любовницей, тогда как официально он будет жить с Викторией.

— Мы оба поступили неразумно, — вслух подытожила Мэри свои размышления о прошлом и позволила Кейну обнять себя за плечи, уютно устроившись в его сильных руках, и тихо улыбаясь маленькой мимолетной надежде.

— Кейн, объясни, зачем ты приехал, — вновь задала она вопрос, тревоживший ее эти два дня.

Его затянувшееся молчание действовало угнетающе. Ей хватало собственной неразберихи. Хотелось думать, что такой волевой и независимый человек, как Кейн, более властен над своими страхами и желаниями.

— Я же говорил, что искал тебя. Искал с тех самых пор, как аннулировал свой брак, — наконец ответил он и добавил: — Потому что ты мне нужна.

— Другими словами, оставшись один, ты вспомнил о своей прежней любовнице.

— Не стоит так опошлять.

— Кейн… ты сказал, что аннулировал брак. Я думала, ты развелся. Что это значит?

— Это сложно и неинтересно, — попытался увильнуть он.

Кейну было неприятно вспоминать, тем более рассказывать, о своих семейных казусах. Мэри и Виктория были для него непересекающимися темами. С Викторией его никогда не связывали глубокие чувства. Этот брак был всецело плодом родительских стараний.

— Твоя скрытность наводит на неприятные мысли, — строго заглянула Мэри в его глаза.

Кейн нехотя поддался:

— Я рассказывал тебе о моем старшем брате Найджеле? — спросил он, отлично зная, что никогда о нем не упоминал.

Трагедия, унесшая жизнь старшего брата, переживалась тяжело и в одиночестве. Найджел был страстным альпинистом и погиб во время схода лавины, когда Кейну был двадцать один год.

— Нет. Я никогда о нем не слышала, — уверенно ответила Мэри. — Не помню, чтобы ты когда-нибудь рассказывал мне о своей семье.

— Верно. Ты была моим оазисом наслаждений, Мэри-Белл, — признался он и поцеловал ее в темечко.