След - Патрисия Корнуэлл

Он наклоняется к ней и шепчет:

– А его здесь не сильно любят.

Скарпетта не отвечает, но делает вывод, что источник информации скорее всего та самая Джулия. Марино пишет что-то в блокноте и подсовывает ей.

«ФБР в деле».

Должно быть, пока Кей выясняла отношения с доктором Маркусом в библиотеке, Марино успел сделать несколько звонков. Скарпетта недоумевает. Смерть Джилли Полссон не подпадает под юрисдикцию ФБР. В данный момент нельзя даже говорить о преступлении вообще, поскольку причина смерти не установлена, а есть только подозрения и грязные политические игры. Она мягко отстраняет блокнот, чувствуя, что доктор Маркус наблюдает за ними. Как в школе – записочки, перешептывания и грозный наставник. Марино же хватает наглости вытряхнуть из пачки сигарету и постукивать ею о край стола.

– Боюсь, у нас не курят, – пронзает тишину властный голос доктора Маркуса.

– И правильно делают, – отзывается Марино. – Пассивное курение, вот что убивает. – Он кладет сигарету на страницу с секретным сообщением про ФБР. – Приятно видеть, что старина Потрох еще здесь. – Последнее замечание касается анатомической модели человека мужского пола, стоящей на возвышении за спиной доктора Маркуса, который сидит во главе стола. – Есть на что посмотреть. – Потрох, как называет его Марино, представлен в целом виде, все съемные пластмассовые органы на месте. Интересно, думает Скарпетта, для чего его использовали последние пять лет? Для обучения? Или для наглядной демонстрации ран и повреждений родственникам и адвокатам? Второй вариант представляется маловероятным – в этом случае бедняга определенно лишился бы какого-то органа.

Знакомых за столом нет, кроме Джека Филдинга, который упорно избегает зрительного контакта с Кей и у которого за то время, что они не виделись, развилось кожное заболевание. Пять лет, думает она, глядя на своего бывшего заместителя и с трудом узнавая самоуверенного и немного тщеславного доктора, верного ее напарника и увлеченного бодибилдера. В административных делах толку от него было не много, особыми медицинскими талантами Филдинг не выделялся, но был лоялен, надежен, уважителен и внимателен все десять лет, что работал под началом Кей. Он никогда не пытался подсидеть ее или занять ее место, но и не выступил в ее защиту, когда клеветники и завистники, куда более смелые и решительные, захотели избавиться от Кей и преуспели. За пять лет Филдинг потерял едва ли не все волосы, его некогда приятное лицо выглядит отекшим, глаза слезятся. Он то и дело сопит и шмыгает носом. К наркотикам он никогда бы не прикоснулся, в этом Скарпетта уверена, а вот к бутылке, может быть, и потянулся.

– Доктор Филдинг? – Она смотрит на него через стол. – Аллергия? Раньше ее у вас не было. Не простудились? – В простуду ей не верится, как, впрочем, и в грипп или какое-либо другое инфекционное заболевание.

Может быть, похмелье. Может быть, проблема в гистаминовой реакции на что-то или даже на все. В вырезе куртки Скарпетта замечает полоску красноватой сыпи и, следуя взглядом по белым рукавам, доходит до расчесанных, шелушащихся запястий. Мускульной массы потеряно немало. Из плотного мужчины, накачанного приверженца здорового образа жизни Филдинг превратился в худого, почти тощего, человека, явно страдающего от аллергии. Люди зависимого типа считаются более подверженными аллергиям, инфекционным заболеваниям и дерматологическим расстройствам, и Филдинг определенно не пышет здоровьем и вообще не благоденствует. Может быть, так ему и надо, потому что его благоденствие и успешность подтверждали бы мнение о том, что ее изгнание и публичное унижение пошли на пользу как штату Виргиния в частности, так и человечеству в целом. Крохотная мерзкая тварь, находящая постыдное удовлетворение в жалком состоянии Филдинга, мгновенно уползает в свой темный уголок, а Кей уже терзают беспокойство и тревога. Она еще раз смотрит на Филдинга, который снова отводит глаза.

– Надеюсь, нам удастся поболтать до моего отъезда, – говорит Скарпетта ему со своего зеленого кресла в конце стола, как будто в комнате нет больше никого, только они вдвоем, как в далекие дни, когда она была здесь главной и такой знаменитой, что приходившие на практику студенты и копы-новобранцы выстраивались к ней за автографом.

Кей не в первый раз чувствует на себе взгляд доктора Маркуса – как будто в спину втыкают кнопки. На нем нет ни белой куртки, ни медицинского халата, но ее это нисколько не удивляет. Как и большинство бездушных начальников, которым давно бы следовало уйти из профессии и которые скорее всего никогда ее не любили, он войдет в прозекторскую и возьмет в руки пилу только в том случае, если рядом не будет никого другого.

– Давайте начнем, – объявляет доктор Маркус. – Боюсь, у нас сегодня полный сбор и к тому же гости. Доктор Скарпетта. И ее друг, капитан Марино… Или лейтенант? Или правильнее детектив? Вы ведь сейчас служите в Лос-Анджелесе?

– Смотря по обстоятельствам, – отвечает Марино, разминая в пальцах сигарету и пряча глаза за козырьком надвинутой на брови бейсболки.

– И где вы сейчас работаете? – спрашивает доктор Маркус, напоминая гостю, что он так и не объяснил свой официальный статус. – Извините, но доктор Скарпетта не предупредила, что будет с вами. – Теперь упрек адресован уже ей, причем в присутствии работников.

Кей уже знает, что будет дальше. Он продолжит шпынять ее при каждом удобном случае. Попытается заставить пожалеть о том разговоре в доведенной до ручки библиотеке. Марино, наверное, позвонил кому-то. Не может ли получиться так, что тот, с кем он разговаривал, предупредил потом доктора Маркуса?

– Ах да, конечно. – Память, похоже, возвращается к доктору Маркусу. – Она упоминала, что вы вроде бы работаете вместе, не так ли?

– Да, – подтверждает Скарпетта со своего места в конце стола.

– Что ж, не будем задерживаться. Попрошу покороче. – Доктор Маркус смотрит на нее. – Позвольте еще раз осведомиться, не хотите ли вы и вы – я все-таки буду называть вас мистером Марино – кофе? Или покурить, но только в коридоре? Вы вовсе не обязаны присутствовать на нашем совещании, хотя, разумеется, мы все только рады вас видеть.

Последние слова адресованы тем, кто не знает, что именно произошло в течение последнего часа, и в этих словах Кей слышится предупреждение. Хотела вмешаться – что ж, получи. Доктор Маркус – политикан, но не слишком ловкий. Возможно, пять лет назад, усаживая новичка на эту должность, власть имущие посчитали его послушным, покладистым и безобидным – в противоположность ей. Возможно, они ошиблись.

Он поворачивается к женщине справа от себя – крупной, грубоватой, с коротко подстриженными седыми волосами, вероятно, администратору – и кивает.

– Итак, – говорит администратор, и все смотрят на желтоватые фотокопии сегодняшнего расписания. – Доктор Рейми, вы были вчера на вызове?

– Конечно. Сейчас же самый сезон, – отвечает доктор Рейми. Никто не смеется. Комнату как будто накрывает тяжелый саван тишины, не имеющий никакого отношения к тем пациентам, которые ожидают последнего медицинского осмотра в этом суетном мире.

– Сиси Ширли, девяносто два года, афроамериканка, из округа Ганновер, страдала болезнью сердца, обнаружена мертвой в постели, – докладывает доктор Рейми, заглядывая в записи. – Жила на пособие. Я ее уже осмотрела. Затем… так, Бенджамин Франклин. Это его настоящее имя. Восемьдесят девять лет, афроамериканец, также найден мертвым в постели, страдал от сердечного заболевания и нервной недостаточности.

– Что? – прерывает ее доктор Маркус. – Что это такое, нервная недостаточность?

Кто-то смеется. Доктор Рейми краснеет. Это полненькая миловидная молодая женщина, и лицо ее разрумянилось, словно рядом с ней стоит включенный на полную мощность галогенный обогреватель.

– Не думаю, что нервная недостаточность является узаконенной причиной смерти. – Доктор Маркус спешит воспользоваться явным промахом своего заместителя, чтобы, как актер перед увлеченной публикой, подать себя в наилучшем виде. – Пожалуйста, не говорите мне, что мы привезли в нашу клинику какого-то бедолагу, потому что он якобы умер от нервной недостаточности.

Если он пытался пошутить, то получилось не слишком удачно. Клиники предназначены для живых, и бедолаги – люди, застигнутые нуждой, а никак не жертвы насилия или случая. В нескольких словах доктор Маркус выразил свое отношение, презрительное и пренебрежительное, к тем, кто лежит в конце коридора, – остывшим и окоченелым, спрятанным в виниловые мешки с подбивкой из искусственного меха или лежащим голыми на жестких стальных каталках, готовым к встрече со скальпелем или пилой Страйкера.

– Извините, – говорит пунцовая доктор Рейми. – Неправильно прочитала. У меня тут, конечно, почечная недостаточность. Я уже и сама в своих записях не разбираюсь.