Венец славы: Рассказы - Джойс Оутс

— Что-то про птичку на дереве, — сказал старший брат.

— И про небо тоже. Слышь, Бетлем? Думаешь, ты там увидишь небо? А? Там, куда тебя упрячут?

Когда Бетлем обернулся, они все, наверно, подумали, что он плачет. Две почти ровные струйки стекали по его лицу. Но это стекал растаявший снег с его волос; он облизал губы, сплюнул и хмуро уставился на них. Он держал сигарету, но не курил.

— Мне нечего сказать, — пробормотал он.

— Нечего? А лучше б было что! — весело сказал молодой. — Ты думаешь, зачем они тебя в суд-то поведут? Чтобы говорить, Бетлем, говорить; ты должен вежливо отвечать на вопросы. Ты знаешь шерифа? Неужель ты думаешь, ему не о чем спросить тебя? Он ведь сразу спросит о драке с тем парнем в кабаке, ты же знаешь, и про нож спросит, зачем ты пустил его в ход; и тебе это не понравится, но отвечать надо вежливо.

Молодой негр стал собирать карты, которые сдуло в ящик стола. Он брал их по одной, и кивал, и прищелкивал языком, словно соглашаясь с чем-то.

— Да, — сказал он. — Отвечать надо вежливо. И знаешь что, Бетлем? Знаешь что?

Лицо молодого негра было непроницаемо, серьезно и многозначительно одновременно; он сидел и кивал замусоленным картам, поднимая их, разглядывая и складывая в кучку.

— Знаешь что? — Он посмотрел мимо Мерри на задержанного. — На суде ведь никто не пожалеет о парне, которого ты пырнул, разве что жена его да ребятишки. А остальные — шериф, судья и прочие — только рады будут, что тебя наконец поймали.

Он опять кивнул, глядя на Мерри. С замусоленных карт на Мерри уставились короли и дамы; их глаза, как и глаза двух негров, смотрели прямо на него.

— Разве не так, мистер помощник шерифа? Скажите ему. Разве не так?

Мерри отвернулся, машинально направился к выходу.

— Разве не так? — воскликнул молодой негр. В его голосе звенела радость. — Разве нет? И никто здесь не объяснил разницы между тем, чтобы дать человеку умереть по-хорошему, чисто, в снегу, на своей земле, и тем, чтобы тащить его в суд и устраивать из этого цирк — целое представление. — Он захлебывался словами. — Да, — продолжал он громко, — мне этого еще не сказали. И Бетлему тоже. А не так уж много времени осталось, чтобы сказать ему. Коли вы забираете человека, чтобы убить его, вы бы объяснили ему, за что. Вы…

Мерри пытался успокоиться. Он смотрел в окно, но рука его тянулась к пистолету. Острее всего он ощущал сейчас взгляд Бетлема, упершийся ему в спину, и сердце его сжималось от стыда, стыда за все сразу и неизвестно за что в отдельности. Лучший помощник, думал Мерри, лучший из всех, почти такой, как сам Уолпол… И вдруг он увидел себя со стороны: большой и надменный, в шляпе, плотно сидящей на голове, с широким лицом, бледным и дряблым, словно сырое тесто, — сущая пародия на прежнего Мерри, известного всей округе своим мужественным, загорелым и обветренным лицом с тяжелым подбородком. Метель за окном немного утихла, ветер почти прекратился; выглянула яркая луна и озарила все вокруг хрупкой, прозрачной белизной. Свет был таким пронзительно белым, что казалось, дотронься — и будет больно, вдохни — и обожжет.

— Если оставить человека на таком морозе, он долго не протянет, — сказал молодой негр громко. — Он пойдет себе дальше и дальше, совсем один, и белым не надо будет ничего с ним делать. Каждый имеет право…

Мерри не отрываясь смотрел на большие белые сугробы, косыми грядами прорезавшие темноту. Он ощущал свою беспомощность, но помимо этого что-то еще, совсем особенное, будто перед ним давно знакомые места. Все это он уже видел в детстве, когда жил на севере; там зимой почти каждую ночь открывалась ему такая же картина: в темноте, стоя, пригнувшись, у окна спальни, он вглядывался в ночь, в падающий хлопьями снег или в круговерть метели, в которой, как он понимал, нет ничего странного, кроме того, что считали странным люди — беспорядочного движения бесформенной массы. За пределами гаража земля казалась такой безграничной, такой огромной, что не вмещалась в сознании. И опять Мерри ощутил свою одинокость, и не только свою, но и задержанного, и тех двух негров; и еще он понимал, что очень скоро ему предстоит сделать что-то самостоятельно — без подсказки шерифа, без поддержки судей, — совершенно самостоятельно, одному.

Когда Мерри повернулся, сердце его бешено колотилось; Бетлем подтянулся и казался выше остальных. Он медленно, с присвистом, дышал и медленно скользил взглядом по лицу Мерри, словно перед ним было пустое место, потирая руки — вернее, растирая запястья — и растаптывая ногой сигарету. Братья не сдвинулись с места; они улыбались, глядя на Мерри застывшими в ожидании улыбками, и младший тихо заговорил, будто подначивая:

— Ну же, Бетлем, у тебя сейчас, может, единственный шанс. Мы тебя поддержим. Мы не собираемся стоять в стороне, когда такое творится — ей-ей, правда, — а этот как-его-там помощник шерифа, который частенько разъезжает на заднем сиденье старой колымаги Уолпола, — сколько раз я его видел! — он-то знает, что для него лучше, он не помешает, не бойся! — Парень взмахнул руками. — Иди, Бетлем, — сказал он. — Иди! Ты же человек, ты имеешь право.

Мерри ждал. Они оба — он и задержанный — тяжело дышали, их могучие грудные клетки вздымались и опускались почти в одном ритме; они стояли в напряженном оцепенении и ждали, скрестив взгляды, словно подсчитывая, сколько шагов их разделяет. Но во взгляде Бетлема было столько решительности, непреклонности, столько понимания, на чьей стороне правда и справедливость, что Мерри не мог его больше вынести — этот взгляд пронзил его, как осколок стекла, — и отвел глаза. Теперь звонкий голос молодого негра и даже его слова, которые должны были разозлить Мерри, казались уже знакомыми, правильными, будто именно их он ожидал услышать, и, может, именно их он должен был произнести сам.

— Ты человек, — сказал молодой негр. — И здесь нет суда, по крайней мере у нас сегодня нету. Где здесь суд? Где? Или кто-то из нас лучше других? Мы все тут заперты пургой, бураном, и кто что скажет, коли нет никого, кроме нас? Суд? Старик шериф? Ты имеешь право сам распоряжаться своей жизнью. Имеешь право. Имеешь право сам…

Ни Мерри, ни задержанный не шевельнулись. Их взгляды сомкнулись, словно в объятии, и воздух уплотнился вокруг них, давил на уши, так что Мерри не сомневался, что он вот-вот взорвется, оглушит и расплющит ему мозги. Вдруг он заметил, что молодой негр за спиной Бетлема подмигивает, и подмигивает ему, Мерри. Мерри не поверил своим глазам. Но ведь вот он, парень, кивает с довольным видом, улыбаясь невообразимой улыбкой, и один глаз его крепко сощурен. Мерри открыл рот от изумления, с шумом втянул воздух, с огромной силой давивший его.

— Ты… Ты… — пробормотал он заикаясь. Его пальцы так впились в рукоять револьвера, что он не мог ими пошевельнуть. — Ты! Ты что… Что…

И в тот момент, когда Бетлем решился идти, молодой негр и его брат расхохотались. Мерри казалось, что смеются даже их зубы, что их смех раздирает ему внутренности и точно так же — он понимал это — раздирает Бетлема.

— Гляньте-ка на Бетлема! — крикнул молодой негр. Он трясся от восторга, подергиваясь словно марионетка, руки болтались как на ниточках, а плечи ходили ходуном. — Гляньте только! Он уж идти собрался! С белыми ему этот номер не пройдет, пора бы уразуметь!

Бетлем чуть-чуть ссутулился. Лицо его оставалось непроницаемо как маска; он смотрел в упор на пристыженного Мерри.

— Слышь, Бетлем, — сказал молодой негр, пританцовывая, — не злись на меня-то. Я ничего такого не сделал. Я ж не виноват, что ты поверил!

Мерри подошел к задержанному и взял его за руку. Он не мог смотреть ему в глаза и поэтому смотрел на воротник и на мокрые волосы, покрывавшие загривок. Немного помолчав, он сказал:

— Мы сейчас поедем. Метель стихла.

Мерри ничего не слышал, кроме спокойного, ровного дыхания задержанного и почти беззвучного смеха братьев.

— Ты, Бетлем, ты иди в машину, — сказал он. — Залезай в машину и жди. — Помолчал немного. Потом добавил: — Иди же.

Бетлем ушел. Мерри не взглянул на него и на братьев тоже не смотрел. Он вообще не знал, куда смотреть, что делать; в эту минуту он даже думать ни о чем не мог, кроме постыдной сцены, разыгранной перед ним. При одной мысли об этом его мутило. Но вот он круто повернулся; расправил плечи; очень осторожно снял с крючка свой красный шарф и стал наматывать его вокруг шеи. Молодой негр опять заговорил, теперь немного громче:

— Этот Бетлем здоровый мужик, уж куда здоровее, я его сто лет знаю. Другого такого во всей округе не сыщешь! Точно!

Мерри кончил застегивать плащ. Он не торопился. Он был поглощен собой, поглощен надеванием перчаток. Он уже готов был идти, но знал, что что-то еще не так, еще не закончено, и никак не мог вспомнить, что именно, потому как голова гудела и мысли путались.