Грусть улыбается искренне - Александра Яки

В отделении Инга «испарилась», есть она не стала, а Тамара Ивановна на Витькины расспросы отмахнулась. Лишь потом парень краем глаза увидел, что девушка вернулась, чтобы поиграть с Бекиром — маленьким мальчишкой-шкодником, на которого частенько ворчала Тамара.

На полдник была ряженка и три сушки. Такое «обилие» и «разнообразие» яств не шибко обрадовало Виктора, в очередной раз напомнив, что он в больнице, а не на базе отдыха. Солнце как раз перекатилось на запад и теперь освещало столовскую деревянную мебель. На лицах окружающих читалась усталость и одновременно некоторое облегчение от того, что день всё-таки ползёт к своему логическому завершению. Витька лениво вертел несчастные сушки, выкладывая из них на столе простые фигурки. Он не хотел есть. С одной стороны, желудок намекал, что неплохо было бы в него что-нибудь опустить, но с другой — даже мысль о том, что он сейчас возьмёт в рот еду, заставляла парня отвернуться от приторной ряженки и поскорее переключиться на размышления о чём-то ином. Он вышел из-за стола и перебрался ближе к окну. Во дворе больницы широкие ветки деревьев не давали солнечным, пусть даже и вечерним лучам протиснуться к земле. Поэтому аккуратные дорожки внутреннего дворика и старые скамеечки выглядели сырыми, до сих пор не просохшими после дождя. А дождь-то в последний раз был недели две назад. Витька с Ликой тогда забежали в первый попавшийся подъезд и, глядя на стихию через пыльные окна, целовались и долго-долго ржали по поводу и без. После того дня погода перестала злиться и по сей день радует умеренным осенним теплом.

— Прив!

Виктор резко обернулся на голос. Перед ним, задорно улыбаясь, стоял мальчишка — его ровесник — с чёрными, неопрятными волосами, широким носом и хитрыми, точно замышляющими что-то глазами. Витёк сосредоточенно сощурился, пытаясь припомнить, откуда ему так знакомо это лицо.

— Сегодня утром на лестнице виделись. Помнишь меня? — заговорил паренёк первым, не дожидаясь, пока Витя восстановит в памяти картину минувшего утра. — Я, кстати, Дима.

Виктор пожал ему руку.

— Ты вроде ж из хирургии, как сюда попал-то?

— Та, — Дмитрий отмахнулся, сев на деревянный столовский стул. — У нас там малышня одна. Потрындеть вообще не с кем. Меня на днях выписывают, а то, если б ещё неделю так, со скуки бы помер. Ты-то как? Освоился?

Чувствуя непонятную усталость, Витька присел на стул напротив нового знакомого.

— Я? — он подпёр рукой подбородок. — Чуток освоился, если тут вообще можно освоиться. Месяц так не вытерплю.

— Та вытерпишь, куда ты денешься?! Всё нормуль будет, ты держись только. Нос не вешай! — бодро посоветовал Димка.

И батяня, и Дмитрий — все желают не вешать нос, держаться.

Всем так хочется ободрить, но легче от их слов почему-то не становится. Ведь слова эти так банальны, что создаётся впечатление, будто говорятся они для проформы.

— Пошли, я курну, прикроешь меня, — шепнул Дима, с опаской озираясь по сторонам. — Погнали на лестничную клетку.

Ребята одновременно поднялись, задвинув стулья, и, пробираясь меж столами, отправились на выход. Димка по пути не упустил возможности дёрнуть мирно разговаривающую с малышом Ингу за прядь волос.

— На фиг ты её достаешь? — поинтересовался Витька, когда они вышли в холл.

— Та за вредность.

— Инга вредная? Не смеши мои пятки, — рассмеялся Виктор.

— Конечно! С нами общаться не хочет. Видите ли, правильная вся такая: с плохишами не дружит, — кривляясь, объяснил Димка.

— Что, так и говорит?

— Нет, ну не прям так. Просто всем своим видом показывает это. Типа не подходи, а то съем, — Дмитрий на секунду замолчал, будто вспомнив о чём-то невесёлом. — Тут это… с девчонками вообще напряг. Эмма одна нормальная, так её уже Шпала охмурил.

Мальчишки спустились по ступеням на пролёт ниже, и Дима, достав пачку «Бонда», тихо скомандовал: «Стой на шухере».

Витька машинально огляделся по сторонам: кроме детских голосов, долетавших снизу, никого и ничего не было.

— А Шпала — это?.. — поинтересовался он.

— Та длинный чел такой, — Дима довольно затянулся, спрятав зажигалку в карман серых спортивок. — В миру Саня. Из вашего отделения.

— Кажись, я его видел сегодня. А Эмма не чёрненькая такая с модной причей?

— Да-да-да! — энергично закивал Димка. — У ней не только прича модная. Вся она такая типа модная. Эх, Шпала, всё-то ему лучшее досталось.

Витька невольно вспомнил свою Лику. Наверняка она уже узнала всё от его родителей. Сидит, рыдает, что на дискотеку одной идти придётся. Она ведь так долго готовилась к этому дню, костюм подбирала, косметику, копалась в модных журналах, советовалась с подругами.

Если он позвонит справиться, как дела, девушка, наверное, разревётся в трубку. Ликуся это умеет. Лучше было бы, если бы она сама заглянула в больницу — глаза в глаза объясняться легче.

— Пошёл я к себе, а то наш завотделением тот ещё цербер. Всех пасёт, — зло пробормотал Дмитрий, гася сигаретный бычок о стену. — Ваш Станислав — просто золото. Его, кстати, по приколу знаешь как называют? Золушкин! Потому что башмаки велики и он ими хлюпает. Того и гляди, блин, потеряет «туфельку».

Витька заулыбался. Хорошо, если этот усатый Золушкин окажется хорошим врачом, ибо долго находиться в бледно-зелёных больничных стенах парню совершенно не хотелось.

— Ты заходи, если что, — сказал Димка голосом волка из мультфильма «Жил был пёс». — Потрещим о нелёгкой.

Виктор помахал ему, и ребята распрощались на лестничной клетке.

Мальчишка миновал холл, бросив беглый взгляд в окно: город не спеша погружался в вечерние сумерки. И мозг тоже точно куда-то погружался. Болели глаза. Сперва парень полагал, что это от резкого запаха сигаретного дыма, но глаза продолжали болеть и потом, точно кто-то давил на них изнутри черепа. Витя сразу отправился в палату, раздумав уже идти знакомиться со Шпалой и Эммой, и плюхнулся на кровать, даже не сняв кроссовок.

Потолок над головой будто поехал по кругу. Мальчишка заслонил глаза рукой, чтобы остановить дурное ощущение «карусели». От этого мозги, казалось, разболелись ещё сильнее. Виктор потянулся за часами, валявшимися на тумбочке, — скоро обход. Башка затрещала, как неисправная лампочка. Подушка показалась слишком твёрдой, заболела шея.

Виктор пришибленно уставился в потолок. Постепенно боль переползла на лоб, макушку, а затем распространилась и по всей голове, сделав её свинцово-тяжёлой.

Кровь

— Сейчас Тамара подойдёт, померяет давление. А пока на вот, — Станислав Юрьевич протянул Витьке термометр. — Привыкать придется, а как ты думал? Это не страшно, просто побочные реакции на противовирусную терапию, понимаешь?

— Вроде понимаю, — без энтузиазма сказал Виктор, засовывая градусник под мышку.

На пороге показалась Тамара Ивановна с маленьким металлическим столиком на колёсах. Золушкин перебросился с ней парой непонятных Вите слов, а потом поднялся, и двери бокса выпустили его вместе с великоватыми и хлюпающими туфлями. Тамара выложила на тумбочку маленькую, чуть желтоватую таблетку в прозрачном пакетике.

— Совсем плохо будет — выпьешь, — сказала она. — Давай термометр. Посмотрим, что там набежало.

Витька сперва поглядел сам и, убедившись, что столбец показывает действительно незначительный подъём температуры, передал градусник медсестре. Та только глянула наметанным глазом и, закрыв инструмент в картонный футляр, положила его на передвижной столик…

Давление у мальчишки оказалось тоже слегка подпрыгнувшим. Удивительно, что это «слегка» так сильно повлияло на общее состояние. Он перевернулся на бок, пытаясь найти более удобное положение, чтобы меньше болела голова. Но это не помогло. Тамара Ивановна, собрав тонометр, тихо открыла двери, и её заношенный, серенький от старости медицинский халат, скрылся из виду.

Темнело. Свет Витька включать не стал. Он понял, что на самом деле не чувствует усталости и совершенно не хочет спать, просто головная боль буквально притягивает к подушке, а любые движения заставляют почувствовать себя десятитонной штангой. Теперь мальчишке не хотелось даже смотреть в окно: ни на крыши девятиэтажек, ни на городские огни, ни тем более на звёзды. Он было потянулся за сотовым, чтоб позвонить отцу, спросить, почему они с мамой не приехали, но передумал. Ведь, наверное, мама просто ещё злится… Почему она так уверена, что её сын наркоман? Да, он понимает, что заразиться мог только через кровь, но как? Витька не кололся. Нет, до того, как он попал в больницу, он вообще успел забыть, как выглядят шприцы.

От тяжёлых мыслей голова болела всё сильнее. Из коридора стали доноситься голоса: от высоких девчачьих до басистых мужских, шаги, топот детских ножек. Наверняка народ стекался в столовую — время ужина всё-таки. Но Витя о еде и думать не хотел, не мог даже! Как только он представлял пусть даже самый аппетитный деликатес, вся головная боль как будто скатывалась в живот и парня начинало подташнивать. Витька уткнулся носом в подушку, чтобы даже ненароком не услышать запаха пищи. А за дверью, как назло, загремели кастрюли, залязгали ложки, казалось, если постараться, то можно и чавканье услышать! Не выдержав, Виктор отвернулся к окну. В стекле отражался свет, пробивающийся через щель между стеной и дверью. За ним — тёмное, чёрное, как смола, небо. Чуть дальше, над центром города, небо переходило в другую цветовую гамму, окрашивалось красноватым туманным заревом. Над больницей висело тонкое, как кружево, белое облако. Маленькое, но такое чёткое, что казалось это и не облако вовсе, а громадная летающая тарелка неправильной формы. По углам окна, у рам, собрались сотни крохотных водяных капелек. Значить это могло одно — на улице наконец похолодало и погода всё-таки вспомнила о том, что близится зима.