Самолетик на площади - Татьяна Апраксина

— Господин Эйк, назовите мне, пожалуйста, одну причину, по которой мне следует с вами разговаривать.

— Я вас вычислил.

— Но доказать вы не сможете ничего.

— Мне и не нужно… — Эйк вскинул брови и попытался округлить глаза самым наивным образом. Отчего бы и не подыграть? — Я просто надеялся на ваше любопытство профессионала. Возможно, я в вас ошибся. Возможно, в вас осталось лишь любопытство доносчика, — еще седмицу назад поданный, без запроса, доклад «О положении дел», что недавно был показан старшему цензору, глава тайной службы оценил. По достоинству. Хорошая была провокация. А оставить его без внимания — еще лучшая, но уже в другую сторону. — Но, судя по вашим действиям, вы серьезно ошиблись — а я даю вам шанс уточнить свои сведения.

— Господин Эйк, вы все прекрасно поняли, — опять поморщился Борстиг. — И я не ошибся. Я промахнулся.

— Скажите мне, господин Борстиг, — не шипеть, не шипеть, пусть начальник канцелярии шипит, ему можно… — Ради чего вы хотели взорвать целую столицу и даже страну? Ради какого святого идеала?

— Вы меня несколько переоцениваете. Я хотел убить вашего… сеньора и вас.

Или хотя бы помешать вам действовать. Вряд ли бы пожар перекинулся на всю страну даже в случае неудачи. — Борстиг откинулся на спинку кресла, теперь он смотрел на Эйка слегка снизу вверх, видимо, ему было так удобнее. Кабинет на четвертом этаже, но этот может рискнуть. Даже со своей ногой. Маленький шанс против нулевого. Сержант Ламменс уж точно бы рискнул; умеет выбирать подходящих людей господин Борстиг. Господин герцог-регент был бы премного разгневан, окажись сейчас в кабинете.

Его новоявленный вассал встал, повернулся к собеседнику спиной — как невежливо и неосторожно, — и принялся шарить по полкам над креслом.

— С каждым днем я все больше сочувствую герцогу Алларэ. Никто его не слушает, ни родичи, ни бывшие сослуживцы… Наследник герцога, Рене, недавно ошарашил всю столицу: вызвал герцога Скоринга на дуэль, а не состоялась она только чудом. Как было известно опять-таки всей столице, герцог Алларэ засадил прыткого родича под домашний арест… Когда бы не запрет регента на любое взаимодействие с той стороной, Эйк написал бы герцогу Алларэ письмо. Неофициальное. С приложением трех побрякушек и искренней просьбой… мольбой, практически: унять своих легальных и нелегальных сочувствующих, или уж сознательно перейти к прямому противостоянию, пока вся эта свора соратников не устроила свару без его желания.

— Господин герцог Алларэ, согласно моим сводкам, вполне готов ждать, пока ваш сеньор повесится сам. Господин герцог Алларэ считает, что время работает на него, а жертв и разрушений будет меньше. Господин Эйк, я знаю, где вы учились, я видел, как вы двигаетесь, не валяйте дурака. Вот так уже гораздо лучше. Глава архивов, оказывается, тороплив. То ли слишком соскучился на своей сидячей работе, то ли всегда таким был. Тороплив и размах у него… внушительный. Его-то никогда не учили проходить одну-единственную милю от рассвета до вечерних сумерек… Медленно, по шажочку в пять минут.

— Что же, вы с герцогом Алларэ не согласны? Это удивительно…

— Нет, — улыбнулся Борстиг, — не согласен. Да, мне очень хочется поговорить с понимающим человеком. Нет, я не вижу в этом практического смысла.

— Так, может, поговорим? Без смысла, просто так? Борстиг закрыл глаза, открыл их.

— Если в нескольких словах — вы допустили катастрофу на севере и еще одну здесь, чтобы иметь возможность беспрепятственно провести свои реформы. Я не герцог Алларэ, мне не застит глаза личное. Вас следовало уничтожить уже за то, как вы взяли власть, но это и правда могло подождать. Но в первую очередь за то, ради чего вы ее взяли. Просто прелестно. Господин глава архивов — человек с твердыми моральными устоями и возвышенными убеждениями. И с этими своими устоями и убеждениями он связал в единый узел множество нитей, смешал несмешиваемое: свел людей казначея с людьми Алларэ, заставил их увидеть общую угрозу и подсказал способ от нее избавиться… а сам остался в стороне. Как и подобает старейшему — и лучшему — сотруднику тайной службы. Кто же не заходил в архивы за справкой, отчетом или попросту советом… в полкасания, в полнамека рождается заговор.

Изящный такой заговор, где кукловод использует марионетку в качестве тарана и разменной монеты сразу.

— Ради чего, по-вашему? — а вздыхать — только про себя, наружу лишь любопытство.

— Ваш сеньор, я не думаю, что это вы или кто-то еще из ближнего круга, вы все же, простите, слишком люди, — спокойно пояснил Борстиг, — по каким-то причинам пожелал изменить человеческую природу. Люди на улицах, да и не на улицах тоже, нововведениям больше радуются — и неудивительно. Каждое из них в отдельности решает какую-нибудь давнюю проблему, улучшает жизнь… но если представить себе, что это — система, и подумать, как она повлияет на то, что уже есть в Собране… если вас не остановить сегодня, вы не только разрушите все отношения между высшими и низшими, вы не только лишите опоры все, чем эта страна жила тысячи лет, вы построите мир, который будет способен жить, только пока любой ценой ломится вперед. Эйк невольно моргнул. Большей чуши ему сроду…

Нет, это не чушь. Это точка зрения умного, очень умного человека, которому не хватило лишь немногих сведений, чтобы понять, что на самом деле происходит. А если сказать ему правду, — и насчет способа взятия власти, и «ради чего», — то господин регент тоже кое-кого уничтожит. С глубоким сожалением, вероятно. Что же с ним делать?..

— Сегодня утром я промахнулся, — сказал Борстиг. — А вот сейчас, кажется, попал.

— Пальцем в небо вы попали! — громко, на выдохе ответил Эйк. — Просто по всем пунктам! И я в сравнении со своим сеньором — не человек вовсе, и если фундамент треснул — дом нужно перестраивать заново…

— Господин Эйк, это вы господину старшему цензору можете сказать, он вам охотно поверит, уже поверил. Я же вас просил, не валяйте дурака. Я восхищаюсь вашим сеньором, в некотором роде. Потому и думал, что его смерти будет достаточно. Вы ошиблись, господин глава архивов. То, что мы делаем — не цепь, где достаточно выбить одно звено. Это суждение не стоит даже бутылки испорченного секретарем вина. А мы засеяли поле, и уже никому не выполоть все ростки. Хорошо, что этого пока не видно, что даже вы еще не понимаете… и как бы мне хотелось, чтобы ваша оценка ситуации оказалась верной. Потому что лучше бы нам и впрямь быть негодяями и нелюдью, изменяющей человеческую природу из благих или неблагих побуждений. Потому что черный король и его воинство, пытающееся спасти мир от близкой гибели — это слишком пошло; то ли дело ломать устои из любви к власти… вот, например, как казначей, доигравшийся-таки с «заветниками» до того, что конец света стал не фантазией, а почти реальностью — от которой еще увернуться надо.