Жить и работать для людей - Владимир Киреев

Пахотных земель за три поколения Лыткины разработали 76 десятин, из них под паром держали 28 десятин.

Крупный рогатый скот у Лыткиных был симментальской породы. Дойных коров имелось 15, несколько десятков тёлок, 15 овец, свиньи. Держали курей, гусей.

В среднем в год вырабатывали 15 пудов масла. Стригли овец, продавали мясо и так далее.

Революция смела хозяйство крестьянина Тулуновской волости Иннокентия Лыткина. Вторая революция девяностых годов – смела крепкий колхоз имени Чапаева, который успешно работал на землях села Шерагул.

Что будет дальше – никто не скажет, однако такая земля не может не родить новых Лыткиных, на этой обнадёживающей ноте и закончим своё отступление от короткого рассказа о приезде писателя.

В первый день зал Дома культуры «Прометей» был переполнен. Валентин Григорьевич с грустью говорил о сегодняшнем незавидном состоянии нашей Родины, заметив как бы между прочим, что города Москва и Петербург живут по совершенно иным законам, нежели вся оставшаяся часть России, хотя такие провинциальные города, как Тулун, и есть Россия подлинная, а вот две столицы, для этой подлинной России – «города потерянные» и ожидать себе оттуда какого-то послабления, каких-то нормальных законов, каких-то нормальных правительственных решений – не приходится. И подтверждение тому – всеобщий разбой и развал по городам и весям России, какой был произведён в девяностые годы, не остановлен тот разбой и развал и по сей день. В стихию необузданного дикого рынка брошены малые города, сёла и деревни, где люди спасаются исключительно благодаря своему великому терпению и столь же великому трудолюбию.

– Но у России будет передышка. Я не знаю, когда наступит эта передышка, но она обязательно наступит, – заметил В. Г. Распутин в своём выступлении.

Тулунская земля встречала писателя хлебосольно, всюду, где он побывал, залы клубов были переполнены и всюду люди ждали от Валентина Григорьевича слов надежды, слов правды, слов глубоких и проникновенных.

Но главное всё же в том, что в России слово писателя ещё что-то значит. А за этим стоит вера – чистая и незамутнённая никакими бреднями политиков, взявших сегодня себе за право проповедовать.

Писателя принял у себя на базе «Казачка Ия» Николай Васильевич Терещенко. Здесь же Валентин Григорьевич встречал тулунских писателей Николая Зарубина и Владимира Киреева, здесь же побывали все известные люди тулунской земли.

Путешествия

Страсть к путешествиям по родному краю захватила мою душу, и вот уже более трех десятков лет им я посвящаю все свои отпуска, ухожу с друзьями в тайгу, в Саяны: зимой по замёрзшим руслам рек – на снегоходах, летом – на катерах и катамаранах.

Больше всего в тайгу, в непроходимые места меня влечёт желание познать наш удивительный сибирский край, его серебряные реки, голубые озера, горные склоны и перевалы. Первые мои походы в Саяны были с местными охотниками и рыбаками. Потом я познакомился с Николаем Терещенко. Он матерый таежник, имеет и соответствующее образование биолога-охотоведа. Ещё он незаурядный организатор, топограф, способный в белом безмолвии присаянских заснеженных степей ориентироваться по звёздам, в любых условиях, по ведомым только ему приметам приводить свою команду точно в назначенное место. Поднимались мы с ним к вулканам Перетолчина и Кропоткина, которые возвышаются недалеко от озера Хара-Нур, до столицы Тывы Кызыл, в Тофаларию, проходили руслами реки Ия, её притоками Эльдран, Ухтум, Дарлик, руслам рек Додот, Хамсара, Хиаи, Холба, Большая Шита, к Ярминским озёрам – Большому, Пиковому, Жёлтому, Малому, озёрам Устю-Дээрлиг-Холь, Ноян-Холь, Кадыш-Холь, Манны-Холь, Тоджа и другим.

Неоднократно бывали в крайнем в этих местах бурятском посёлке Саяны, где у знакомого бурята Бато угощались ни с чем несравнимым сливочным маслом, сбитым из молока коров, нагуливающих свой нектар на чистейших лугах саянских склонов гор.

В этих походах неизменными участниками были Анатолий Анисимов, Сергей Ефремов, иногда – студент из Братска Игорь Исаков, главный редактор журнала «Сибирь» Василий Козлов, оператор Сергей Марков.

О своих походах в команде Николая Терещенко я написал несколько очерков, которые пусть в малой степени, но всё же передают атмосферу наших экспедиций, рассказывают о трудностях, с которыми пришлось столкнуться, о том, что пережили, чему стали свидетелями, какие чувства испытали, и что узнали о неповторимом сибирском крае.

Места, где мы бывали, мало кем хоженые, разве только местными бурятами, тувинцами и тофаларами. Потому особенно поражают воображение экспедиции в Восточную Сибирь в девятнадцатом веке жителей европейской части России, например, географа и геолога, князя Кропоткина Петра Алексеевича, в честь которого и назван вулкан.

«…Из Европы на лошадях, за тысячи вёрст – это не на снегоходах, с печкой и электростанцией. Судя по его делам, человек этот был во всех отношениях неординарный. Геолог, обосновавший широкое распространение древних материковых льдов в северной и средней Европе, член многих научных обществ, уезжает в эмиграцию. И конечно же «бродивший по Европе «призрак коммунизма» не мог оставить его равнодушным к общеполитическим событиям того времени. Он член анархических организаций, автор трактатов по этике, социологии, истории Великой французской революции. По следам своих встреч с В. И. Лениным написал воспоминания «Записки революционера» (из моего очерка «На снегоходах к вулкану Кропоткина»).

«…Вокруг, как безбрежное море, раскинулись горы самых причудливых форм и очертаний, изрезанные глубокими лощинами и украшенные зубчатыми гребнями. Вдали, подпирая вершинами небо, высились гольцы. Они стояли прямо перед нами во всём своём величии.

С высоты в несколько сотен метров видна река. Слева – ущелье. По тёмной полосе на снегу угадывался наш путь. Слепящим глянцевым пятном синел падающий водопад. Он был окружён полукольцом отвесного карниза, напоминающий сказочную крепостную стену с выступающими башнями, колоннами. Обнажённые разноцветные пласты льда разукрасили её в причудливые тона: белые, светло-зелёные, жёлтые, красные. И вся эта картина как бы плыла, покачиваясь в ослепительных лучах уже весеннего солнца, поражая воображение первозданным величием» («Капкан»).

Запомнился нелёгкий путь до Кызыла, наверное, потому, что он был действительно трудным.

«…В ночной тишине, когда просыпаешься от смутного беспокойства, когда кроме стука собственного сердца ничто не напоминает о жизни, всему этому, порождающему глубокое чувство затерянности, мы смогли противопоставить одно – наше единство. Мы боролись не только со встретившимися на пути трудностями, но еще каждый боролся с самим собой, со своими собственными слабостями, что гораздо труднее. И всё это – в условиях неизвестности, бездорожья, холода, полного отсутствия помощи со стороны. Казалось бы, шестнадцать дней пути – по времени не так уж и много, однако нехоженая никем дорога поглощала всё наше сознание, направляла мысли в русло предположений, догадок, повторных расчётов. Бесчисленные «если» держали нас в плену, не давали расслабиться» («По Хамсаре»).

Каждый поход приносит свои неожиданности, свою новизну и понимание того, что природа неповторима. В ней нет однообразия, где даже деревья одного и того же вида не похожи друг на друга, как не похожи горы, реки, озёра, водопады, звериные тропы. Даже снег, по которому идёшь на снегоходе, совершенно иной, чем тот, по которому ты шёл вчера. Даже вода из реки и та по вкусу иная, нежели вода в том озере, из которого ты вчера пил или варил чай.

«…Задержался возле распускающейся лиственницы, вдыхая терпкий таёжный аромат. Вскоре вышел на топкий, заболоченный берег, заросший карликовым березняком. Издали горы кажутся голубыми, завешанные нежной вуалью облаков, но когда видишь их вблизи, то они предстают перед глазами зелёными. И зелень эта сочная, яркая, свежая, словно её только сейчас помыли водой. От самого озера вверх по противоположному склону горы поднимался редкостный кедрач с зелёным полумраком раскидистых крон. Пятнами светились солнечные лужайки яркой кашкары. Невдалеке, возле берега плавали утки. Гладь воды отражала чистоту зелёного мира и синеву неба, а в глубине прозрачной плоти темнели замшелые валуны. Вдали, немного правее, виднелось зимовьё. Там, возле него зарождалась и начинала свою жизнь речка Ярма («На Ярминских озёрах»).

А когда возвратишься в нашу зачумлённую обыденность – к домашнему уюту, бетонным пятиэтажкам, работе, повседневным хлопотам, то чувствуешь себя уже несколько другим человеком, по-другому оценивая окружающее, по-другому выстраивая собственные взаимоотношения с людьми. Природа обновляет, очищает, воспитывает, встряхивает, перестраивает тебя изнутри и в том её великая сила.

«…Лёжа в спальнике и глядя в яркое звёздное небо, я думал о том, что, путешествуя, человек меняется, становится другим. Выбравшись из болота повседневных забот и привычных будней, он по-иному видит и слушает природу, даже дышит по-иному. И это путешествие в тайгу переводит его в другую разновидность бытия. Меняющийся окружающий мир накладывает отпечаток на внутренний мир человека, на его душу» («На Ярминских озёрах»).