Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

Поскольку Новгород и Псков, а также царские дворцы в Петергофе, Царском Селе, Павловске и Гатчине находятся на северо-западе России, они относились к зоне компетенции командования германской группы армий «Север». Псков был занят уже 9 июля 1941 года, чуть более чем через две недели после нападения Германии на Советский Союз, Новгород же пал 15 августа. 13 сентября вермахт достиг Гатчины, двумя днями позже вышел к Павловску, еще через два дня взял Царское Село, а 23 сентября – Петергоф. Никто не ожидал такого скорого прихода немцев; имевшееся в распоряжении музейных работников время на то, чтобы защитить или вывезти музейные ценности, сократилось до нескольких недель и даже дней. Стратегической целью 18‐й армии (группа армий «Север») был захват Ленинграда, однако еще в октябре командование отказалось от штурма, решив блокировать город и выморить его голодом. Оккупированные дворцы, за исключением Гатчины, стали частью кольца, сомкнувшегося вокруг Ленинграда; Новгород в течение двух с половиной лет находился на линии Волховского фронта. Псков, который отделяли от фронта около 200 километров, превратился в центральный перевалочный пункт оккупационных сил в северном регионе. В конце января 1944 года Красная армия сумела освободить Новгород и царские резиденции, а 23 июля, после более чем трехлетней оккупации, – Псков.

Новгород и Псков принадлежат к числу гордых городов русского Средневековья, царские дворцы с XVIII века символизируют притязание России на место в ряду держав, вершащих судьбы Европы. Это важнейшие для русской истории и культуры места. Кроме того, они в течение многих веков, каждый по-своему, отражают особые отношения России с немецкими землями: оба древних города были связаны с Ганзейским союзом, а дворцы через династические браки – с немецкими монаршими домами. Возможно, группа армий «Север» и ее командующие мало знали об этой истории. Однако в их задачи входило «изымать, сохранять» и «возвращать» в рейх культурные ценности, имевшие немецкое происхождение. Наиболее известный пример – Янтарная комната, привезенная в Россию из Пруссии. Но для настоящего исследования не менее важен и другой аспект. Группа армий «Север» на протяжении всей войны задавала единую организационную рамку – систему подчинения и компетенций. Таким образом, хищение художественных ценностей с того момента, как их обнаруживали военнослужащие вермахта, до вывоза их в тыл немецких войск, а также эвакуацию и последующий поиск утраченного можно проследить не только локально, но и в общем контексте.

Вопросы по микроистории музеев северо-запада России

Каков был статус упомянутых городов и музейных коллекций в глазах тех, кто должен был их оберегать? Отношение к культурному наследию в России после 1917 года, как будет показано ниже, неоднократно резко менялось. Какие предметы летом и осенью 1941 года – в условиях казавшегося неудержимым наступления противника – решено было отправить в безопасное место, какие ресурсы вообще имелись в распоряжении музейных работников на местах? Как они действовали в условиях страшного цейтнота (Глава I)?

В следующей главе мы представим взгляд с другой стороны: имели ли немецкие захватчики представление о культуре страны, которую покоряли? Не считали ли они малоценным все в этой стране «варварства» и «еврейского большевизма», как изображала СССР нацистская пропаганда? Существовали ли рейтинги или приоритеты при поиске и захвате трофеев (Глава II)?

В каких формах происходила конфискация произведений искусства? Как была организована и структурирована в вермахте «служба охраны произведений искусства»52? Как в конкретных ситуациях выглядели напряженные отношения армии с другими нацистскими организациями? Имело ли место принудительное, добровольное или обусловленное интересами дела сотрудничество оккупантов и местных музейных работников? Что происходило с конфискованными коллекциями, какими маршрутами попадали они в рейх, что ожидало их в пути (Глава III)? Этот вопрос подводит нас к темам поисковых операций после войны и возвращения предметов искусства; они здесь будут рассмотрены только на отдельных примерах (Глава IV).

Война изменила взгляд советских людей на собственную историю. Заставили ли их утраты и разрушения по-новому осознать свое великое наследие? Как начиналось послевоенное восстановление? Была ли эта работа объявлена «национальной», общегосударственной задачей? Советский Союз победил, но его инфраструктура оказалась разрушена, а человеческие потери превосходили всякое воображение. Кто в этой ситуации выступил с инициативой сохранить и восстановить то, что еще можно было спасти? Какие программы разрабатывались, какие средства на них ассигновались (Глава V)?

В ходе исследования на передний план вышли две темы, которым в начале проекта не придавалось большого значения, а в итоге именно их разработка и привела к новым важным результатам, существенно дополнившим и скорректировавшим прежние представления о произошедшем. Эти темы касаются, во-первых, действующих лиц, с обеих сторон участвовавших в рассматриваемых событиях, и, во-вторых, – масштабов грабежа.

Действующие лица в учреждениях и вне их

Чтобы понять и отчаянные попытки советской стороны спасти произведения искусства, и организацию вывоза этих произведений немецкой стороной, недостаточно рассматривать только учреждения. В действительности часто люди – директора музеев и хранители коллекций, офицеры и солдаты – импровизировали, что накладывало на происходящее индивидуальный отпечаток. В то время как те, кто оберегал музейные коллекции, прекрасно их знали, с ними сроднились и оттягивали свой отъезд сколько могли, потому что стремились спрятать еще и еще один последний экспонат, оккупанты смотрели на эти ценности иначе – как чужаки, для которых все в этой стране было чуждым. Кто они – эти немецкие «защитники произведений искусства»? Какое образование, какой профессиональный опыт они имели? Разделяли ли они идеологию национал-социализма или же руководствовались чисто профессиональными интересами? Обладали ли они на местах какой-либо свободой действий, и если да, то какой? Ответы на подобные вопросы можно найти в частной переписке и дневниках, хранящихся в личных архивных фондах и в семьях потомков. На их основе можно попытаться подступиться к ответу на вопрос о связи между профессиональной этикой и грабительской войной. Уже давно являются предметом изучения этические вопросы, связанные с участием представителей технических профессий в военных преступлениях; теперь же такие вопросы ставятся и применительно к тем, кто работал в области культуры (понимаемой в широком смысле). Но биографический подход открывает новые перспективы не только для изучения немецкой стороны: не менее показательны жизненные пути и личный опыт тех советских людей, которые сохраняли национальные художественные ценности на местах, в эвакуации, или разыскивая их после войны. Дневники и мемуары этих людей представляют собой захватывающую картину.

Второй комплекс вопросов, по которому микроистория отдельных музеев позволяет найти новую информацию, – это частные грабежи, совершенные солдатами оккупационных сил. О них уже упоминалось выше. Неоднократно в донесениях вермахта или оперативных штабов отмечается, что еще до того, как они приступили к «изъятию