Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

уничтожение. Самая опасная ситуация была в Гатчине, где сначала разместился штаб главы Временного правительства Александра Керенского с казачьим отрядом55, а после казаков расквартировались большевистские вооруженные отряды: матросы и части Красной гвардии. Но даже в этих условиях удалось сохранить основной фонд предметов искусства, а также ценные интерьеры.

В мае 1917 года Временное правительство создало комиссии по приемке и охране бывших царских дворцов (позднее они стали называться «художественно-историческими комиссиями»), составившие первые научные описания коллекций. Не только в России, но и в остальной Европе практически не было опыта превращения резиденций свергнутых правителей в музеи. Два наиболее значимых примера – Лувр и Версаль – отражали две разные концепции: создание музея в бывшем дворце или создание дворца-музея как комплекса исторической архитектуры с интерьером, богато украшенным произведениями искусства. Среди тех, кто хотел превратить бывшие царские резиденции в национальные музеи, был граф Валентин Платонович Зубов. По его словам, «музей-дворец есть, прежде всего, памятник жизни, книжка с картинками, ярче, чем всякие слова, способный воссоздать атмосферу известных эпох…»56.

25 октября (7 ноября по новому стилю)57 1917 года в России к власти пришли большевики. Вопреки пессимистическим прогнозам, новое правительство объявило о своем намерении охранять памятники культуры. Бывшие царские резиденции были объявлены неприкосновенными и не подлежащими реквизиции, иначе как с разрешения компетентных государственных органов; дворцы должны были готовиться к получению статуса государственных музеев58. Эти шаги поддержала значительная часть интеллигенции и сотрудников учреждений культуры. Многие художники, искусствоведы, архитекторы и ученые, даже если не разделяли политических позиций большевиков, были готовы сотрудничать с новой властью. «Я прикинусь чем угодно, приму любую политическую окраску, чтобы охранить духовные ценности, которые возместить труднее, чем людей», – писал В. П. Зубов в своих мемуарах59.

2. НАЧАЛО ГОСУДАРСТВЕННОЙ МУЗЕЙНОЙ ПОЛИТИКИ

Царские дворцы были далеко не единственными хранилищами художественных ценностей, которые нуждались в защите. Все памятники исторической культуры – символы «проклятого прошлого» – оказались в опасности: им, как правило, грозили простой грабеж и вандализм. Многие произведения искусства были увезены их владельцами в эмиграцию, другие присваивались частными лицами. В связи с нехваткой жилья исторические здания использовались как жилые – ведь законов об охране и использовании памятников культуры еще не существовало. Собственную культурную политику большевики начали с национализации важнейших культурно-исторических коллекций, преобразовав их в государственные музеи. Весной и летом 1918 года в системе Народного комиссариата просвещения были созданы структуры, которые должны были отвечать за музейное дело и охрану памятников: сначала это была коллегия Наркомпроса, а затем специальный отдел – Главный комитет по делам музеев (сокращенно Главмузей), занимавшийся помимо музейных вопросов также охраной памятников искусства и старины60. Сотрудников отбирал художник, искусствовед и реставратор И. Э. Грабарь в соответствии со строго профессиональными критериями.

Кроме практической деятельности Главмузей разработал проекты законов об охране памятников культуры. 19 сентября 1918 года Совет народных комиссаров принял декрет, запрещающий вывоз и продажу предметов искусства за границу. Отныне для этого требовалось специальное разрешение Главмузея. 5 октября был издан Декрет о регистрации, приеме на учет и охране памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений. Шаг за шагом создавалась правовая база для организации охраны памятников по всей стране, что стало чрезвычайно важной мерой, позволившей остановить волну разрушений. Однако первой же нарушила новые законы сама власть, от имени которой они принимались. Уже в 1920–1921 годах государственные учреждения стали распродавать музейные коллекции, а в 1922 году усилилась кампания по изъятию церковных ценностей, начавшаяся еще в первые месяцы после революции. Подобные действия всегда оправдывались ссылками на «государственные интересы», менялись только детали: вначале речь шла о пополнении бюджета, затем о помощи голодающим и, наконец, о финансировании индустриализации.

На протяжении 1920‐х годов Наркомпросу приходилось обороняться от ведомств, которые посягали на исторические здания, произведения искусства и другие культурные объекты. Одной из действенных форм этой борьбы было превращение исторических памятников в музеи, но эта идея часто встречала сопротивление. Даже среди интеллигенции многие одобряли уничтожение прошлого: культурное пространство, считали они, необходимо «расчистить», чтобы могла возникнуть новая культура. Простым гражданам еще меньше нравилась идея хранить «романовский хлам», как иногда называли царские дворцы. Но в представлении наркома просвещения А. В. Луначарского, музеи должны были стать культурными центрами с целым рядом разнообразных функций: хранилищами древностей и произведений искусств, центрами просвещения и науки, а также местами эстетического и интеллектуального наслаждения61. Однако на практике образовательная функция музеев часто понималась иначе, а именно – как «политическое просвещение», агитационная и пропагандистская работа.

3. 1920‐Е ГОДЫ: НОВАЯ ЖИЗНЬ ДВОРЦОВ И ЦЕРКВЕЙ

Пригородные дворцы: между прошлым и будущим

Для пригородных дворцов борьба большевиков с памятью о прошлом началась с переименования: Царское Село в 1918 году нарекли Детским Селом, Гатчина в 1923 году стала Троцком (в честь Льва Троцкого), а в 1929 году (после опалы Троцкого) – Красногвардейском, Павловск с 1918 по 1944 год назывался Слуцком (в память о революционерке Вере Слуцкой). Только Петергоф сохранил свое историческое название и стал первой из бывших пригородных резиденций, открывшей свои двери в качестве музея: 18 мая 1918 года залы Большого дворца посетила небольшая группа рабочих, а 2 июня число посетителей уже достигло 400 человек. Летом открылись музеи в Царском Селе и в Гатчине. Посетители Царского Села при входе в залы надевали поверх обуви так называемые музейные тапочки: тем самым не только защищались уникальные паркетные полы, но и посетители музея психологически подготавливались к встрече с прекрасным62.

В Петергофе остро нуждалась в реставрации сложная система фонтанов. Этой задаче с 1925 года посвятил себя Николай Ильич Архипов, еще до революции получивший образование на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета и в Археологическом институте. Когда в 1924 году его назначили директором, никакого плана реставрации дворцов и парков не существовало, не имелось даже документации по зданиям и другим объектам, на которую можно было бы опереться. Архив случайно нашли в одном из зданий парка, он и послужил основой для реставрационных работ63.

Для того чтобы Петергоф снова мог гордо называться «русским Версалем», Архипову пришлось защищать дворцы и парки не только от обветшания, но и от различных проектов, предполагавших их нецелевое использование. Случались конфликты с ленинградской администрацией. В 1937 году Архипова исключили из партии, затем арестовали и за «контрреволюционную деятельность» приговорили к пяти годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере; реабилитирован он был только в 1956