1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Подобно словам «черный» и «Йиппи!» слово «палестинцы» впервые вошло в обиход в 1968 году. Прежде эти люди были лишены особой, своей собственной культурной идентичности, которая мыслилась бы как определенная национальность. Обычно об арабах, живущих в Израиле, так и говорили: «арабы в Израиле». С арабами, живущими на западном берегу реки Иордан, было несколько сложнее: эта область являлась частью Государства Иордан, поэтому, хотя культура местных жителей была идентична той, что существовала на противоположном берегу Иордана, они считались иорданцами. Когда американские газеты вели репортажи с западного берега, место событий обозначалось как «территория Иордана, оккупированная Израилем».

В начале 1968 года слово «палестинский» использовалось по большей части применительно к отрадам арабов, участвовавшим в партизанской войне (в западной прессе их также часто именовали террористическими организациями). Эти группы использовали слово «палестинский» как своего рода ярлык, например, в названиях «Палестинский народный фронт», «Палестинская революция», «Палестинское революционное молодежное движение», «Авангард освобождения Палестины»,- «Палестинский революционный фронт» и «Народный фронт освобождения Палестины». Перед войной 1967 года действовало минимум двадцать шесть таких групп. В контркультуре левого толка эти группы именовались националистическими и пользовались поддержкой, хотя финансовая помощь, оказываемая им представителями «мейнстрима» в западных странах, была незначительной. То, что Эс-эн-си-си поддерживал такие группы, способствовало дальнейшей изоляции некогда ведущей организации в борьбе за гражданские права.

Через неделю после начала 1968 года Ахмед аль-Шукери был объявлен лидером одной из господствующих арабских группировок — Организации Освобождения Палестины, ООП, основанной в 1964 году. Одной из главных причин его популярности была угроза (которую он так и не привел в исполнение) «сбросить евреев в море». Обвиняя «палестинцев» в крушении их планов, обмане, а иногда и неприкрытой лжи, организация — конкурент «Аль-Фатах» отказалась признавать лидерство ООП, если им будет руководить аль-Шукери. Лидером «Аль-Фатах» (что в переводе означает «Завоевание») был Абу Амар, ставший д ля арабов легендарным героем партизанской войны после опустошительного рейда в 1964 году, положившего начало движению «Аль-Фатах». Тогда его участники пытались взорвать насос, но им не удалось сделать так, чтобы взрывчатка сдетонировала. Все они были арестованы по возвращении в Ливан. Имя Абу Амар было своего рода военным псевдонимом, под которым действовал тридцативосьмилетний палестинец Ясир Арафат.

В начале 1968 года восемь из этих организаций объявили о своем подчинении единому командованию для осуществления операций в ходе партизанской войны против Израиля. Они также сообщили, что рейды участятся, однако не будут направлены против мирного населения Израиля. Представитель этого объединения, палестинский кардиохирург Исам Сартави, заявил, что его целью является «ликвидация сионистского государства» и что оно отвергнет любые предложения мирного урегулирования на Ближнем Востоке. «Мы верим только в наше оружие, и силой нашего оружия мы собираемся основать независимую Палестину».

О дурных новостях свидетельствовала и обложка январского выпуска «Буллетин оф атомик сайентистс» («Бюллетеня уче-ных-атомщиков»). Стрелки часов, изображенных на обложке, показывали без семи минут двенадцать. Часы, послужившие символическим обозначением близости мира к ядерной катастрофе, показывали без двадцати двенадцать начиная с 1963 года. Редактор «Бюллетеня» доктор Юджин Рабинович объяснил, что стрелки часов были переведены для наглядной демонстрации возросшего насилия и национализма в мире.

С другой стороны, в первый день года Элиот Фремонт-Смит начал рецензию на посмертно опубликованное сочинение Джеймса Джойса «Джакомо Джойс» следующими словами: «Судя по началу, 1968 год будет блистательным с точки зрения литературы».

После интенсивных дебатов, имевших место в 1967 году, 1 января 1968 года британцы сообщили, что звание поэта-лауре-ата переходит от Джона Мэйсфилда к Сесилу Дэй-Льюису, автору мистерий, профессору поэзии в Оксфорде. Поэт-лауреат — официальное лицо при королевском дворе, несколько более высокого ранга, нежели попечитель, но ниже, чем заместитель по вопросам мер и весов. Когда Мэйсфилд скончался (он пробыл поэтом-лауреатом тридцать семь лет), многие говорили, что теперь, в конце 60-х, сама идея должности при-, дворного поэта устарела.

В первую неделю 1968 года вновь зазвучал голос Боба Дилана, исчезнувшего на полтора года после перелома шеи (он потерпел аварию на мотоцикле). Его новый альбом «Джон Уэст-ли Хардинг» встретил теплый прием как у поклонников, так и у критиков. Перед этим он совершил, так сказать, «грабительский набег» на фолк-рок (это выражение использовалось, когда в его композициях зазвучала электрическая гитара). Но теперь, в 1968 году, Дилан по-настоящему вернулся к фольклорным истокам, исполняя песни в сопровождении акустической гитары и губной гармоники, в то время как на заднем плане звучали фортепиано, бас-гитара и ударные. Журнал «Тайм» писал: «Его новые песни просты, они спеты тихим голосом; они напоминают нам о бродягах и «хобо»; в них акцентируется внимание на моральных проблемах, часто с религиозными обертонами (например «I Dreamed I Saw St. Augustine» — «Мне снилось, я видел Блаженного Августина» и притчу «Judas Priest» — «Иуда во священниках»). Наиболее сильное впечатление производит последняя композиция — свинг под названием «I’ll Be Your Baby Tonight». Однако не кто иной, как Дэн Салливан, писавший для «Нью-Йорк тайме», указал, что в фамилии техасского бродяги Джона Уэстли Хардинга отсутствует буква g, и предположил, что Дилан, не произносящий g в конце множества слов, «по-видимому, вдруг почувствовал, что должен вернуть хотя бы одну букву».

Футбол в Америке стал столь популярен, что грозил вытеснить с первого места бейсбол. 1 января 1968 года более ста тысяч человек — это было самое большое скопление народа в «Роуз-Боул» — наблюдали за уникальным игроком Оренталем Джеймсом Симпсоном (Калифорнийский университет), который прибавил к общему счету два гола, забив их с расстояния ста двадцати восьми ярдов, и нанес поражение Индиане со счетом 14:3.

«Величайшим событием, ожидаемым в 1968 году, — писал Бернардин Моррис в «Нью-Йорк тайме», — будет увеличение длины подолов, уже несколько лет не закрывавших колен, на фут или около того — до уровня икр». В январе пошел слух о том, что Федеральное управление по жилищным вопросам дало предпринимателям устную директиву; в ней якобы говорилось, что ношение мини-юбок в холодную погоду будет приводить к накоплению молекул жира в ногах. Впрочем, слух оказался мистификацией.

Вместе с тем британское правительство упустило налог на прибыль за мини-юбки. Налог с продаж (12,5%), которым облагалась продажа юбок, распространялся только на изделия длиной более двадцати четырех дюймов. Это делалось, чтобы освободить от налога детскую одежду. Однако длина модных женских юбок в Англии зимой 1968 года колебалась между тринадцатью и двадцатью дюймами.

Правда, следует заметить, что концепция моды 1968 года заключалась в отказе от каких бы то ни было ограничений или табу. Следование догмам вышло из моды, и писатели пророчили дальнейший рост стремления к максимальному разнообразию в том, что люди могут на себя надеть.

1968 год имел для женщин большое значение не только из-за длины юбок. Сыграли свою роль и события вроде того, о котором 1 января объявила Мюриель Зиберт: она стала первой женщиной, которая приобрела место на Нью-Йоркской фондовой бирже за всю ее стасемидесятипятилетнюю историю. Зиберт, тридцативосьмилетняя блондинка из Кливленда (друзья звали ее Микки), решила проигнорировать многочисленные советы деятелей финансового мира, что разумнее будет дать возможность приобрести место на бирже мужчине. «Совет управляющих утвердил меня. Я отправилась на биржу и выписала чек, покрывающий баланс обладателя места на бирже (четыреста сорок пять тысяч долларов) плюс семь тысяч долларов в уплату вступительного взноса. Выйдя оттуда, я купила три бутылки французского шампанского для сотрудников моего офиса. Я просто не могла поверить, что это случилось со мной. Я была на седьмом небе от счастья».

Казалось, в 1968 году в немногих сферах человеческой жизни дело обойдется без конфликтов. Новость о том, что Кристиан Бернард из «Грут шур хоспитал» в Кейптауне (Южная Африка) осуществил успешную пересадку сердца умершего тридцативосьмилетнего пациента пятидесятивосьмилетнему дантисту Филипу Блейбергу, должна была быть оценена как хорошая. Это была третья пересадка сердца (Бернард делал такую операцию второй раз), однако с точки зрения медицинской науки она осуществилась успешно впервые. Бернард начал год (и провел большую его часть) в роли международной знаменитости, раздавая автографы, давая интервью, улыбаясь и высказывая суждения, расходящиеся в цитатах, к которым уже с начала января с неодобрением отнеслись представители его профессии. Бернард подчеркивал, что, несмотря на внезапную славу, он по-прежне-му получает всего восемь с половиной тысяч долларов жалованья в год. Однако его подвиг вызвал и сомнения. Немецкий врач назвал его преступлением. Биолог из Нью-Йорка, очевидно, путая докторов с юристами, заявил, что Бернард должен быть «лишен права на жизнь». Три известных американских кардиолога объявили мораторий на пересадку сердца; Бернард немедленно ответил, что не станет следовать этому запрету.