Век моды - Жан Ворт

Миссис Хартман в очень популярном в то время платье от Ворта, 1866

После тканей наиважнейшим занятием Ворта было развитие новых отделок – бисером, позументом, шнуром галуном – и возрождение старых рисунков кружева и вышивки. Его ум никогда не уставал что-то создавать.

Все материалы и отделки, которые он использовал, исполняя свои замыслы, были французского производства. Отец следил за тем, чтобы изготовители французских шерстяных тканей совершенствовали свою продукцию, чтобы он мог покупать их во Франции, а не в Англии, всегда считавшейся родиной шерстяных тканей. Единственный материал, для которого он когда-либо делал исключение, был ирландский поплин[25]. Ворт никак не мог добиться, чтобы его удовлетворительно делали во Франции. Он отстаивал французские товары из благодарности Франции, которой, как он говорил, обязан всем, потому что она предоставила ему возможность выразить свой особый талант.

Герцогиня де Морни, урожденная княжна Трубецкая, в платье от Ворта, 1863

Герцогиня де Морни в платье от Ворта дома

Мой отец в первый раз начал заниматься позументами[26], басонами[27], галунами[28], когда создавал фестонные и складчатые оборки, рюши, ролики для разнообразия своих первых моделей у Гажлена. Одной из первых отделок, которую использовал Ворт, был гагат[29]. Когда отец ввел его около 1855 года, он был объявлен слишком тяжелым и броским и встречен с большой враждебностью. Однако два года спустя, благодаря осторожности, с которой он его использовал, гагат стал главным украшением пальто и платьев и занимал важное место в украшениях в течение пятидесяти лет, что в особенности способствовало развитию этой специфической отрасли промышленности.

Позументы, басоны, галуны были только началом, когда отец впервые делал свои модели у Гажлена. И хотя их цена не превышала четырех франков за метр, это считалось чрезмерным, и отец был вынужден обратиться к кружеву и вышивке. Кружево, которое вскоре стало одним из самых сильных конкурентов гагата, вначале встретило такой же холодный прием, который был оказан его блестящему сопернику, но совсем по другим причинам. Настоящее кружево тогда столь редко встречалось и так ревностно хранилось владельцами, что было очень трудно убедить их использовать его в качестве отделки. Была сделана робкая попытка изготавливать кружева фабричным способом, поскольку метод Жаккарда[30] вошел в употребление около 1840 года. Но поскольку не было спроса на эту прозрачную ткань, почти ничего не делалось для усовершенствования процесса. Однако Ворт убедил некоторых из своих клиентов, ловко задрапировав и разместив кружево, разрешить ему использовать бесценное наследство. Результат был настолько неотразимым, что он победил их сопротивление.

Когда запасы настоящего кружева были исчерпаны, а это произошло весьма быстро, отец привез имитацию старинного кружева, настолько искусно изготовленную, что распознать подделку можно было, только обладая опытным взглядом. И снова, благодаря усилиям Ворта, появилось новое производство – изготовление кружева, которое стало процветать. Не следует думать, что первое десятилетие самостоятельной деятельности отца было простым или безоблачным. Как и во многих других делах, возрождение искусства изготовления платья было медленным и болезненным. Публика принимала его нововведения с упрямой неохотой. Клиенты требовали, например, изготовить пальто, использовав четыре метра бархата стоимостью в среднем сто тридцать один франк, которое «проживет» по большей мере три или четыре года. Любое нововведение рассматривалось с подозрением и вызывало неодобрение даже у торговцев, которые могли бы от этого получить прибыль. Один из членов жюри на выставке 1851 года однажды сказал моему брату Гастону, что его коллеги по жюри критиковали модели, представленные нашим отцом на показ, с особой резкостью и суровостью, потому что они так сильно отличались от общепринятой моды.

Но со временем Чарльз Фредерик Ворт склонил на свою сторону и оптовую, и розничную торговлю, и критиков, и экономных клиентов. Когда наконец женщины поняли, что могут больше не носить сделанные дома некрасивые платья, а кутюрье сошьет модель, специально подобранную для их типа фигуры и лица, его борьба закончилась полной победой. Он завоевал успех уже в 1851 году, когда, несмотря на суровую критику жюри на выставке, выставленные модели Дома Гажлена получили такое одобрение, что покупатели из домов Лондона приехали в Париж для более подробного знакомства и увеличили число своих заказов. Если за год до этого заказ включал в себя дюжину моделей, то после выставки заказ размером в сотни моделей стал обычным. Все это означало, что для находившихся в бедственном положении кутюрье началась новая, славная жизнь. Другая польза от выставки заключалась в том, что, вернувшись домой, энтузиасты открывали магазины в своих странах, где копировали парижские модели.

Бальное платье от Чарльза Фредерика Ворта, 1860. Рисунок Шарля Палетта. Фонд Александра Васильева

Еще один стимул получили наше ремесло и связанные с ним отрасли промышленности во время Реставрации Империи к концу 1852 года, поскольку она принесла с собой множество официальных приемов, где были допустимы только самые великолепные туалеты.

Костюм для путешествий от Ворта, Париж, ок. 1865 года

Дама в амазонке от Ворта и в шляпе для верховой езды, Париж, ок. 1865 года

Платье от Чарльза Фредерика Ворта, 1860. Рисунок Шарля Палетта. Фонд Александра Васильева

Основа современного огромного экспорта была заложена в то десятилетие выдающимися и честолюбивыми людьми из других стран, кто, предполагая, что их будут допускать в Тюильри и принимать при дворе, приезжал, смотрел и покупал одежду в Париже. Среди них были и американцы. Их покупки были вынужденно расточительными, потому что кроме приемов, устраиваемых в императорских дворцах в Париже, Компьене и Фонтенбло, проходило множество мероприятий силами самих парижан.

Когда путешественники возвращались домой, парижская одежда возбуждала их соперников и друзей подражать, это автоматически создавало новых клиентов. И они стали такими же преданными нашими клиентами, как те, которым подражали, потому что в основном не существовало другого рынка, столь успешно специализирующегося на продаже одежды. Это было начало золотого века для кутюрье и изготовителей шелка, кружева и всех других предметов, вносящих свой вклад в туалет дамы. В это время парижанке дали возможность проявить свой врожденный вкус, в наши дни называемый шиком – главная ее характеристика, и вскоре она уже устанавливала стандарт элегантности во всем мире. Со временем парижанка стала столь известной в силу своего чутья в портновской красоте, что платье, прибывшее не из Парижа, не принималось во внимание. Женщины хотели иметь только французскую модель, придававшую им чувство самоуважения. Город света стал основным поставщиком дамского платья во все страны цивилизованного мира.

Но новую моду порой называют изобретением дьявола. Моя мама никогда не забывала резонанс, который вызвала одна из таких моделей – революционное новшество в дамских шляпах. В 1850-е годы женщины носили шляпы, называемые «капорами», «кабриолетами» или «биби». Название происходило от широких полей в форме складного верха конного экипажа, которые обрамляли лицо и завязывались под подбородком широкой лентой и бантом. Семейный альбом хранит много снимков с подобными шляпами. Внутри этих полей располагался узкий рюш из белого или цветного тюля – «бажу» (щечки). Сзади шляпа почти доходила до шеи и образовывала круглый маленький шиньон, всегда сделанный из настоящих волос, ни в коем случае из фальшивых. К задней части капора пришивалась широкая оборка из материи, подходящей по цвету к шляпе, – «баволе»[31]. Он свисал на плечи и полностью закрывал сзади шею и волосы. «Кабриолет» вошел в моду во время Империи, да и при Реставрации и царствовании Луи Филиппа все еще был в моде.

Мой отец никогда не любил такую моду и считал, что очень жалко прятать под шляпой на три четверти волосы женщины, ведь именно они часто бывают ее главным предметом красоты. (Что бы сказал он сейчас!) Желая воскресить моду периода Людовика XVI и Марии Антуанетты, он решил начать с «кабриолета» и убедил мать отправиться на скачки в шляпе, с которой он убрал «баволе». Это был настоящий «государственный переворот». Ничто не может в наши дни вызвать сенсацию, сравнимую с той, какую произвела мама, появившись без «баволе», явив шиньон и шею на всеобщее обозрение.

Лошади и скачки ушли на второй план. Все взгляды были направлены на мадам Ворт с ее скандальной шляпой. Но, возвращаясь со скачек, ее карета поравнялась с экипажем княгини Меттерних[32], и новый головной убор собрал свою первую дань. Принцесса выглянула наружу и воскликнула: «Моя дорогая мадам Ворт, что за очаровательная шляпа?» Это было начало. В течение недели княгиня и ее современницы появились в шляпах без «баволе».