Цепная реакция - Виктор Лагздынь

С кручи, где стояла Рита, обычно хорошо просматривалась противоположная сторона. За небольшой светлой полянкой снова поднималась густая тёмно-зелёная стена леса — это местечко всегда казалось Рите самым красивым во всём лесу. Но сейчас другой берег реки лишь угадывался за плотной дождевой завесой. И неожиданно, как уже бывало много раз, когда Рита приходила сюда, на берег, она опять подумала: а почему реку называют Клеверкой?

Казалось бы, простой вопрос. Но ответить на него нелегко. На берегах этой реки по всему её течению не так уж много клеверных лугов, не больше, а скорее меньше, чем возле других рек. Откуда же это название — Клеверка?

Вот деревьев здесь и в самом деле обилие, причём самых разных. Больше всего елей, с густыми тёмно-зелёными шапками почти до самой земли. Ближе к воде поселились кряжистые дубы, кудрявые осины, стройные ясени и липы. Немало и клёнов, часто встречаются вязы, рябины. Это, так сказать, великаны местного растительного царства. Но берега Клеверки густо населены и бесчисленными их меньшими братьями и сёстрами — ольхой, ивой, орешником. В глубоких зарослях в прохладной тени вьётся вокруг стволов дикий хмель, тянутся возле самого берега кусты ежевики, расточают одуряющий аромат всевозможные лесные травы, вымахавшие чуть ли не в человеческий рост. И все вместе образуют такую чащобу, что её смело можно сравнить с густыми тропическими джунглями.

Вообще хоть Клеверка река не из больших, к чести её следует признать, что природных красот ей не занимать. Места тут на любой вкус. Берега то сходятся на ширину десятка шагов, то снова расходятся далеко. То она круто петляет, то течёт как по линеечке. Встречаются здесь броды, где Рите вода едва по колено, а есть такие глубины, что и хороший ныряльщик дна не достанет. И берега у неё совсем разные: то высокие и крутые, то отлогие, местами прорезаны оврагами, по которым в Клеверку со всех сторон стекаются ручьи. Кое-где лес отходит от реки, уступая место полянам, где среди густой травы покачиваются фиолетовые и жёлтые цветы. На самой реке вдоль берегов растёт тростник, на отмелях тянутся заросли ситника, а над глубинами мерно покачиваются водяные лилии — одни жёлтые, упругие, другие белые, ломкие. В солнечную погоду с берега хорошо видно, как между водорослями степенно проплывают голавли, проносятся вёрткие стайки плотвы, таятся в ожидании добычи хищные щуки и окуни. Иной раз, переходя реку вброд, чувствуешь, как в икры тычутся морды пескариков. Слишком далеко от населённых мест несёт свои воды река, не проникает к её берегам алчная рыболовецкая братия. Вот раки — те почему-то перевелись; Рите ещё ни один не встретился, хотя старики твердят — были!

Рита бросила последний взгляд на отлогий противоположный берег, где сквозь мутную завесу дождя угадывалась в листве крыша дома Межерманов, и вышла из-под дерева. Теперь на неё падали не частые крупные тяжёлые капли, как под елью, а лились непрерывные струи, которыми небо яростно обдавало размякшую землю. Тучи катились над самыми верхушками деревьев всё такой же чёрной и плотной массой. И всё-таки Рите показалось, что чуточку посветлело. Вероятно, позади, на невидимой за лесом южной стороне, в тучах появились просветы. Обрадованная этим, Рита подбежала к краю откоса и внезапно остановилась, словно наткнулась на невидимую стену.

Что такое?! Она не узнала Клеверку. Та разлилась, как во время весеннего половодья. Нет, даже ещё пошире! Поднявшаяся вода залила всю поляну на противоположном берегу, и она походила на волнующийся под сильным ветром пруд. А посредине реки мчалась тёмная клокочущая полоса…

Рита едва верила своим глазам. Такое половодье к концу лета было просто немыслимо. Вероятно, где-то на юге, в верховьях реки, гроза начала бушевать ещё с полудня. Даже истомившаяся от многодневной жажды земля не смогла принять в свои недра обилие влаги. Вода быстро залила рвы и канавы, покатилась по оврагам. Все эти бесчисленные потоки стекались к Клеверке. Она наполнялась с каждым новым часом, с каждым новым километром и наконец разбухла, вышла при свете молний из привычных берегов. Затопила водяные лилии на своей собственной заросшей старице, затем фиолетовые цветы на лугах. Захватила по пути сухие ветки, птичьи гнёзда и понесла, понесла…

Внизу, прямо под собой, Рита видела мостки, возведённые самой природой; по ним ей предстояло перейти реку. Ещё весной в воду рухнула рослая ель, да так удачно, что её вершина легла на противоположный берег. Ствол не был особенно толстым, но человека выдерживал надёжно, и жители лесного мира всё лето охотно использовали этот естественный переход. Чтобы ветки не мешали, кто-то обрубил их, однако не тронул те, за которые можно было держаться. Таким образом, упавшая ель превратилась в удобные мостки, перейти по которым на ту сторону не составляло никакого труда.

Сейчас ель сильно качало течением, мутная вода с шумом плескала через ствол и — что самое худшее — верхушка больше не упиралась в землю на другой стороне, а свободно плавала в реке. К тому же и самого берега не было видно, кругом одна только вода. Как тут определить, где кончается глубина и начинается затопленный луг?

Рите стало жарко. Совсем забыв про хлеставший дождь, она лихорадочно соображала, как быть. На Клеверке два моста, но оба очень далеко отсюда. До первого моста, который расположен вверх по течению, в том месте, где река описывает большой полукруг на восток и по которому проходит дорога в Зундское лесничество, не меньше пяти километров. Второй мост, точнее, не мост даже, а мостки на тросе, поближе, километра три вниз по реке. Но даже если бежать туда, и то она доберётся до Межерманов не раньше чем через час.

Нет, это ей не подходит.

Но через реку нужно пройти любой ценой! Такова сейчас её обязанность. Ещё одна обязанность в целой веренице всевозможных обязанностей, которые она привыкла беспрекословно выполнять с самого раннего детства, с тех пор, как себя помнит. И никто и никогда не спросил Риту, не трудно ли ей. Да, жизнь не баловала девочку. Но жизнь и закалила её, научила не ныть, ни на что не жаловаться, рассчитывать только на свои собственные силы. Мосты слишком далеко? Что ж, вот лежит под ногами эта ель. Надо перейти, по крайней мере попытаться перейти по ней через бурлящий поток.

Придя к такому выводу, Рита больше уже не сомневалась, что это единственно правильный путь. Она была слишком предприимчивой и самостоятельной и не умела долго колебаться. Ждёт цепочка, ждёт мать. Нужно идти не мешкая.

19.44

Анрийс опять стоит возле кладбища, только на сей раз на противоположной, северной, стороне. Чёрное нагромождение туч впереди, над дорогой к дому, как будто стало понемногу редеть. И тем не менее сумеречные тени ещё больше сгустились, а гроза бушевала, пожалуй, яростнее, чем прежде, как бы стремясь поскорее добить землю молниями, залить дождём и решить, таким образом, в свою пользу исход грандиозного сражения.

В густевших сумерках молнии вспыхивали ярче. Анрийсу с его места было отчётливо видно, как они отсвечивают на полированном гранитном боку одного из памятников. Странное, жуткое зрелище — как будто памятник ежесекундно освещается изнутри!

Ветер подул резче, дождь тоже хлестал с новой силой, хотя до этого казалось, что сильнее уже некуда, и от непрерывных ударов водяных струй колокол на кладбище гудел громче. Время от времени порывы ветра заставляли хлестать по нему гибкую ветку берёзы, и тогда колокол не просто гудел, а звонко вскрикивал. Анрийс каждый раз вздрагивал, словно ветка стегала не по колоколу, а по нему самому.

Анрийс переждал очередное появление ветвистой молнии, отразившейся на гранитном памятнике, и пошёл вперёд. Сначала потихоньку, потом быстрее, а когда поравнялся с высокими кладбищенскими воротами, и вовсе кинулся бежать. Все мускулы напряглись, в ушах звенело — то ли от ветра, который дул прямо в лицо, то ли от гулких и частых толчков крови. Он бежал всё быстрее, он нёсся, как ветер, — или это ему только казалось? Чёрный плащ бил по голым икрам, мимо проносились памятники, кресты. Вот они за спиной, вот уже за поворотом. Он хватает воздух широко открытым ртом, у него нет больше никаких сил, но он бежит. Теперь, думает он, уже можно бежать. Теперь всё уже сделано, страхи и опасения остались за плечами, а впереди один только дом, его родной дом, с тёплым отблеском огня на стенах кухни, с вкусным запахом молодой картошки. И добежит он туда обязательно, в любом случае, пусть не хватит дыхания, пусть не несут ноги, пусть даже без сердца — кажется, оно бьётся уже не в груди, а где-то в горле. Подпрыгнет ещё чуточку и выскочит наружу.

Кладбище осталось далеко позади. Анрийс перешёл на шаг. Он тяжело дышал, сердце продолжало бешено биться, а перед глазами словно вился рой искристой мошкары. Ноги подкашивались, тряслись коленки — каким чудом он движется вперёд?