Семья преступника - Паоло Джакометти

Монсиньор. Соблазн, может быть, и увеличится. Это зависит от того, что ответит мне Розалия. Драма может и кончиться, и только что начаться. Увидим.

Входит Розалия.

Монсиньор и Розалия.

Розалия. Вы меня звали. Но со мной ли вы желаете говорить, может быть с доктором?

Монсиньор. С ним вчера я уж говорил довольно.

Розалия. Даже слишком.

Монсиньор. Может быть. Но вы не беспокойтесь; я уже не имею более надобности упрекать вас; вашему пребыванию в этом доме, благодаря провидению, наступает конец.

Розалия. Да, я знаю, что монсиньор по доброте своей приказал моему благодетелю прогнать меня. Я бы могла жаловаться на вас светской власти, могла бы одним словом, одним даже дуновением снять с вас маску ложной святости и открыть лицемера! Вы знаете, хорошо знаете, что я добродетельна, с глазу на глаз со мной вы должны в том признаться; вы даже не смеете глядеть мне в лицо так прямо, как я на вас смотрю… Этой победы с меня довольно, монсиньор… я не хочу упорствовать, не хочу вредить другим дорогим для меня особам… я удаляюсь.

Монсиньор. Вы удалитесь, если вам угодно, но уж никак не одна.

Розалия. Кто же меня будет провожать?

Монсиньор. Муж ваш.

Розалия. Какие шутки, монсиньор!

Монсиньор. Никаких, моя милая.

Розалия. Вам уж известно, в каком позорном месте находится человек, бывший, к несчастью, моим мужем.

Монсиньор. Бывший? Он и теперь ваш муж, дочь моя. Он не мог жить без вас: в порыве отчаяния, с божьей помощью, он сокрушил свои оковы… мало вам этого? Ну, так я вам скажу, что со вчерашнего вечера он гостит у меня.

Розалия (с крайним изумлением). Коррадо?.. Возможно ли?.. Правда ли?

Монсиньор. Такими важными делами не шутят.

Розалия. Коррадо здесь?.. Но как? Зачем? Кого он ищет?

Монсиньор. Семью свою.

Розалия. Семью свою?

Монсиньор. Именно. Однако я удивляюсь, я возмущаюсь, видя, с каким неудовольствием вы слышите от меня новость, которую я так спешил передать вам, — я сам так радовался. Всякая жена благодарила бы меня.

Розалия. Всякая, кроме меня.

Монсиньор. Вы подумайте хорошенько о том, что вы говорите!

Розалия. А вы, прежде чем осуждать, знайте…

Монсиньор. Я знаю, что Коррадо убил вашего брата, но…

Розалия. И после этого вы можете думать, что у него есть семья! Что я жена его! Что я должна итти за ним!

Монсиньор. Конечно, я так думаю, меня закон заставляет так думать. Я понимаю, что положение ваше нелегко: четырнадцать лет жить без мужа, найти себе утешение, и вдруг является муж… не совсем приятно, но что ж делать, нужно терпеть. Все-таки вам лучше отправиться с мужем, чем одной и с позором.

Розалия. Лучше последнее.

Монсиньор. Вы не имеете права выбирать. Разве вы забыли, что Коррадо ревнив и бешен…

Розалия. Он хочет заставить меня силой…

Монсиньор. Он и не думает, он так любит вас; но не следует ударять огниво о кремень, если боишься искр. Чем ждать его здесь, вы сами подите к нему… или, лучше сказать, пойдемте, я провожу вас в его объятия.

Розалия. Я? В его объятия?

Монсиньор. Слушайте. Теперь мужу вашему бояться нечего; здесь его не знают и не найдут. Потом я обещал ему выхлопотать освобождение, — я успею в том. Под другим небом вы можете быть счастливы. Вы видите теперь, что я плачу добром за зло. Ну, послушайтесь моего совета, пойдемте!

Розалия (подумав). Невозможно.

Монсиньор. Смотрите, он сам придет, он уж недалеко.

Розалия. Недалеко? Он? Ах, нет…

Монсиньор. И вы должны будете отвечать на его вопросы, на многие вопросы… например: чья это девушка? куда девалась его маленькая Ада?

Розалия (с испугом). Ада?

Монсиньор. Конечно… Он ее любит, хочет ее видеть… Во всяком случае, я очень рад, что успел предупредить вас. Немного времени остается вам, чтоб справиться с своей совестью и приготовиться к разговору, который, конечно, будет нелегок для вас и может превратиться в допрос, который делает судья преступнице. Прощайте, синьора!

Розалия. Что же вы ему скажете?

Монсиньор. Что вы страстно желаете его видеть.

Розалия. Нет, скажите ему лучше, чтоб он не приходил, чтобы он уважил мое положение, чтобы пожалел меня.

Монсиньор. Как вы советуете мне подобную глупость? Ранить льва, когда слышно уж его рычание? Нет, одумайтесь, моя милая, и примите его с кротостью. (Уходит.)

Розалия. Коррадо! Я увижу Коррадо!.. Не сон ли это? После той страшной ночи! После стольких лет увидать его, говорить с ним! Сегодня! Здесь! У меня нехватит силы, нехватит слов, нехватит смелости смотреть на него! Монсиньор говорил правду, он будет о многом спрашивать; а как, с каким лицом мне отвечать ему? Что сказать о дочери? Ничего? Или все? К несчастью, доктора нет дома, не с кем посоветоваться. Бежать или спрятаться? Не будет ли хуже? Да и вправе ли я бежать, оттолкнуть его, отказать ему в утешении, которого он ищет? Разве я не любила его, не бежала с ним от родителей? Ах, если б не странное, ужасное положение, в котором я нахожусь, я бы открыла ему свои объятия… Но, боже! Он придет отнять у меня, разрушить…

Входит Эмма.

Розалия, Эмма.

Эмма (подходит близко). Что с вами, Розалия?

Розалия. Ничего, милая Эмма.

Эмма. Ничего? Правда ли?.. Мне кажется, что вы сегодня печальнее обыкновенного, и это мне неприятно. Хоть поцелуйте меня, разве я не стою?

Розалия целует ее.

Ах, у вас слезы! О чем вы плачете? Что вы так смотрите на меня? Не бледна ли я? Не думаете ли, что я больна?

Розалия. Нет.

Эмма. Так что же вы? Вот и отец тоже что-то задумался. Меньше бывает дома, а когда воротится, такой скучный, молчаливый… Боже мой! Что с ним? Он сердится на меня? Я огорчила его?

Розалия. Вы? Бедная, чем же?

Эмма. Может быть, вы ждете какой-нибудь беды? О, говорите, если знаете! Говорите!

Розалия. Беды?.. Не думаю… Бедная Эмма! Вы очень любите отца?

Эмма. Я его люблю так, что и выразить не могу. Помните, когда он отправил меня в институт, в Неаполь, долго ли я там осталась! Я не могла больше выдержать разлуки с ним… Послушайте меня, я никогда не выйду замуж; я не могу понять, как дочь может оставить родителей и итти за человеком, которого едва знает!.. Это дурная дочь! Что с вами, Розалия? Что вы нахмурились? Я говорю глупо?

Розалия. Напротив, дочь моя!

Эмма. Ах, как мне это нравится, — дочь! Сколько раз я вас просила называть всегда меня дочерью, а вы все забываете. Зачем же это? Послушайте, что я вам скажу, только не браните меня. Однажды, то есть не однажды, а несколько раз, я видела во сне, что вы и мой папа — муж и жена и что я сижу между вами, и так я счастлива… Поутру просыпаюсь, бегу к папа в кабинет, он сидит один, — и долго я плачу на груди его.

Розалия в сильном волнении, не в силах выговорить ни единого слова, горячо обнимает Эмму и быстро убегает в свою комнату.

Она ушла от меня… но как она меня обнимала! Ах, если б сбылось то, что я видела во сне! Да и не во сне, сколько раз я думала о том же и наяву… Отчего ж бы этому не случиться? (Садится и в задумчивости закрывает глаза руками.)

Входит Коррадо.

Эмма и Коррадо.

Коррадо (в дверях). Где ж она?.. Она не хочет меня видеть? (Входя в комнату, замечает Эмму.) Девушка? Может быть, она… (Тихо подходит к ней и, чтоб лучше рассмотреть, берет ее за руку, чтоб открыть ей глаза.)

Эмма (встает со стула и в испуге отходит). Чужой человек… Кто вы? Кого вам нужно? Вы к папà?

Коррадо (быстро). А кто ваш папа?

Эмма. Он отличный человек.

Коррадо. Да кто же наконец?

Эмма. Он всем здесь благодетель, доктор Арриго Пальмиери.

Коррадо. Пальмиери?

Эмма. Вы его не знаете?

Коррадо. Желал бы познакомиться.

Эмма (отходя дальше). Ну, так…

Коррадо (подвигаясь к ней). Ну, так… что же?

Эмма. Не подходите ко мне.

Коррадо. Отчего же? (Пристально смотрит на нее.)

Эмма. Ах, ваши глаза, точно угли, — не глядите на меня!

Коррадо. Нет, мне нужно глядеть на вас.