Василий Шукшин как латентный абсурдист, которого однажды прорвало - Александр Владимирович Бурьяк

какая экономика — если не «набеговая» — была у донских казаков во времена Степана Разина, а также чуть раньше и чуть позже? И не только у донских. Вообще, «двойные стандарты», «двойная мораль» — это типично русское, в чём убеждаешься уже через несколько минут общения на темы политики с любым патриотическим русаком. Поэтому когда праведствующая «русня» начинает гневаться по поводу применения к русским «двойных стандартов», у меня случается недобрый смех: да чем боролись, на то и напоролись, други!

Дело ведь даже не в справедливости, а в здравости. Если плюхаться в приятных эмоциях типа обиды на весь свет («У России только два настоящих друга: русская армия и русский флот») вместо того, чтобы трезво, рационально, утилитарно смотреть на вещи, никакое сложное и действительно нужное дело не удастся. Хуже того, не возникнет даже понимания того, что такое дело возможно и нужно.

Националист (не только русский) считает, что для нации важно быть не справедливой, а сильной. Если ты силён, не имеет значения, справедлив ли ты в общем мнении: у тебя будет возможность навязать всем свой вариант справедливости. Но проблема в том, что попытка навязывания обычно заканчивается тем, что либо слабые объединяются и совместно ставят сильного на место (или вовсе уничтожают его), либо сильный начинает заниматься самоуничтожением: притеснением и истреблением лучших «своих», которые выступают за более дифференцированный и более дальновидный подход к разным сложностям. Внешняя политика и внутренняя политика всегда делаются по одним и тем же правилам, потому что задают её одни и те же люди, с одним и тем же мусором в головах. Поэтому если во внешних действиях нация начинает руководствоваться принципом «кто сильнее, тот и прав», она сползает к нему и во внутренней политике. Вплоть до абсурдных массовых репрессий и последующего зряшного пускания покаянных соплей ещё лет сто.

* * *

О том, как воспринимала Шукшина при его жизни значительная часть народа — далеко не самая худшая, наверное. Шукшин пишет («Нравственность есть Правда»):

«Как у всякого, что-то делающего в искусстве, у меня с читателями и зрителями есть еще отношения „интимные“ — письма. Пишут. Требуют. Требуют красивого героя. Ругают за грубость героев, за их выпивки и т. п. Удивляет, конечно, известная категоричность, с какой требуют и ругают. Действительно, редкая уверенность в собственной правоте. Но больше удивляет искренность и злость, с какой это делается. Просто поразительно! Чуть не анонимки с угрозой убить из-за угла кирпичом. А ведь чего требуют? Чтобы я выдумывал. У него, дьявола, живет за стенкой сосед, который работает, выпивает по выходным (иногда — шумно), бывает, ссорится с женой… В него он не верит, отрицает, а поверит, если я навру с три короба; благодарен будет, всплакнет у телевизора, умиленный, и ляжет спать со спокойной душой. Есть „культурная“ тетя у меня в деревне, та все возмущается: „Одна ругань! Писатель!“ Мать моя не знает, куда глаза девать от стыда. Есть тети в штанах: „грубый мужик“. А невдомек им: если бы мои „мужики“ не были бы грубыми, они не были бы нежными. В общем, требуют нравственного героя.»

«Философия, которая — вот уж скоро сорок лет — норма моей жизни, есть философия мужественная. Так почему я, читатель, зритель, должен отказывать себе в счастье — прямо смотреть в глаза правде? Разве не смогу я отличить, когда мне рассказывают про жизнь, какая она есть, а когда хотят зачем-то обмануть? Я не политик, легко могу запутаться в сложных вопросах, но как рядовой член партии коммунистов СССР я верю, что принадлежу к партии деятельной и справедливой; а как художник я не могу обманывать свой народ — показывать жизнь только счастливой, например. Правда бывает и горькой. Если я ее буду скрывать, буду твердить, что все хорошо, все прекрасно, то в конце концов я и партию свою подведу.»

Вот, оказывается, почему Шукшин в своих творениях выводил в люди всяких психических уродов: не хотел подвести родную коммунистическую партию. Обсуждать идеал человека он мог позволить себе, наверное, только в лесу — с В. Беловым.

Если люди с явными психическими дефектами (шукшинские психопаты, к примеру) демонстрируются часто и без чёткой отрицательной оценки, это всего лишь прививает массе представление о них как о приемлемом феномене, даже как о норме. Такая «правда» — это малая часть правды. А показывать только худшую малую часть правды — значит лгать и заниматься подрывной работой. Если бы Шукшин был тайным врагом русского народа, это ещё можно было бы посчитать нравственным, а так — увы.

* * *

Можно сравнить писательскую карьеру Василия Шукшина с писательской карьерой его ровесника Валентина Пикуля (1928–1990), тоже флотского человека и тоже очень русского, много пившего в молодости, только выступавшего в другом варианте русскости.

Оба не диссидентствовали и не пресмыкались, но по-разному. Оба были русские патриоты, но Пикуль был, можно сказать, больше патриот, а Шукшин — больше русский (в дурном смысле).

Так вот, творчество Пикуля — охранительное. У Пикуля — другая припыленность. И Пикуль физиономией не вышел. И кино с собой в главных ролях он не снимал (но могли ведь про него снять другие!). И официальное внимание к Пикулю в 1960-е и 1970-е было куда меньшее, чем к Шукшину, хотя как писатель Пикуль много шире и занимательнее.

Из Википедии:

«По утверждениям родственников и знакомых, Пикуля часто преследовали угрозами, а после опубликования романа „Нечистая сила“ он был жестоко избит. (…) за Пикулем был установлен негласный надзор по личному распоряжению М. Суслова.»

Шукшина за его правду, вроде, не били. Потому что ту правду, за которую могли побить, он доверял разве что Василию Белову, да и то в лесу. А публично он нёс только ту правду, за которую давали Государственные премии.

* * *

Есть факт: Василий Шукшин был популярен, причём добился этого в основном сам, то есть без решающей помощи еврейства, партийных органов и т. п. Объяснить это можно, среди прочего, тем, что в обществе была довольно значительная доля «шукшинского контингента»: людей энергичных, но не очень образованных, не довольных своим местом под солнцем, не склонных к упорному простому труду и гораздых на всякие вредные удовольствия. Поскольку казачество, каким оно было при Степане Разине, давно в Лету кануло, а «озорничать» по лесам