Обыкновенный человек - Бранислав Нушич

Зорка, Дамнянович.

Зорка. Вам сейчас очень весело?

Дамнянович. Мне? Напротив!

Зорка. Но ведь к вам приехал отец?

Дамнянович. Отец? Да, он… приехал. Но мне все же грустно, я не могу быть веселым.

Зорка. А почему?

Дамнянович. В вашем присутствии я не могу быть веселым.

Зорка. В моем?

Дамнянович. Нет, я говорю неправду. Мне очень нравится, когда вы здесь, но все же…

Зорка. Но все же вам больше нравится, когда меня здесь нет. Ну скажите, скажите… Почему вы не договариваете?

Дамнянович. Да нет же, что вы! Как бы я мог говорить о том, чего нет, о том, что является неправдой.

Зорка. Что же тогда означает ваше «но все же»?

Дамнянович. Это означает, что ваше присутствие напоминает мне о моем тяжелом, невыносимом положении.

Зорка. Не понимаю.

Дамнянович. Вообразите себе человека, который должен подавить свое собственное я, должен не договаривать, спорить с самим собой, уступить свои собственные чувства другому, который вообще…

Зорка. Я все еще плохо понимаю…

Дамнянович. Верю вам. И вы меня поймете еще хуже, если я, например, скажу, что этот Дамнянович мне ужасно мешает.

Зорка. Дамнянович?

Дамнянович. Или, может быть, я не совсем точно выразился: я чувствую, что я ему мешаю.

Зорка. Что вы, поверьте, совсем нет. Дамнянович остается моим самым любимым поэтом, а ваше общество мне очень приятно потому, что вы тоже любите стихи Дамняновича.

Дамнянович. Только поэтому?

Зорка. Да… Не могу сказать, что только поэтому, но поймите, это делает ваше общество еще более приятным. (Долго смотрит на него, так как он мрачно опустил голову и замер.) Или, может быть, в душе вы не любите эти стихи, a читаете их со мной только для того, чтобы угодить мне?

Дамнянович. О, как я был бы счастлив читать их с вами всегда! Поверьте, эти стихи – крик моей души, это мои самые лучшие, самые искренние чувства. И поэтому вы можете понять, как меня восхищает, что они нашли отклик в такой прекрасной душе, как ваша.

Зорка. Ну вот, простите, вы снова начали говорить непонятно.

Дамнянович. Разумеется, я и сам вижу и чувствую, что говорю бессмыслицу! И все оно, это мое тяжелое положение, невыносимое положение, из-за которого я вынужден говорить ерунду. Вы сразу поняли бы, если б я мог вам открыто во всем признаться.

Зорка. Признаться? Ну и признайтесь, за чем же дело стало?

Дамнянович. Нельзя, сейчас никак нельзя. Может быть, завтра, или сегодня вечером, или через час, а может быть, через десять минут. Я не знаю, когда, но знаю, что должен покончить с этим невыносимым положением, должен если не ради чего другого, то для того, чтобы сказать вам…

Зорка. Что?

Дамнянович. Подождите! Сейчас я вспомнил, что среди стихов Дамняновича есть одно, которое может… которое… (Быстро перелистывает книгу.) Вот оно, вот. Прочтите, пожалуйста, прочтите! (Дает ей раскрытую книгу, указывая пальцем стихотворение.)

Зорка (читает).

Если б я смел, если б силы имел,Пред тобой свое сердце раскрыть,Но я только молчу,Одного лишь хочу,Чтобы взгляд мой умел говорить!

Дамнянович. Прочитали?

Зорка. Да!

Дамнянович. Прочтите, пожалуйста, еще раз!

Зорка. А я уже наизусть его знаю.

Дамнянович. Тогда скажите!

Зорка.

Если б я смел, если б силы имел,Пред тобой свое сердце раскрыть,Но я только молчу,Одного лишь хочу,Чтобы взгляд мой умел говорить!

Дамнянович. О, если бы я мог сказать вам это.

Зорка. А почему вы не можете?

Дамнянович. Право, мог бы, если б смел.

Зорка. А почему вы не смеете?

Дамнянович. Если б я смел, если б силы имел…

Зорка. Вот видите. Можете. Продолжайте.

Дамнянович.

Если б я смел, если б силы имел,Пред тобой свое сердце раскрыть…

Зорка. Продолжайте.

Дамнянович. Нет. То, что я хотел сказать, я уже сказал и этим.

Зорка. И вы хотели сказать, именно это?

Дамнянович. Да!

Зорка. Сказать? Кому?

Дамнянович. Вам!

Зорка. Мне?!

Дамнянович. Да, сударыня. У меня нет сил, и я не могу найти слов; это действительно тяжело, по крайней мере для меня тяжело.

Зорка. Я вас понимаю все меньше.

Дамнянович. В этом-то и заключается вся трудность. Мне хотелось бы, чтобы вы мне разрешили не говорить этого.

Зорка. Чтобы я разрешила вам этого не говорить? Хорошо, я разрешаю.

Дамнянович. Нет. Если говорить правду, я не хочу, чтобы вы мне разрешали. Вы сами видите, я в ужасном затруднении и не знаю, чего хочу, а чего не хочу.

Зорка. Не знаете, чего хотите?

Дамнянович. Я знаю, знаю, чего я хочу, но, видите ли, я все больше затрудняюсь, все больше теряю способность сказать вам то, что хочу. У меня не хватает смелости сказать вам открыто, и если бы…

Зорка. А я всегда говорю открыто.

Дамнянович. Вот чему мне нужно было бы поучиться у вас. Вы мне открыто признались, что любите Дамняновича.

Зорка. Я вам в этом не признавалась.

Дамнянович. Признались. А впрочем, если бы и нет, я сам бы это увидел.

Зорка. Ну, а если бы я его действительно любила?

Дамнянович. Тогда и мне нужно было бы набраться смелости…

Зорка. Вам?!

Дамнянович. Да, потому что… я решил говорить открыто, потому что я вас люблю. Я не сумел сказать вам об этом красиво, у меня не хватило прекрасных слов. Я не сумел сделать это как-нибудь по-другому, я человек неискусный. Я прошу вас простить меня за то, что должен был так грубо, так просто сказать вам об этом.

Зорка. Но, господин…

Дамнянович. Теперь я уже раскаиваюсь, что сказал вам, не умея все это выразить как следует, я уже боюсь, что поспешил, я…

Зорка. Я поражена.

Дамнянович. Эти чувства нахлынули на меня внезапно. Потому ли, что вам так понравились эти стихи, или благодаря вашим словам, что вы любите Дамняновича…

Зорка. Но мои слова…

Дамнянович. Они вселили в меня смелость.

Зорка. Они! Они меньше всего могли вселить в вас смелость. Но раз уж вы знаете мою тайну и раз вы были со мной так откровенны, вы заслуживаете того, чтобы и я была с вами откровенной. Не могу оспаривать, что вы первый заслужили у меня такое доверие, я даже вам признаюсь…

Дамнянович (радостно). Признаетесь?

Зорка. Что мне интересно с вами, что вы мне нравитесь, я могла бы стать вашим хорошим искренним другом, но… вы вырвали у меня признание в том. что я люблю Дамняновича. Разве это не ясный ответ на ваше признание? Если вы уже знали о моих чувствах к Дамняновичу, почему же вы пытались делать признания, ставящие в неловкое положение и вас и меня?

Дамнянович. Зачем я делал эти признания? Да потому, что нет никакой разницы между Дамняновичем и мной.

Зорка. Нет разницы? Но ведь Дамнянович поэт, он написал эти прекрасные стихи, полонившие мою душу, а вы… вы обыкновенный человек. Во всем другом я ничего против вас не имею, но вы обыкновенный человек – едите, спите, пьете, ходите, говорите, как и все другие обыкновенные люди. Подумайте и увидите, что это так. Я вас оставлю, чтобы вы сами подумали об этом на свободе, а когда увидите разницу, скажете мне. Я сама не рада, что мы друг на друга сердимся. (Дает ему цветок, который все время держала в руке, и уходит.)

Дамнянович, затем Душан.

Дамнянович (скачала восторженно целует цветок, потом озабоченно смотрит в том направлении, куда ушла Зорка). Итак, я обыкновенный человек, а она любит Дамняновича, человека необыкновенного!

Душан (б-ыстро входит). Все в порядке, не беспокойся. Дела идут хорошо. Были напряженные моменты. Я все время должен был перебивать их, чтобы спасти положение, и каждым третьим словом напоминать господину Мицичу о принципе. Но раз уж он согласился, то сейчас ведет дело лучше меня.

Дамнянович. Хорошо, все это хорошо, но послушай: я хочу сегодня же вечером отсюда уйти. Я пойду в Белград, чтобы скрываться там или, на худой конец, отдаться в руки властей.

Душан. Что с тобой?

Дамнянович. Да так. Мое пребывание здесь становится неудобным и поистине странным.

Душан. Но, может быть, мы уже справились со всеми невзгодами.

Дамнянович. И все же я в очень тяжелом положении. Я здесь и Дамнянович и не Дамнянович; я здесь и обыкновенный человек и необыкновенный; я здесь и сын господина Йованче и не сын, и так далее. Я больше не могу, лучше шесть месяцев тюрьмы, чем шесть дней таких мучений.

Душан. Не расстраивайся ты, пожалуйста. Плохо, конечно, но терпи. Я хочу послать кого-нибудь в город к Янковичу, чтобы спросить его, нет ли ответа. Подожди меня. (Уходит.)

Дамнянович один.

Дамнянович. Пусть говорит, что хочет, но это до крайности неудобное, неприятное, насквозь ложное положение. Я уже больше не могу играть эту роль; я сам себе кажусь смешным, робким, неловким, и даже низким, одним словом, обыкновенным человеком. Ах!.. Обыкновенный человек!.. Я просто… просто убегу. Возможно, это и нехорошо, но в конце концов такой обыкновенный человек, как я, может это сделать…