Воспоминания - Аристарх Васильевич Лентулов

да эффектного Гурзуфа с его горой Медведь, остальное все слилось в памяти вследствие того сильного впечатления, которое произвела на меня Ялта и наш приезд. По мере приближения нашего парохода к молу горы все росли и росли, и пароход, покачивая мачтами, оказался на фоне сине-розовых гор Ялты. Я не могу описать своего восторга, испытанного мною от всего, что видел впервые в жизни. Мы пошли благодарить капитана, распростились и без гроша в кармане высадились на набережную одного из лучших русских курортов — Ялты.

Мы заняли номер в первой попавшейся гостинице «Ялта» и потребовали себе обед. Плотно пообедав, пошли бродить по городу. Каждый шаг, каждый дом, магазин, кафе нас поражали. Мы не знали, с чего начать добывать заработок. В гостинице мы вывесили объявление о том, что принимаем всякого рода заказы и даем уроки рисования. Первый заказ был дан нам одним ялтинским обывателем, имевшим свой домик и маленький сад, в котором надо было расписать гипсовые фигуры гномов. Несмотря на отвращение, вызываемое во мне пошлостью обывательского безвкусия, я взялся за это дело, за которое мне должны были заплатить 5 рублей. У меня с собой всегда находился ящик с красками, и я тут же приступил к работе. Делал я ее крайне небрежно, так я ее ненавидел, так же, как ненавидел ее хозяина. Не прошло и половины времени, как отвратительные гномы из белых гипсовых превратились в размалеванных во все цвета радуги. Я посмотрел на цветы, растущие на клумбах, где должны были находиться гномы. Эти цветы были очень яркие — оранжевые, пунцовые, белые. Но когда я поставил рядом своего гнома — цветы померкли, — то, что требовалось для вкуса моего заказчика. Когда же наступил момент расплаты, мой эскулап отказался платить мне деньги, ссылаясь на то, что эта работа не стоит таких денег, поскольку он думал, что я проработаю по крайней мере два дня. Я ему возразил, что за два дня покрашу больше половины всей Ялты, за что мне должны будут заплатить минимум 20 тысяч.

Тут на подмогу подоспел мой Вася. Он <…> голосом, сверкая глазами, закричал: «Если ты, пузатая тварь, сейчас же не выдашь деньги, то я из тебя сделаю котлеты, а он, — показывая на меня, — выкинет их собакам». При этом взял его за руку и, несмотря на сопротивление «пузатой твари», вертел ее до тех пор, пока тот не сдался и не выдал нам 5 рублей. Причем Вася предупредил его, что если он нас не поблагодарит за работы, то эти чумазые гномы немедленно превратятся в жалкие осколки.

В этот вечер мы познакомились с какой-то девицей, купили вина и кутили весь вечер. Из коридора гостиницы был выход на веранду, расположенную прямо на море, за горизонтом которого садилась огромная луна. Внизу в открытом ресторане-садике играл меланхоличные вещи оркестр из пяти-шести музыкантов. Легкий прибой волн, скатываясь с берегов пляжа, производил своим шумом опьяняющие звуки, журча гравием, ракушками и пр. Я долго сидел на веранде, преисполненный поэтического настроения. В глубине коридора из нашего номера слышался голос Васьки, который вместе с охмелевшей девицей распевал русские протяжные песни. В накаленном воздухе была абсолютная тишина и ленивая южная ночь во всей своей силе. Звуки прибоя, скатывающегося с каскада прибрежных камней, гравия и ракушек, навевали самые фантастические образы мифологических существ — то русалок, то наяд, или просто какие-то врубелевские маски с испуганными глазами. На другой день я написал эскиз, изображающий одно из таких существ с большим красивым хвостом в виде веера из павлиньих перьев.

* * *

Мое первое знакомство[20] с Кончаловским произошло в мастерской Машкова. Я пришел к Илье Ивановичу Машкову, который спокон веков жил в Харитоньевском переулке, близ Мясницкой[21]. Там он живет и по сие время. Мастерская была расположена почти на чердаке очень большого дома, кажется, б. Союза инженеров. После шестого этажа к ней вела добавочная лестница, опрятная. У двери самой мастерской был расстелен небольшой коврик. На двери надпись: «Студия Ильи Ивановича Машкова». Я позвонил. Дверь открыл сам Илья Иванович, которого, собственно говоря, я тоже видел в первый раз.

По первому впечатлению внешность его показалась мне довольно комичной — большой, своеобразная сутуловатая фигура, походка мерная и уверенная, немного прибоченивается. Непомерно большая голова обнаруживала в нем, если так можно выразиться, человека с очень сложной натурой. Тогда он носил раздвоенную бороду, приклеенную к этой голове, как мне показалось, как-то некстати. Цвета она была русого, а волосы на голове, коротко остриженные, были черные, что крайне не гармонировало одно с другим. Эта борода, которую он все-таки довольно долго носил, и розовый безвкусный галстук скорее придавали ему вид какого-то старшего закройщика вразрез тому впечатлению, которое производила его большая голова.

Машков приветливо-растерянно улыбнулся мне и спросил, кто я. Ему было уже известно, что я Лентулов и что я участвую вместе с ним в выставке Московского товарищества[22]. Он любезно предложил мне войти в мастерскую. И здесь познакомил меня с каким-то человеком, внешность которого была совершенно противоположна его и весь облик обнаруживал человека совсем другого склада, других вкусов, в нем сразу была заметна, как тогда выражались, заграничная выправка. Правда, впоследствии, когда я уже ближе познакомился с ним, мое первое впечатление менялось. К нему примешивался целый ряд других ощущений, то досады, на почве разговоров с ним, то опять увлечения им, доходящего до влияния на меня. Потом возникли разногласия, потом вражда и, наконец, разрыв.

Внешность этого человека была более привлекательна, он был одет в европейский серый костюм, с завернутыми брюками. Он тоже носил бородку, небольшую, постриженную правильным четырехугольником. Манера была, когда сидит, держать одну руку в кармане брюк, другой непрестанно теребить бороду. Сиповатый баритональный голос мягко, но надменно скорее обнаруживал нескрываемое желание, споря, высмеять собеседника, — а в данном случае меня, скромного тогда еще провинциала, — чем искреннее желание узнать цель моего прихода и знакомства. Эта его манера осталась неизменной до конца. Тогда он только что приехал из-за границы и с авторитетом рассказывал последние новости о западных достижениях и жизни парижских художников. Один момент я подумал, что говорю по крайней мере с Матиссом…

Это оказался Петр Петрович Кончаловский. Я был несколько ошеломлен фамилией, в то время уже достаточно популярной. Приступив к деловому разговору, с которым пришел,