Этьенн Бонно де Кондильяк - Вениамин Богуславский

Правда, в противоположность атеисту Ламетри, с презрением отвергавшему библейскую версию происхождения языка и мышления, Кондильяк пишет, что Адам и Ева, «выйдя из рук господа», сразу, до всякого опыта, были одарены и способностью разговаривать, и способностью размышлять. Но это у Кондильяка остается формальной декларацией: как философ, он исходит из предположения, что когда-то предки людей были лишены этих способностей, возникших лишь в результате продолжительного процесса.

В подтверждение этого мнения он ссылается на одно из многократно переиздававшихся в Англии обширных сочинений английского теолога, капеллана короля Георга II, а позднее епископа Глочестерского У. Уорбертона, посвятившего себя борьбе с атеизмом и деизмом. Это сочинение — «Изыскания относительно иероглифов и изобразительной письменности» — было переведено на французский язык в 1744 г. Кондильяк цитирует из него следующее место: «Если судить только по природе вещей и независимо от откровения… то можно было бы согласиться с мнением… что первые люди жили в продолжение какого-то времени в пещерах и лесах наподобие животных, издавая лишь неясные и неопределенные звуки, до тех пор пока они, объединившись для взаимопомощи, не дошли постепенно до создания отчетливых звуков, ставших сигналами или знаками, установленными ими по договоренности между собой… чтобы говорящий мог выразить идеи, которые ему нужно сообщить другим; отсюда и пошли различные языки…» (16, 1, 182). «Все это мне кажется вполне верным», — говорит Кондильяк и прибавляет, что, по его мнению, философ не может ограничиться указанием на сверхъестественное возникновение чего-либо, в том числе языка и мышления, он обязан выяснить, как естественно протекал данный процесс (см. там же, 183). Как всегда осторожный, автор «Опыта…» дает понять, что его позиция вполне лояльна: ее придерживается даже ортодоксальный теолог. Но для Кондильяка весь «вопрос заключается в том, чтобы узнать, каким образом этот нарождающийся народ создал себе язык» (там же, 182). Здесь снова выдвигается гипотетическая ситуация: никогда не обучавшиеся языку девочка и мальчик заблудились после потопа. Пока дети живут врозь, условия их жизни те же, что и у животных. Поэтому у них нет ни языка, ни мышления. Когда же они начинают жить вместе, у них часто возникает потребность сообщать друг другу о своих нуждах, так как они прибегают к взаимопомощи. Благодаря наблюдению многократно повторяемых действий, совершаемых в определенных ситуациях, эти действия — непроизвольно совершаемые под влиянием эмоций телодвижения и восклицания — становятся естественными знаками: по ним эти двое узнают о потребностях друг друга. Так эмоциональные восклицания и телодвижения становятся средствами общения. С течением времени частое использование этих знаков порождает способность вспоминать по своему желанию ранее наблюдавшиеся события и испытанные при этом чувства, размышлять над своими переживаниями и сообщать о них друг другу. Благодаря размышлению действия, первоначально вызывавшиеся лишь эмоциями и совершавшиеся непроизвольно, начинают совершаться преднамеренно. Так возникают язык и размышление.

Перед нами чисто умозрительная конструкция, не учитывающая ни роли труда в формировании языка и мышления, ни качественного отличия человеческого общества от стада животных, ни даже отличия пары животных от стада. Но наивная, чисто спекулятивная аргументация здесь служит обоснованию материалистического по сути дела положения: совместная жизнь и деятельность, взаимопомощь — вот те объективные, материальные обстоятельства, то бытие, которому обязаны своим возникновением размышление и язык. Так получает в «Опыте…» свою дальнейшую разработку высказанная еще эпикурейцами идея о возникновении языка из эмоциональных выкриков (ономатопоэтическая гипотеза).

Когда Руссо писал, что возгласы, непроизвольно вырывавшиеся у наших предков под влиянием эмоций, явились первой стадией развития языка, когда (значительно позднее) И. П Гердер развивал мысль о том, что язык органически связан с рефлексией, что, только будучи закреплены рефлексией, эмоциональные возгласы превращаются в язык, — эти мыслители непосредственно следовали за Кондильяком.

Но в отличие от Руссо и Гердера автор «Опыта…» считает, что у первых людей язык представлял собой главным образом не восклицания, а гримасы и телодвижения, это был «язык действий» и возгласы играли тогда второстепенную роль.

Первый язык, по Кондильяку, был прежде всего «языком действий». Возникновение языка действий делает более многочисленными операции души, а умножение этих операций совершенствует язык действий, так как привычка связывать одни знаки с известными состояниями или обстоятельствами облегчала связывание других знаков с другими состояниями или обстоятельствами. Знаки в языке действий возникали естественно, сами собой: определенные переживания непроизвольно вызывали известные телодвижения. От людей требовалось лишь заметить и запомнить связь между первыми и вторыми. На большее люди тогда были не способны.

Из тех сведений, которыми располагал Кондильяк о детях, выросших среди животных, явствовало, что лишь в младенческом возрасте артикуляционный аппарат достаточно гибок, чтобы овладеть членораздельной речью; если этот аппарат не упражнять, его гибкость утрачивается. Значит, заключает философ, лишь младенцы могли произносить (разумеется, случайно) новые звукосочетания, лишь от них могли пойти словесные знаки и по мере того, как упражнялся их артикуляционный аппарат, развивался этот аппарат и у взрослых. Язык слов родился из звуков, посредством которых ребенок гипотетической пары, образовавшей семью, выражал свои потребности. Поэтому язык слов должен был возникнуть значительно позже языка действий и должен был развиваться очень медленно. Родителям трудно было заметить связь между лепетом их ребенка и его потребностями; проходило много поколений, пока какое-нибудь звукосочетание становилось словом. Преимущества языка слов были не видны, а его трудности — очень велики. Язык же действий был естественным и удобным. Возникновению словесного языка предшествовал длительный период смешанной речи, когда пользовались и языком действий, и языком слов. Таковы выводы, полученные умозрительно. О дальнейшем развитии языка слов, о том, как он строился по образцу языка действий, будучи долгое время тесно с ним связан (через интонации, пение, музыку, мимику, танцы), о том, что и ныне ощущается влияние языка действий, философ рассуждает, опираясь уже не на умозрение, а на факты о «первых языках», почерпнутые и из прошлого различных на-2 В. М. Богуславский родов, и из современной ему жизни. В работах ученых XVIII в., исследовавших ранние этапы развития языков в разных странах, а также теорию и историю музыки, театра, литературы, живописи, Кондильяк находит богатый материал, позволявший ему рассматривать и науки, и различные виды искусства как знаковые системы, материал, показывавший, что в общественной и государственной жизни, в развитии культуры языку принадлежит исключительно большая роль.