Семья Ладейщиковых - Михаил Аношкин

…Петр незаметно для себя добрел до кинотеатра. В кабинете он сел в кресло и никак не мог отделаться от душевной пустоты и чувства одиночества. С плаща, который висел в углу, на пол стекала вода, в окно барабанил дождь, за дверями шумела детвора, которой и дождь не помешал прийти в кино.

Слыша их голоса, Петр вспомнил детство. Особенно ярко предстала в памяти первая майская демонстрация, на которой он был с отцом. Отец — большой, широкоплечий — взял в свою широкую шершавую ладонь руку Петра, и так они шли через весь город. С отцом то и дело здоровались встречные — весь город знал красного партизана Алексея Силыча, мастера-литейщика.

Когда они пришли на трибуну, сильные руки отца приподняли Петра и он очутился на широком отцовском плече. Площадь была полна народа, колыхалась, шумела. А отец сказал:

— Смотри, Петрушка, и запоминай. Это рабочий народ собрался. Золотой народ! Сила!

Однажды, отец повел Петра в цех. В цехе было шумно, жарко полыхало в литейных печах пламя. Петру сделалось страшно. Отец погладил его по голове и успокоил:

— Привыкай! Вырастешь, сюда приходи. Инженером. Будешь инженером?

— Буду, — согласился Петр, хотя он и не понимал, что такое инженер, и страх у него еще не прошел.

Отец был добрый. Он делал для сына все. Пожелает Петр коньки — появляются коньки, да какие: снегурочки! Попросит лыжи — покупает лыжи, да не такие, как у всех мальчишек с их улицы, лучшие: беговые!

Отца многие вспоминают и сейчас. Семен Кириллович Кочнев, старинный друг отца, недавно встретил Петра.

— Батька твой, — сказал он Петру, — жизнь большую прожил, я-то знаю. Но ведь какое дело — не видал я его пьяным, за все время не видал. Выпивали по праздникам да на радостях, — это бывало, нечего греха таить. Но чтобы лыка не вязать — не помню, не было. А тебя как ни увижу — то ты навеселе, то пьян. Почему бы это, а?

Петр не ответил.

— Ну, молчи, молчи, — усмехнулся Кочнев.

— Не смейтесь, дядя Семен, — рассердился Петр и хотел было уйти, но Кочнев придержал его за рукав.

— А ты не сердись! Не таким желал тебя Алексей Силыч видеть, не таким!

Может быть, понял бы Петра отец, помог ему в трудную минуту, и по другому бы сложилась его жизнь…

Никто не понимает, как ему сейчас трудно. Везде плохо — и на работе и дома. Только один дед Матвей винит во всем Тоню, а не его.

В кабинет вошла администраторша. Ладейщиков неохотно расстался с воспоминаниями и принял обычный непроницаемый вид. Ответив на все ее вопросы, Петр взглянул в окно. Дождь перестал. Между тучами голубело небо. И Петр подумал о Матвее: старик тоже одинок. Тогда-то и пришло решение сходить к тестю.

Через несколько минут Ладейщиков шагал к озеру. Искрилась на солнце мокрая зелень. Быстрая ходьба, свежий воздух отвлекали от тяжелых мыслей. Почему Тоня всегда восторгается природой? Ничего особенного Петр в лесе, в этих кургузых еланках, в озере не находил. Лес как лес — сосновый, с редкими березами, мрачный, в самую чащу и солнце не пробивается. Кругом ни души, оторопь берет, да и заблудиться самое простое дело. Или вот дед Матвей. Каждый день рыбачит. И как ему не надоест — непостижимо! Неводом иногда побаловаться — это иная статья. А сидеть днями с удочкой, вытаскивать через час по окуньку, на самом солнцепеке, на ветру — на это надо иметь дьявольское терпение. А вечером дед еще и жалуется: поясницу ломит, ноги отекли от сиденья, устал, разбит, удовольствие — нечего сказать! Вся морозовская порода одержимая какая-то. И Бадейкин… Впрочем, Бадейкина дед Матвей натаскал.

Старик не ждал зятя. Кончился дождь. Дед Матвей вылез из шалаша, оглядел небо со всех сторон, почесал бороду и раскурил трубку. Покурив, не спеша выбил о пенек пепел и решил сходить на огороды. До этого стояли жаркие дни. Ботва у картофеля поблекла, листочки свернулись в трубочку, будто их ошпарили кипятком. То-то после дождя хорошо на огороде!

Дед пошел вдоль берега к тому мыску, что язычком выдавался в озеро, — там были огороды. Он ходил по картофельному полю, приглядывался, примечал. Вот на делянке Семена Кирилловича дождевым ручейком размыло целый ряд. Как земля подсохнет, придется окучить.

— Ого-го-го! — услышал дед протяжный крик, который пронесся над озером и далеко отдался эхом. «И чего горлопанит, — подумал старик. — Как будто его режут».

— Матвей Данилы-ыч!

— Тьфу! — рассердился дед. — Вот ведь варнак, прости господи.

Выбравшись на поляну, он увидел у шалаша Ладейщикова, который, сложив руки рупором, снова приготовился издать свой призывный клич.

Дед подошел незамеченным и спросил:

— Чего дерешь глотку-то?

Петр вздрогнул, оглянулся, отступив шаг назад, и заулыбался.

— Я думал, ты рыбачишь.

— Лодка-то моя на берегу.

— Не заметил, — виновато признался Петр. — В гости вот пришел.

— Это чего ты в гости надумал? Вроде бы и причины нет, а?

— Выходной, дай, думаю, схожу.

— Врешь, по глазам вижу, что врешь. Снова поругались?

— Было, — сознался Петр, присаживаясь на чурбашек. — А я маленькую прихватил, — он вытащил из кармана пол-литровую и поставил ее на землю.

— Деньги понапрасну переводишь. У тебя их что, куры не клюют? — проворчал дед Матвей и полез в шалаш за кружкой и закуской. Копался долго, а вылез, расстелил свой старый брезент, нарезал хлеба и сказал:

— Закуска неважная: сушеная рыба да огурцы. Свежую-то утром с Никиткой отправил.

— Здесь был Бадейкин? — поморщился Петр.

— Был. Рыбу пугал. А тебе чего?

— Ничего, — он налил в кружку водки и подал деду. Тот круто посолил ломоть хлеба и выпил одним махом, крякнул, остервенело начал нюхать хлеб и уже после этого принялся закусывать.

— Что у вас там стряслось?

Петр начал хмелеть, на душе опять сделалось скверно.

— Молчишь, стало быть, и сам виноват.

— Ушла она, Матвей Данилыч.

— Это как ушла? Куда ушла?

— Домой, к матери.

— Погоди, погоди. Может, она просто так?

Петр отрицательно покачал головой.

— Был утром. Прогнала.

— Язви вас в душу! Кнутом бы вас обоих. Вот мое соображение.

Дед сплюнул, свернул брезент и бросил в шалаш.

— В гости он пришел! Нечего сказать, хороший гость! За мной, что ли?

— Нет, я пришел так, тяжело мне.

— И чего ты крутишь, не пойму. Ведь вижу тебя насквозь, — дед Матвей тяжело поднялся и строго спросил: — Какого дьявола еще ждешь?

Петр не стал ему противоречить. Со стариком спорить было опасно. А возможно, дед Матвей сумеет утихомирить Тоню?

Через несколько минут они оба направились к городу — дед — впереди, Петр — за ним.

VI

Приход деда Матвея и для Анны Андреевны и для Тони оказался неожиданным. Тоня со Славиком ушла в горницу. Анна Андреевна встала у печки, спрятав руки под фартук, готовая к защите. У нее и вид был такой: меня не тронь, и я тебя не трону, а тронешь — не уступлю.

Дед Матвей не поздоровался, бросил на лавку шапку, руками пригладил волосы на голове и сел возле стола. Петр примостился на табуретке, недалеко от двери, где утром сидел Бадейкин, и мял в руках фуражку, поглядывая в окно, во двор.

— Антонида! — властно позвал дед Матвей. — А ну, пойди сюда!

— А ты не кричи, не кричи! — сказала Анна Андреевна. — Можно и без крику.

— Не суйся, — нахмурился дед Матвей. — Ишь адвокат какой нашелся!

— Ты бы хоть, нехристь, здравствуй сказал, когда вошел-то. Ведь совсем одичал.

— Не твоего ума дело. Я тебя не спрашиваю.

— А ты спроси.

— Кыш! — не вытерпел дед и стукнул кулаком о стол. А Петр все больше и больше хмелел.

В кухню вошла Тоня со Славиком на руках. Она держалась спокойно, хотя давалось ей это с трудом.

— Что же ты себя так ведешь? — спросила она отца. — И кричишь, словно пьяный. Славика вот напугал.

— Антихристы! С вами белугой заревешь, — уже не так громко проговорил дед Матвей. Дочь всегда говорила с ним спокойно, и, когда случалось, спорила, тоже спокойно. И это гасило гнев старика.

— Зачем пришел? — снова спросила Тоня. — Если о доме соскучился, раздевайся, обедать будем. Если мирить с Петром думаешь — не помиришь. Сами заварили кашу, сами и расхлебаем.

Слова дочери обезоружили старика. Петр поспешил ему на помощь.

— Тоня, — через силу улыбаясь, сказал он, — давай кон-кон, — он запнулся, — конфликт считать исчерпанным.

— Да ты опять пьян! — горестно воскликнула Тоня. — Уходи, чтобы мои глаза тебя не видели! Сына хоть постыдись!

— Я что, я уйду…

— Нехорошо, Петр Алексеевич, — вмешалась Анна Андреевна. — Вот, к примеру, утром…

— Оставь, мама!

— Хватит! — сердито перебил дед Матвей. — Давай, мать, обедать.

— Я могу уйти, — пожал плечами Петр.

— Садись за стол! — скомандовал старик. — Экий ты строптивый!