По моему хотению. Сборник детективов - Леонид Амстиславский

На следующее утро с кулоном на шее и игрушкой в кармане я отправился на работу. Повернул с 86 Str. налево, на Бей-парквей, и сразу же услышал за собой вой полицейской сирены. Засек, гад!

По идее поворот налево здесь запрещен, даже знак висит, но и я сам, да и все, кому надо, всегда поворачивают. Сто раз проходило, а вот сегодня…

Ладно, может, уболтаю его.

Ага, такого уболтаешь…

Выходит громила в форме с непроницаемо каменной рожей и на ходу вытаскивает книжку с тикетами. Сейчас влепит по самое не хочу.

– Сорри, сэр!

И на своем, только мне одному понятном английском пытаюсь убедить его, что спешу к врачу и каждая минута промедления чревата для меня мучительной смертью.

О Боже! На лице у полицейского смесь сочувствия с готовностью отдать за меня свою жизнь. Разумеется, он все понимает и просит извинить его за то, что невольно задержал меня на пару минут. Предлагает включить сирену, чтобы я ехал за ним без остановки на «факенных светофорах».

– Благодарю за понимание, сэр! Не стоит нарушать, я почти приехал! Еще раз благодарю, сэр!

Вот и думай плохо о людях. Встречаются и среди полицейских доверчивые люди с мягким и отзывчивым сердцем.

Удачно начатый день – удачно и продолжится!

На работе буквально двумя фразами сумел убедить шефа поставить в текущий номер две статьи. Они были насмерть зарублены еще месяц назад. Если совсем честно, то материалы явно сыроваты, но уж больно не хотелось сегодня искать тему, набирать факты, да и вообще настроение не рабочее.

Таким образом, осталось только добить то, что было начато накануне, и… свободен!

Всего три часа дня. Свобода – это, разумеется, прекрасно! Если знать, как ею воспользоваться…

Еду на свою «подпольную хату». Нужно еще раз внимательно покопаться в барахле, и если ничего нового, то все – в гарбич, в мусорку!

Целый час еще и еще раз, миллиметр за миллиметром осмотрел все, что осталось непроверенным, непрощупанным, необнюханным…

Все чисто, никаких пометок, цифр, значков.

Ничего такого, что могло бы намекать на информацию.

Шмотки и уже ненужный дисплей (номер кода включения игрушки записан в надежном месте!) – в черный гарбичный мешок. Пластмассовую бижутерию – туда же.

Взял из загашника еще одну пачку баксов и – в машину.

По дороге закинул мешок в мусорный контейнер около какого-то дома.

По дороге заезжаю к Гарику, к своему дружку. У него, как всегда, что-то «вот-вот наклевывается» и «не сегодня-завтра все сдвинется с мертвой точки». Он – классный парень и неоднократно выручал меня в самых сложных ситуациях.

Говорю ему, что совершенно неожиданно получил гонорар за давно, еще в Москве сделанную работу. Я уже и надеяться перестал на то, что мне заплатят, а тут прилетает мужик из Москвы и передает мне бабки.

Так что легко могу одолжить червонец.

– Это что, на бутылку пива? – спрашивает Гарик.

– Червонец – в «штуках баксов» – десять штук – отвечаю и бросаю на стол пачку денег.

– Ну, ты даешь… Я же не знаю, когда верну…

– Когда сможешь, тогда и вернешь… Не подеремся.

– Ты даже не представляешь, насколько это сейчас кстати. У меня тут наклевывается нечто, и позарез были необходимы хотя бы парочка тысяч.

Поболтали еще немного, выпили кофе, и что-то стукнуло мне в башку. Я начал плести ему какую-то полную чушь о том, как я в молодости… охотился на диких кабанов. Если честно, то я даже никогда не читал о такой охоте.

Надо знать Гарика. С его скепсисом по отношению к моим рассказам. А сейчас ни с того ни с сего поверил! Еще и восхищался моей смелостью (я ему для пущей «достоверности» наплел, что кабан оказался живучим и, мне пришлось его заколоть кинжалом)!

Вот такой, странно-удачливый денек сложился.

Но самое интересное произошло к концу дня. Около шести вечера я надумал сходить на пляж, окунуться. Все эти дни стояла невыносимая жара – где-то под сорок градусов по Цельсию. Вода за эти дни должна была прогреться.

Вообще-то вода на нью-йоркских пляжах холодноватая. Атлантика – это не Каспий. Поэтому я предпочитаю загорать. Забегу на пару минут в воду, а потом на песочек, впитывая в себя солнце.

Народу на брайтонском пляже – тьма! И загорают, и плещутся. Захожу в воду. Б-р-р! Какая холодрыга! Нет, сначала погреюсь.

Плюхаюсь на песок, ногами к воде, а лицом к вышке-насесту, на котором скучает парочка спасателей.

Вдруг вижу, что спасатели как-то засуетились, приподнялись, что-то рассматривают в бинокль. Поворачиваюсь и вижу, как все выходят из воды. Поеживаются и плюхаются на песок.

За пару минут в радиусе 500 метров в воде ни человека. А чуть подальше как будто ничего и не произошло, все в воде. Может, акула или медузы какие-то? Поднимаюсь, захожу по колено в воду. Как будто ничего необычного. Краем уха слышу, как какая-то тетка объясняет своей соседке по расстеленному на песке полотенце, что с утра вода была просто прелесть, а теперь что-то резко похолодала…

Ныряю, через минуту привыкаю к температуре. Вода – сказочная! Чуть прохладная, освежающая, то, что надо! С удовольствием плыву вдоль берега. Интересно, повредит ли вода кулончик? Нет, наверное. А если и повредит – черт с ним! Все равно не знаю, что это такое.

Народ стал возвращаться в воду. Так же активно и организованно, как буквально несколько минут назад вылетал из моря, как ошпаренный.

Да, Брайтон есть Брайтон… Умом его не поймешь. Его можно либо любить, либо ненавидеть. Вылез, обсох, добрался до машины и поехал домой.

Годы бежали быстро. Наступила и для Грутова пора принимать решение – оставаться и продолжать работать в Системе или … уходить на пенсию. Была осень 93-го. Что происходило в это время в стране – известно каждому. Грутову было известно в сотни раз больше. Он подал рапорт на увольнение. Его не отпускали. Убеждали, уговаривали, настаивали. Эта канитель тянулась почти два года. И в январе 1995 года он стал пенсионером, ветераном Вооруженных Сил.

Пенсию ему назначили большую. Очень большую, больше, чем у генералов с двумя, а то и с тремя звездами на погонах. Да и было за что. Из прожитых к моменту выхода на пенсию 53 лет у него с учетом восьми лет «полевых» засчитанных год за три, оказалось 50 лет службы в Вооруженных Силах. Все эти 8 лет полевых – не просто восемь лет службы. Эти восемь лет ежедневного, ежеминутного хождения по самому краю острия той косы, с которой принято изображать смерть. Все эти годы он воевал, утверждая и насаждая режимы, угодные партии и правительству СССР в силу различных не всегда ему ведомых причин.

На его парадном мундире, который и надевал-то он всего несколько раз в жизни и который хранил вместе с его орденами, книжками в Управлении, были два ордена Ленина, два ордена Боевого Красного Знамени, орден Красной Звезды да еще три за безупречную службу в Вооруженных Силах. Еще было около полутора десятка различных медалей. Он их даже не считал.

Оформив увольнение, получив все положенные документы и огромную сумму «выходного пособия», он надел свой парадный мундир офицера ВМФ (с таким же успехом это мог быть мундир ВВС, бронетанковых сил, ракетных войск. В свое время он предпочел ВМФ. Офицером ВМФ и числился официально, им же и вышел на пенсию). Несколько рядов наград, кортик, щегольская фуражка с крабом преобразили его до неузнаваемости. Еще днем, прощаясь с сослуживцами на организованном в его честь фуршете, он позвонил матери и попросил вечером обязательно быть у него дома. Служебную машину он велел остановить прямо в центре. Дальше, до дома, шел пешком. Впервые в жизни Грутов шагал по вечерней Москве в форме. Шинель скрывала его награды, непривычно била по ногам… Машинально откозыривая отдававшим честь встречным офицерам, он не спеша приближался к дому. Прямо у метро, недалеко от своего подъезда, купил огромный букет цветов. Пряча за ним лицо, не пользуясь ключом, позвонил в дверь. Дверь открыла дочка и, не узнав сразу, спросила: Вам кого?

– Вот так и приходи домой, – проворчал Грутов, – родная дочь не узнает… Дочка ойкнула и, отступив на шаг, прошептала…: «Ну, папка, ты даешь…» И заверещала: «Мама, бабушка, идите сюда, посмотрите на папу!» Грутов быстро скинул шинель, поправил кортик и, замирая от ощущения удавшегося эффекта, вошел в комнату…

Мама и Таня с непониманием смотрели на него. Да и было на что посмотреть. Специально сшитый лучшим портным мундир из генеральского сукна сидел как влитой, грудь переливалась орденами и медалями, сверкали галуны, кортик у левого бедра завершал и без того впечатляющую картину.

– Семен, что это, – спросила мать, – что за маскарад?!

Грутов, улыбаясь, молча положил на стол все документы: орденские книжки, удостоверение – все, что отныне подтверждало и легализовало его жизнь. Таня и дочка, мама, отбирая друг у друга, читали все это, охали, ахали и, наконец, повисли на нем все сразу. Чуть успокоившись, начали накрывать на стол.