Супруги Голон о супругах Пейрак - Сергей Щепотьев

При первом столкновении Анжелики с обитателями Двора Чудес, когда Никола и Родогон Египтянин оспаривают друг у друга право обладать ею, патрон преступного сброда — Великий Кесарь — предлагает раздеть женщину, чтобы соперникам было легче торговаться. Циничная шутка, не более. Но, оказывается, в ней заключено жуткое пророчество: в четвертой книге Анжелика окажется обнажённой на невольничьем рынке в Канди, и о ней будут торговаться Рескатор-Пейрак и пират д'Эскренвиль.

Сам же спор Никола и Родогона представляет собой печальный слепок со столкновения де Пейрака с Жермонтазом, за которым последовал лаконичный призыв Жоффрэ к жене — «Идем!», положивший начало их прекрасному физическому сближению. Совпадает здесь все, даже появление защитника героини в маске. Но точно так же, как отвратительная личина Никола-Каламбредена отличается от элегантной бархатной маски де Пейрака, так и грубые ласки Никола оскверняют ее воспоминания об изысканной любви Жоффрэ.

Почему содрогается Анжелика от слов Клода Ле-Пти: «Иди же!», от его протянутой к ней руки? Потому что вот так же протянул к ней руку, так же позвал ее Жоффрэ, только что защитивший ее честь на дуэли с Жермонтазом.

«Вы и я — чего бы мы только не совершили вместе!» — эту фразу слышит Анжелика от короля Франции — и от короля белых рабов Мекнеса, поражаясь парадоксальности такого сходства чувств, испытываемых столь разными людьми.

Или — Бастилия. В первой книге Анжелика добивается аудиенции у короля, чтобы просить о помиловании заключенного в тюрьму Жоффрэ. В третьем романе имеется трагический слепок этой сцены. В результате скандальной дуэли, причиной которой была Анжелика, в Бастилию угодили Филипп дю Плесси и фаворит короля де Лозен. Анжелика явилась к Луи:

«- Сир, Бастилия...- само звучание кошмарного слова, слетевшего с ее уст, заставило ее замолчать. Дурное начало! Она в тревоге ломала руки.

- Ну, — мягко сказал король, — за кого же вы пришли просить — за месье де Лозена или за месье дю Плесси?

- Сир, — воспряла духом Анжелика, — моей единственной заботой является судьба моего мужа».

Но сам он, Филипп, — не Жоффрэ. И патетическое отчаяние, охватившее Анжелику, вдребезги разбивается о непроходимое чванство ее второго мужа:

«- А куда бы вы хотели, чтоб меня заперли? — вызывающе спросил Филипп. — В Шатле, с чернью?»

Наконец, гневная фраза монарха: «Все мои дамы по праву принадлежат мне!» — разве это не повторение фразеологической конструкции палача мэтра Обэна, некогда столь же надменно заявившего Анжелике: «Все что я нахожу в карманах тех, кого пытаю, по праву принадлежит мне?»

Описанный прием, изящный и меткий, как шпага, заимствован супругами Голон из рыцарских романов, «фабула которых, — пишет М. Разумовская, — осложнена многократным использованием однородных мотивов, что свойственно сказке»[43].

«Сказочные свойства героев» романа Голон отмечала Данута Карч. Но означает ли это, что, по выражению И. Рубановой, «продукция супругов Голон — это сочинительство, оторванное от действительности, от ее запросов, от ее борьбы»? Нет, конечно. Так мог сказать лишь человек, не сведущий в истории французской литературы. В том-то и дело, что французская сказка, особенно — литературная, «тесно связана с мировоззрением автора и несет приметы исторической эпохи, в которую он жил и творил»[44].

Весь цикл романов Голон насквозь, кажется, проникнут поэзией, песней, музыкой.

Даже утратив свой былой «золотой голос», де Пейрак не расстается с гитарой, музицируя в своей каюте на «Голдсборо».

Носящий имя лангедокского трубадура де Мармона Кантор, унаследовавший певческий и поэтический дар отца, распевает шуточную народную песенку, которая лейтмотивом проходит через весь роман «Анжелика и король», контрапунктически стыкуясь с драматическими событиями и горькими размышлениями героини.

А в романе «Неукротимая Анжелика» мы узнаем, что мальчик отправился в Средиземное море на судне герцога де Вивонна, взяв с собой не только гитару, но и сочиненную им балладу об отце, распевая которую, он надеется узнать от будущих слушателей о его местонахождении.

«Казалось, — читаем в этой книге, — тут, в Средиземном море, все поют. Каторжники забывали о своих горестях, моряки — об опасностях, их подстерегавших. Звучные голоса с незапамятных времен были отличительной чертой этих южан».

Пафос романа Голон представляется нам в утверждении беспредельности человеческих возможностей, утверждении убедительном и разностороннем: тут подразумевается и раскрепощенный дух, опирающийся на богатейшие запасы знания, накопленные человечеством, и союз разума, созидания и природы, раскрывающей человеку свои просторы и недра, и романтически возвеличенная супружеская любовь, способная выдержать любые испытания.

Не станем утверждать, что супруги Голон исповедали тейардизм. Но и отрицать влияние идей Тейара на их роман, видимо, нельзя. Ведь именно Тейар утверждал высшим назначением человека полнейшее использование своих потенциальных возможностей и накопленных предыдущими поколениями знаний. Ведь ему принадлежат слова: «Только любовь, по той простой причине, что она берет и соединяет существа их сутью, способна... завершить существа как таковые, объединив их»[45].

Влияние это тем более возможно, что в связи со своим изгнанием Тейар совершил две поездки по странам Африки как раз в те годы, когда там путешествовали супруги Голон.

Не откликом ли на его учение звучат в шестой книге «Анжелики» слова Жоффрэ де Пейрака: «Зачем был создан человек, разве не для того, чтобы унаследовать мир? В чем же заключается ваша принадлежность к самой привилегированной группе живого царства, обладающего душой... и верой, если вы не можете встретить трудную задачу хотя бы с тем же мужеством и разумностью, какие свойственны муравьям?.. Кто сказал, что человек способен жить, дышать и думать лишь на малом клочке земли?..»

Сразу же после своего избрания на пост Президента генерал де Голль заявил: «Будучи вождем Франции и главой республиканского государства, я буду осуществлять верховную власть во всей полноте, которую она теперь приобрела...»[46].

Подкрепленный разгулом полууголовных элементов, стоящих у трона, приход диктатора к власти отражен в «Пути в Версаль» — томе, название которого, вероятно, не зря единственное в цикле, где не фигурирует имя Анжелики: «Путь в Версаль» — это не только история выживания потерпевшей жизненную катастрофу героини, но и путь самого Луи XIV к безраздельному правлению.

Какими мотивами навеяна авторам сцена разгула придворной знати в таверне «Красная маска», которую содержит Анжелика на паях с трактирщиком Буржюсом? Случайны ли маски, в которых являются в таверну ближайшие в окружении короля лица? Кого подразумевают авторы?

Вспомним, что в пришедшей в 1958 году к власти голлистской партии состоял довольно широкий круг лиц, различный по социальному положению и политическим убеждениям, но объединённый идеей создания политической стабильности в стране и повышения авторитета государства. Пути достижения этих целей разные группировки видели по-разному. «Де Голль пришел к власти в 1958 году в обстоятельствах, создававших объективные возможности для развития профашистских тенденций»[47] в голлистском движении. Голлистская партия, кроме того, «располагала боевым кулаком в виде так называемой службы гражданского действия (САК). Вербуя в свои ряды самые различные элементы вплоть до полууголовных, тесно связанная с органами полиции»[48], САК утверждала авторитет партии путем прямого террора. Именно благодаря успешному размежеванию де Голля с «ультра», благодаря отказу от «наведения полицейского порядка ради более гибкой социальной политики»[49] голлистская партия «географически вышла за пределы преобладающего влияния традиционных правых сил..., а на выборах 1968 года впервые широко проникла на республиканский и антиклерикальный юг Франции — традиционный бастион левых сил»[50].

Поэтому есть основания думать, что под масками в «Красной маске» скрываются не только порочный брат короля со своими миньонами — де Лоррэном, де Гишем и другими, но и члены ультрафашистской группировки голлистов — Сустель, Дельбек и прочие. И последующие действия Луи XIV в этом томе — преследование участников террористической оргии, невзирая на их высокое положение при дворе, — несомненно, отражение поведения генерала де Голля в год появления этой книги.

«Армии крестьян врываются в города из деревень, и число разоренных растет с каждым днем», — констатирует Анжелика.

В этих словах, конечно, отразилась картина Франции начала шестидесятых годов XVII века: «Хотя огромное большинство населения были крестьяне, у них не хватало еды. В 1660 году было необходимо импортировать зерно и по дешевке продавать его из королевских амбаров. Поля заросли колючками и терновником. На протяжении военных лет дома были разрушены или разорены, домашний скот реквизирован, виноградники вырезаны»[51].