Супруги Голон о супругах Пейрак - Сергей Щепотьев

Гибель Филиппа неизбежна. Если бы ему не снесло голову вражеским ядром в бою под Табо, он потерял бы ее еще где-нибудь, так же нелепо, повинуясь одному намеку своего сюзерена: не зря ведь Луи XIV вспоминает, как еще в дни их юности Филипп безрассудно кинулся под вражеские пули, чтоб вернуть королю сбитую пулей с его головы шляпу.

Но гибель его произошла значительно раньше: его душу общество убило в детстве, и вся его короткая последующая жизнь, в сущности, была лишь предсмертной агонией.

Помимо Филиппа, в этом томе перед нами проходит целая галерея персонажей. Это и истеричная фаворитка Луи XIV Атенаис де Монтеспан, и терпеливо выжидающая свой звездный час Франсуаз Скаррон, и цинично деловитый Кольбер, и порочная мадемуазель де Бриенн... Страницы книги пестрят точными зарисовками и миниатюрными портретами, составляющими нелицеприятную картину королевского двора, живущего по принципу «мало быть, надо еще казаться», сформулированному самим Королем-Солнцем, — придворного общества, которое Анжелика ставит ниже общества обитателей Двора Чудес.

Однако смело можно сказать, что в центре внимания авторов находится образ самого Луи XIV. Здесь, по сравнению с предыдущими томами романа, перед нами уже выпуклый образ неограниченно могущественного монарха, неуклонно шествующего к вершине своего деспотизма — отмене Нантского эдикта, и в то же время — влюбленного мужчины, причем и в той, и в этой ипостаси ясно видны его величие и слабость.

«Дергающий нити марионеток» король считает нужным как можно чаще видеть своих вассалов при дворе, чтоб у них поменьше времени оставалось на то, чтобы плести заговоры, в провинциях. Так вся жизнь Версаля становится политикой — вся, включая совещания, охоту, завтраки, обеды, ужины, спектакли и всевозможные церемонии. Король сам спит не более трех часов в сутки, но и с остальных не спускает глаз. «Ночью я становлюсь человеком, — сознается Луи Анжелике. — Я люблю... думать, зевать, разговаривать с собаками, не задумываясь о том, что все, сказанное мною, фиксируется для истории... Да, ночь лучший друг королей». Если даже сделать скидку на кокетливость этих слов, то и тогда в них останется правда непростой жизни главы государства; правда, которой не противоречит, впрочем, и упомянутое кокетство, которое с годами выльется, по выражению немецкого историка литературы и искусства Германа Т. Геттнера (1821-1882), в «напыщенное холодное высокомерие, надменную власть, которая надевает на себя длинный парик, чтобы его длинными локонами походить на Юпитера, и которая в этом лживом величии насильственно подчиняет все движения сердца мертвящему однообразию этикета»[73].

Правда, в «Анжелике и короле» тридцатилетний Луи XIV еще не научился сдерживать движения сердца. Его объяснения с Анжеликой полны жарких признаний и горечи, вызванной ее неприступностью. Влюбленный тиран не прочь прощать очаровательной дворянке дерзости, но лишь до поры, до времени. Завершающий эту книгу диалог Анжелики и короля раскрывает во всей неприглядности отталкивающую капризную сущность тирана.

«Как же мой муж угрожал спокойствию вашего величества?» — спрашивает Анжелика и получает исчерпывающий ответ: «Самим фактом своего существования. Выдающиеся всегда были и остаются моими злейшими врагами». Здесь образ Луи, нарисованный Голонами, смыкается с образом Короля-Солнца, каким его дал в своих произведениях о Мольере Михаил Булгаков.

Критика много иронизировала над участием Анжелики в дипломатической жизни Франции. Но авторы романа приводят историческую справку: интеллигентных женщин использовал для своих политических целей еще Ришелье. А влияние женщин при дворе Луи XIV общеизвестно! К тому же, история подписания договора Франции с Персией, описанная в романе, лишь косвенно относится к героине: она только вела с персидским послом переговоры, которые помогли избежать досадного недоразумения.

Текст книги не содержит сведений о том, что Анжелика подписывала этот договор.

Другое дело — вполне понятное желание занять какой-нибудь официальный пост, чтоб узаконить свое положение при дворе. Не чужда ей и жилка предпринимательства. И вот она становится держателем акций основанной Ришелье и расширенной Кольбером Французской Ост-Индской компании, а затем покупает у мадемуазель де Бриенн должность консула Франции в Канди. Исторически это вполне правдоподобно. Луи и Кольбер всячески старались привлечь дворянство к торговле и рекомендовали дворянам становиться пайщиками различных компаний. «На собрании Ост-Индской компании в Тюильри в 1668 году Луи заметил, что изучил список тех, кто взял назад свой пай, не желая рисковать какой-то малой суммой ради столь важного дела для королевства. Дела, столь дорогого для короля. Он сказал, что предпочел бы не помнить этих имен, но память у него слишком хороша, чтоб их забыть. Между тем сам он сделал подписку еще на 500 тысяч Фунтов»[74].

Ну, а борьба за всевозможнейшие посты — одна из характерных черт придворной жизни той поры, которую авторы совсем не идеализируют.

Весьма характерный факт приводят авторы на страницах «Анжелики и короля»: фаворитка Луи, Атенаис де Монтеспан, была полуграмотна! Зато она хорошо постигла науку дворцовых интриг, которые плетет при помощи своей свиты, состоящей из заблудших и павших авантюристок, вроде мадемуазель Дезелье. Шантажируя и запугивая, она заставляет их участвовать в своих махинациях.

«Я знаю здесь немногих любителей чтения, — говорит Анжелике Генриетта Английская, — Возьмите моего деверя, короля. Он недоволен, если писатель или драматург не несет ему первое издание своей книги, но ведь у него нет ни малейшего намерения прочитать оттуда хоть одно слово».

В ответ Анжелика сознается, что и она читает очень мало. И хоть нас несколько разочаровывает это признание, оно говорит о нежелании авторов скрывать недостатки своей героини: она — дитя своего времени. Противоречивого времени, когда, помимо книгопечатания, широко развивалось издание периодики, но и то, и другое оставалось уделом, увы, немногих.

И здесь тоже угадывается ассоциация с пятидесятыми годами XX в., когда «внешнее величие почти монархического режима V республики соединялась с царством меркантилизма (особо расцветшего, как известно, при Луи XIV — С. Щ.) и потребительской посредственности»[75], когда и в литературе Франции по словам писателя А. Лану, наступила эпоха «оголтелого индивидуализма, жеманства, аффектированного равнодушия»[76].

«Анжелика и король» — одно из многочисленных звеньев в цепи повествования супругов Голон — еще более, чем все другие, представляет собою в то же время самостоятельный роман, достойный занять место в ряду таких близких ему по времени исторических полотен, как романы М. Дрюона о Капетингах, А. Н. Толстого о Петре Первом или фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный».

Не к восклицанию ли Грозного «Нет невинно осужденных!» восходит дьявольски соблазнительная логика рассуждении венценосного героя романа Голон: «Поломать жизнь человеку... из ревности и зависти — есть действие, несовместное с ролью истинного сюзерена. Сделать то же самое при условии, что казнь одного человека избавит народ от... несчастий — есть действие мудрое...»?!

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.8

Но вот позади Версаль с его пышностью и интригами. Четвертая книга романа уводит от него Анжелику все дальше.

Как уже было сказано, пренебрегая наставлениями Дегре, Анжелика, преследуемая своим другом-полицейским, устремляется в Марсель.

Там Дегре убеждается, что неукротимая маркиза дю Плесси выиграла поединок.

Это была в известном смысле пиррова победа. Количества и размеров предстоящих испытаний Анжелика, конечно, себе не представляла.

Странствия Анжелики и Жоффрэ по Средиземноморью — не что иное, как дань традиции рыцарского куртуазного романа, к которому, как мы говорили ранее, обратились авторы: именно в куртуазной литературе, «как в греческом романе, любовники соединяются, помытарствовав и натерпевшись по белу свету»[77]. Снова корни произведения Голон уходят в глубь истории романа: «Элемент странствований... — один из необходимых в организме греческого романа; соединение его с эротическою данною и составляет, в сущности, канву романа»[78].

Картина, предстающая перед глазами читателей «Неукротимой Анжелики» и некоторых страниц «Анжелики и ее любви», содержащих ретроспекции из жизни Пейрака-Рескатора — ярчайшая фреска интереснейшего района земного шара, средоточия культуры и сложнейших взаимоотношений народов Европы, Азии и Африки, выработавшего даже свой общий язык — сабир, кишащего купцами, пиратами, певцами, поэтами, невольниками, гаремами. Пожалуй, в известном смысле размашистый эпитет А. Иноверцевой — «черт знает, какой Восток» — применим все же к этой области, где переплелись языки, культуры, религии и нравы народов, начиная с древнейших времен.